Письма

Итак, первое письмо переписки.

Какое-то время мама находилась в Мордовских лагерях, известных особой жестокостью, грязью и голодом, это были, в основном, женские лагеря. Все это я узнал много позже, а в ту пору адреса на конвертах писала тетя Гися: «Станция Потьма, Ленинградская ж/д. Мордовской области. Темлаг НКВД, 2-й пункт, Аграновской Ф. А». Только потом маму перевели в Сегежу Карело-Финской ССР.

6 июля 1939 года

(я — маме в Потьму)

Здравствуй, дорогая мамочка!

Наконец-то пишу тебе письмо. Сейчас я на Украине вместе с тетей Гисей, нашим с Толей опекуном. Мне очень хорошо. Поправился и загорел. Купаюсь два раза в день. Питаюсь очень хорошо. Пью парное молоко, кушаю яйца, какао и т. д. Около нашего дома лес. Дорогая мамочка! Я перешел в 3 класс. Учусь в 315-й школе. В каждую четверть получаю от Толи премию. Классный староста. Недавно в школе праздновали юбилей нашей учительницы Анны Михайловны: она работает в школе 50 лет. Анна Михайловна получила много подарков, но самым дорогим для нее и для всего класса было Красное Знамя. Мы это Знамя завоевали не так просто. У нас в классе 42 человека и 29 из них отличники, а 4 человека круглые отличники. В эти четыре человека вхожу и я. И вот мне как старосте класса преподносят Красное Знамя. И тут вдруг заиграл марш, пионеры забили в барабаны, и тут все встали. Я стоял с Красным Знаменем до конца праздника. С Толей мы живем дружно. Мамочка, пиши мне сразу на Украину: УССР, ст. Корюковка, Черниговской области, пос. Алексеевка, Илье Филипповичу Кожемяко, для Вали.*
* Всего мы отдыхали с тетей на Украине два раза: в 39 и 40-м годах. Как убе­реглись от отдыха в июне 1941 года—уму непостижимо (скорее всего потому, что лето было холодным), и мы случайно не разделили судьбу любимой Алексеевки, ко­торая была дотла сожжена, причем всех жителей, в том числе хозяина нашего дома, заставили самим себе копать ров, а потом расстреляли.

Целую крепко. Валя.

 

ХРОНИКА. В этот день «Правда» сообщает: «Вчера в Ленинграде состоялся парад физкультурников. На площади Урицкого построились 53 колонны, юноши и девушки одеты богато, изящно, со вкусом, они сердечно приветствуют руководителя ленинградских большевиков товарища Жданова. «Сталин—лучший друг советских физкультурников!» — и площадь оглашается несмолкаемым «ура!» в честь товарища Сталина».

14 июля 1939 года

(Толя — маме в Потьму)

Здравствуй, мамочка!

Пишу тебе совсем короткое письмо, потому что ответа на мое первое не получил. Новостей у нас никаких, Валюша с тетей на Украине. Я усиленно занимаюсь, экзамены с 7 августа*. Тоня по-прежнему с нами. Она недавно получила посылку из деревни: яблоки и вишни. К сему (яблокам) я свою руку, конечно, приложил. Наварила варенья Тоня видимо-невидимо! Так что настроение у меня хорошее, несмотря на зубрежку. В следующем письме я уже смогу написать, наверное, о результатах экзаменов, а пока потерпи. От тебя жду письма поскорей и поподробней. Напиши о получении посылки, как она тебе нравится, правильно ли мы ее составили. Я ведь не имею опыта в посылках и, если б не помощь некоторых соседок (сама подумай, кого), то я бы не знал, что мне делать.

Жду письма, целую, Толя.

P.S. От Валюшки уже было письмо, он страшно обрадовался вести о тебе и отправил тебе письмо сам.

Целую, Толя.

 

29 августа 1939 года

(я — маме в Потьму)

Дорогая мамочка!

Меня очень беспокоит твое молчание. Мы от тебя получили одно письмо. Послали тебе две посылки, но ответа не имеем. Лето я отдыхал в деревне с тетей Гисей, я уже писал тебе об этом. Скоро нам в школу. Обещаю тебе учиться на отлично. Дома у нас все хорошо. Пиши нам и скорей приезжай.

Привет от Толи.

Целую крепко, твой сын Валя.

 

10 сентября 1939 года

(Толя—маме в Потьму)

Дорогая мамочка!

Получили твое письмо и очень рады. Валюша уже вернулся с Украины и начал ходить в школу. С первого дня пошли отличные» отметки. В общем, как всегда, молодец. У меня все обстоит немного хуже. В вуз поступить не удалось. Впрочем, теперь это большого значения не имеет, так как все равно нужно призываться в Красную Армию. Пока я работаю там, где всегда мечтал работать - на кинофабрике. Должность — ученик кинооператора. Приблизительно через месяц я уже получу звание «оператор по мультипликации», а через год. Если меня не призовут в Армию** наверняка попаду в Институт кинематографии. Таким образом, я не очень огорчаюсь тем, что не поступил в институт, всегда смогу наверстать упущенное, тем более, что я моложе других ребят на год, а желание учиться у меня есть большое. Так что все будет в порядке.
* Речь идет о ВГИКе — заветной мечте Толи, увы, неосуществленной: его, кажется, грубо завалили на первом же экзамене.
* У меня такое ощущение, что Толю не взяли в армию не потому, что возраста не хватало (он 1922 года), а из-за репрессированных родителей, кто-то мне об этом потом говорил: нужна была война, чтобы детям «врагов народа» доверили оружие.

Дома все по-старому. Жизнь течет положенно и спокойно. Валюшка веселый, бойкий мальчик и очень, я бы сказал, культурный для своего возраста. Много читает, многим интересуется. Я всегда стараюсь сообщать ему побольше знаний, как-то: «Почему земля круглая, а не вроде груши?» или "Какие страны находятся и Азии, и почему?». Живем мы с ним дружно и ссоримся редко. Очень внимательно и заботливо относятся к нам тетя Гися и Тоня*. Тетя часто заезжает к нам и за нами прислеживает. Абраша** довольно долго нам не писал, он жил тогда в Ельце (Воронежской области), теперь он поехал на Дальний Восток, но писем пока не пишет, черкнул всего несколько строчек с дороги. В остальном никаких новостей больше нет. Живем мы в двух комнатах: столовой и спальне, а две другие шока ничьи, а вещи, которые в них были, мы не получили, у нас и доверенности на них нет. А вот доверенность на деньги и облигации очень нужна бы, так как с деньгами у нас туговато. Если можно, поскорей вышли на имя тети Гиси.
* Гися Давидовна Этерман, родная сестра папы. Тоня — Антонина Ти­мофеевна Кареева, наша няня, оставшаяся с нами после ареста родителей, так нас и не бросившая до конца.
** Наивная конспирация: то, что это папа, понятно «даже ежу».

Мамочка, напиши нам, как ты живешь, чем занята, читаешь ли и чего? Все это нас глубоко интересует. Напиши нам все, что можешь, о своем быте. Мы же, со своей стороны, постараемся подробно описывать тебе все изменения, все события и вообще все-все...

Теперь насчет посылок. Стараемся высылать тебе все, что ты просишь. И в будущем, когда тебе что-нибудь понадобится, сейчас же пиши. Если сможешь, пришли мне письменное заявление (ты понимаешь какое***), а я, находясь в Москве, смогу дать ему ход. Постарайся это сделать. Еще один вопрос: можно ли приехать к тебе на свидание? Узнай и напиши. Вообще у меня назревает масса вопросов. Боюсь, что я отниму у тебя слишком много времени, к тому же Валя и Тоня тоже будут делать приписку к этому письму, хотя, возможно, напишут собственное (сейчас они уехали на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку). Остальное—в следующем письме. Писать постираемся раз в пятидневку.
*** Итак, первая мысль и, стало быть, инициатива апелляции родителей при­надлежит Толе, которому было тогда всего семнадцать лет. Вот вам и времена Павлика Морозва!

Итак, кончаю.

Целую крепко. Толя.

 

5 октября 1939 года

(Толя — маме в Сегежу)

Дорогая мамочка!

Очень рад, что получили твое письмо и уже с нового места. Хорошо, что ты находишься недалеко от Москвы, как могло бы получиться.****
**** Толя имеет в виду, наверное, что Сегежа (недалеко от Ленинграда, в Карелии) — это все же не Колыма, не Ванинский порт, не Крайний Север, о чем он уже слышал.

Рад и тому, что ты получила посылку с вещами. Мама, ты не принимай близко к сердцу те промахи, которые мы допустили в наших посылках. Ты учти, что самую последнюю ты бы вообще не получила, если бы мы выслали ее днем позже. Очень уж мы спешили, как будто чувствовали, что у тебя поменяется адрес, и чего-то не сумели вложить в посылку, а вовсе не из-за невнимательности к тебе. Ты пишешь о потрепанности вещей. Они очень много путешествовали {были у бабушки в Харькове, потому что из Москвы не принимают посылок), а потом еще к тебе шли. Не надо обижаться.

Мне из твоих писем показалось, что у тебя есть какой-то неприятный осадок к тете Гисе (почему, я не понял). Мне очень больно чувствовать твое такое к ней отношение. И хотя я вовсе не должен тебя учить, ты прости, мама, я должен кое о чем сказать тебе об отношении тети Гиси к нам, детям. Тебе трудно представить нашу домашнюю обстановку, растерянность после твоего ухода*. Буквально руки опустились, и в этот момент приехала тетя Гися. Я когда-нибудь подробно тебе опишу все, что случилось, я сейчас и сам не хочу вспоминать, и тебе настроение портить, оно без того не очень радостное. Ты, мамочка, не обижайся на меня и не пойми моих слоя превратно. Хочу только сказать, что если мы с Валюшкой живы и находимся уже третий год в Москве, в своем доме, Валюшка уже а 3-м классе и отдыхал этим летом на Украине, а я кончил десятилетку, то все это исключительно благодаря тете Гисе, и никому другому я и Валя ничем не обязаны. Боюсь, что ты этого немного недооцениваешь. Мне хотелось бы. чтоб, хотя из приличия, ты написала тете несколько слов в своих письмах.
* Вынужденный прибегать к «эвфемизмам», Толя имеет в виду мамин арест.

Теперь немного о вещах. Ты пишешь, что мы должны продавать все вещи, лишь бы не голодали. Два с половиной года большой срок, и если мы как-то живем, то, конечно, в том числе и благодаря вещам. Продали кое-что из мебели, папины носильные вещи решили не трогать, а из твоих только одно летнее пальто (кстати, продавала его бабушка в Харькове) и две пары туфель. Все остальные твои и папины вещи мы стараемся сохранить и, кажется, это нам удается**.
** Не хочу забегать вперед: о том, как мы с Толей зарабатывали на жизнь («мы», конечно, громко скачано, поскольку я был всего-навсего той мухой, которая сидела на роге вола, когда вол пахал), я расскажу отдельно.

Прости, мамочка, за такие долгие деловые разговоры и даже «нравоучения». Зато могу сообщить тебе приятную новость, которая будет тебе сюрпризом. Я все же поступил в педагогический институт имени Либкнехта. Так что я теперь студент-историк. Больше домашних новостей нет. Все по-старому. Писем ни от кого не имеем. Валюшка себя чувствует хорошо и, конечно, отличник. Несколько вопросов к тебе: если можно, напиши побольше о своем положении, состоянии. Хлопочешь ли? Может, я могу помочь? Где и как работаешь? Вообще, побольше о себе. Это пока и все. Прости за скучное письмо.

Целую крепко и остаюсь твой любящий сын,

А. Аграновский (сын).

ХРОНИКА. В этот день, 5 октября, Сталину был доложен план обороны страны, который он не утвердил, посчитав, что предвидение генштабистов о том, что Гитлер в случае войны попытается нанести главный удар на Москву, неверен. 14 октября новый план с учетом «пожеланий» Сталина был доложен «первому маршалу социализма», «истинному маршалу коммунизма, который как никто другой знает, что нужно делать сегодня, чтобы победить завтра»,— как писал К. Ворошилов о Сталине в книге «Оборона СССР», вышедшей в середине тридцатых годов.

 

18 октября 1939 года

(Толя и я — папе в Норильск)

Дорогой папочка!

Сегодня получили сразу два письма: письмо от 21 августа и открытку от 9 сентября. До этого мы не имели совсем вестей от тебя. Ты понимаешь нашу радость узнать, что у тебя все в порядке и что ты врач (кстати, представляю я это себе не совсем твердо). Очень рады, что у тебя', кажется, все уже выяснилось. Я только не понял как следует, в лагере ты или на вольном поселении? Дома у нас все в порядке. Валюшка учится в школе, недавно я ходил туда узнать, как он себя ведет, говорил с его учительницей, прелестной старушкой. Она очень любит Валю и сказала, что он самый умный и развитой в классе, отличник, но... пошаливает (помнишь мои похождения?). А со знаниями все великолепно.

Я теперь студент Аграновский. Куда хотел, поступить не удалось. Поступил на исторический факультет пединститута. Очень доволен. Уже привык, освоился. Хожу на лекции, записываю, читаю добавочный материал и вообще веду себя, как подобает студенту. Педагогом, конечно, не собираюсь... да хватит обо мне.

Есть еще важнейшая новость: регулярная переписка с мамой! Ее адрес:

Карельская АССР, ст. Сегежа, Кировской ж. д. Почт. ящик 251. Мамка со всеми держит связь — и с бабушкой, и с сестрами. У нее, кажется, все в порядке. Недавно я отправил ей посылку. Я ей дам твой адрес, и вы сможете переписываться.

Опять про домашние дела. По-прежнему с нами Антонина Тимофеевна. Она так красиво умеет готовить и так вкусно, что невозможно не есть. Одна знакомая даже удивилась, какой солидный и внушительный у нас обед, «даже у меня не бывает такого». А сегодня Тоня сварила яблочное варение. Ты, конечно, понимаешь, что пока она священнодействовала, мы с Вольной вертелись вокруг да около: а вдруг что-то перепадет! Но теперь варение скрылось от очей наших, и нам остается только облизываться. Ну да ничего, мы еще доберемся до него... И домашние новости этим кончаются. В следующем письме напишу подробно о наших буднях и праздниках. А пока несколько вопросов к тебе: как твое здоровье, как работа, как твой отдых? Заявление пришли мне, я его быстро продвину в Москве. Напиши, если тебе что-нибудь надо из вещей или деньги. И вообще пиши чаще. Как я жалею, что мы не получали твоих писем! Ну да ничего, еще получим.

Итак, жду писем, целую. Толя.

 

Здравствуй, папочка!

Сегодня утром мы получили от тебя письмо. Папочка, мы переписываемся с мамой*. Сегодня Тоня сварила варение, и я его уже попробовал. В школе я учусь на «отлично».
* Вряд ли я отчетливо понимал: где мама? Где папа? И почему мы должны с ни­ми переписываться? С «варением», которое я уже попробовал, было куда понятней, Ох уж эта защитная форма детского инфантилизма!— как скоро она стала рассы­паться...

Целую крепко. Валя.

 

18 октября 1939 года

(Толя—маме в Сегежу)

Дорогая мамочка!

Как поживаешь и т. д. и т. п. У нас все в порядке и даже больше того, и вообще все на свете прекрасно, и «жить стало лучше, жить стало веселее»: сегодня утром получили сразу два письма от Абраши. Он работает врачом (как тебе это нравится?). Адрес его такой: Норыльск**[1] Красноярского края, 2-е лаготделение, санчасть, врачу Имярек. Именно врачу! Теперь ты понимаешь истинную причину нашего радужного настроения. Все великолепно, все прекрасно.
** В те времена Норильск называли почему-то Норильском (через «ы»), я до сих пор иногда так говорю: в старом произношении меньше цивилизованности, больше лагерного — вы не согласны?

Были сегодня в кино, смотрели «Севанские рыбаки». Валюшка, конечно, спрашивал все время: «Красные или белые?», на что я отвечал:

«Сам не знаю...» Теперь чуть о деле: в одном из писем я написал тебе, что мы продали «почти всю мебель», это может ввести тебя в заблуждение. Фактически продали пока только шкаф. Напомню тебе одно предложение, на которое ты еще не ответила: пришли мне заявление (знаешь о. чем, и знаешь куда), и я, будучи в Москве, могу его продвинуть. Прости за эту скучную «деловую» часть письма, была ведь и веселая в начале. Жду твоего бодрого послания. Валя не напишет на сей раз, спит уже.

Целую крепко, Толя.

 

25 октября 1939 года

(тетя Гися — папе в Норильск)

 

Здравствуй, Абрам!

Отвечаю на твою просьбу написать о детях. Они живы и здоровы. Долго дети от тебя писем не получали. Дней десять назад получилось от тебя первое письмо из Норыльска от 21 августа 1939 года с адресом. Вслед за ним стали получаться открытки. И я получила открытку, в которой ты обращаешься ко мне как к официальному опекуну твоих детей. Не беспокойся о них. Они здоровы. Учатся хорошо. Толечка поступил в педагогический институт, а Валюша учится «круглым отличником». Тоня следит за детьми кк* мать. Они в чистоте и имеют хороший уход. Моральное состояние хорошее. Тем более теперь, когда имеют возможность переписываться с тобой. Они ведут переписку с родственниками: с бабушкой, с Фаней. Будь спокоен за детей, не волнуйся. Я за ними слежу. Мне доверили детей, и я оправдаю доверие. Покуда буду здорова, я не оставлю их без внимания и забот. Толечка послал тебе телеграмму по получении первого письма. Наверное, ты получил ее.
* Тетя Гися закончила в свое время гимназию, и все они, бывшие гимназистки, в том числе и моя мама, «как» писали сокращенно: «кк» — старая закалка, я обратил внимание на эту мелочь, хотя она характерна для всего поколения. А мое поколение, к примеру, легко узнать по каллиграфическому почерку, которому нас обучила Анна Михайловна Кузнецова, моя добрая «первая учительница»; кстати, весь класс писал совершенно одинаково, все сорок два человека.

Будь здоров, Гися.

 

Следующее письмо — первое прямое общение наших родителей после ареста Мамино письмо переслано папе Толей. На обратной стороне маминого письма короткая приписка с ее адресом и такими словами: «Папка, три дня назад Валюшку приняли в пионеры, он сам тебе об этом напишет. Целую, Толя».

1 ноября 1939 года

(мама — папе в Норильск)

Дорогой Абраша!

Как здоровье? Я буду счастлива получить от тебя хоть несколько слов. Я бодра, надеюсь, что жизнь еще улыбнется мне и нам всем. Детки хорошие. Голик совсем взрослый парень, Валюшка шлет мне чудные письма. Что у тебя? Береги свое здоровье — это главное. Рука дрожит. Пишу, а сердце замирает от волнения. Ты не обижайся, что такой почерк у меня. Ты меня поймешь. Мой адрес в Толиной приписке. Можешь присылать мне письма и через него, а если возможно, то и прямо сюда.

Будь здоров, целую тебя, твоя Фаня.

 

13 ноября 1939 года

(Толя и я — маме в Сегежу)

Дорогая мамочка!

Получили твое обширное письмо. Спешу ответить на все вопросы, интересующие тебя. Прежде всего об институте. В нем сейчас я изучаю: историю первобытного общества, историю Древнего Востока, историю Греции и Рима, историю Народов СССР, психологию (из медицинской оперы), латинский язык, немецкий язык, основы Марксизма-Ленинизма. Все это очень интересно. В дальнейшем будут все остальные истории, литература и целый ряд других предметов. Факультативно (необязательно) я могу изучать еще историю искусств и многое другое.

Мои цели и перспективы: я надеюсь, что учителем быть мне не придется, я могу еще остаться в аспирантуре (если, конечно...) и вообще путей много. Но главное: институт даст хорошую культурную закалку. Я постараюсь выжать из него все, что он только может дать. Учиться, учиться и учиться! Вот самое главное. А остальное для меня сейчас не так важно Работать на кинофабрике я перестал время не позволяет. Как раз сегодня начал подрабатывать в одном издательстве. Старые художественные увлечения (помнишь?) теперь пригодились. Занялся ретушью. Скучно, но денежно. Вообще-то я уже давно стал подрабатывать своими «художествами» (писал плакаты и портреты по праздникам, оформлял выставки и т. п.). По правде говоря, это меня не очень интересует, но приходится*. А сейчас я решил ввести это в систему, чтобы к стипендии прибавлять в месяц какую-то сумму. Чувствую себя очень хорошо. Скорее толстый, чем худой. Ем много, с аппетитом. Много друзей, знакомых. В институте уже обжился и чувствую себя как дома. Взялся за свою школьную «специальность»: стенгазету. Вчера партбюро утвердило меня, и я теперь член редколлегии. Скоро буду поступать в комсомол**.
* Нашему блюджету и Толиным «художествам» я непременно отведу специаль­ную главу в моих воспоминаниях: они того стоят.
** Не поступил, как позже и в партию: знал, что не примут, да и не очень стре­мился, откровенно сказать

Мамочка, твои письма производят впечатление, что ты не очень хорошо себя чувствуешь, и, конечно, главное здесь не твое физическое состояние, а моральное. Подбодрись, дорогая. Знай, что где бы мы ни находились, мы всегда помним о тебе. И не только мы. Все родные и знакомые. С кем бы я ни встречался, все сочувственно говорят о тебе, спрашивают. У многих мы с Валюшкой часто бываем. Валя особенно любит эти посещения (уж очень много «гостинцев» ему всегда перепадает). Мы с Валюшкой растем, учимся, и все окружающие стараются, чтобы мы меньше чувствовали ненормальность нашего положения. Так что о нас ты можешь не беспокоиться. А это, кажется, главный предмет твоего беспокойства. О папе тоже можешь не волноваться, положение его относительно выправляется: врач все-таки. А наша общая встреча? Я уверен, что мы все обязательно увидимся. Мы еще наговоримся, навеселимся, находимся по театрам. И ты увидишь повзрослевших, серьезных, умных и (чего греха таить?) красивых ребят. Главное: береги себя, старайся не волноваться зря, ничего особенного, неожиданного случиться уже не может***. А физически тебя мы поддержим. Как пишет бабушка, ей со всех сторон «слют» средства, она у нас главный «отправительный пункт». Я, со своей стороны постараюсь тебе помочь, чем только смогу: и деньгами, и посылками. Постараюсь держать тебя в курсе всех событий.
*** Еще как могло, но это, по-видимому, и мама, и Толя понимали, только не надо было себя «травить».

О Валеньке не беспокойся. Я воспитываю так, как надо. Он растет хорошим советским парнем. Воспитание в яслях, детском саду заложило в нем хорошее коллективное начало. Он всегда помогает отстающим ребятам, выступает на вечерах, любит вести общественную работу****. Отличник, с первого класса не имел других оценок, а говорят: кто в 3-м отличник, на всю жизнь отличник! Сейчас сидит рядом и пишет тебе письмо. Дразнит меня, что у него «кругом отлично», а у меня нет, но он не учитывает специфики обучения в вузе. Ведь там отметки бывают раз в полгода, так что мои победы еще впереди.
**** Образ милого мальчика рисуется Толиным описанием, и поделом мне, буду знать в следующий раз, в каком веке рождаться!

Ну что еще о себе? Очень люблю театр. Люблю кино. Люблю читать. От жизни не отстаю. Как-нибудь еще о чем-то тебе напишу подробно, но по секрету. А теперь парочку вопросов тебе. Как живешь? Где и как работаешь? Где и как отдыхаешь? Какие интересы, какая жизнь? И вообще, напиши обо всем, что только можно. Это так нужно нам.

Еще прошу: вышли мне в письме доверенность на вещи и деньги с облигациями, а еще, если можешь, конечно, заявление, о котором я писал тебе не раз, но ты почему-то не отвечаешь, и вообще напиши мне, хлопочешь ли? Могу ли я помочь?

Писать тебе буду много, часто и обо всем. А пока зай гезунд*, или, как говорили древние римляне, виве валете (не зря латынь изучаю!).
* Будь здоров (евр.).

Целую крепко. Толя.

 

Здравствуй, дорогая мамочка!

Вот мой табель за 1-ю четверть: русский язык (устный) — отл, (письменный) — отл, арифметика — отл, естествознание — отл, география — отл, рисование—отл, пение—отл, поведение—отл. А Тольке завидно, он еще не получил ни одной отметки. Мама, у нас в классе один мальчик учится на плохо. Я взялся ему помогать, а его отец работает директором кино. Он предложил мне плату за помощь. Я спросил Толю, брать ли деньги, ведь В. И. Ленин тоже был репетитором и деньги брал. А Толя ответил, что я уже большой, и как захочу. Надо кончать письмо.

Целую крепко, твой сын Валерий А.

 

Дорогая тетя Фаня!

Шлю вам пламенный, крепкий, сердечный привет! Целую вас крепко, крепко, Володя Н**. Привет от всех моих и наших.
** Под «Н» скрывается Володя Нюренберг, сын близких друзей моих родителей, живущих в соседнем подъезде нашего дома. Толя, наверное, из острожности дал совет Володе поставить прописную букву вместо фамилии: мама все равно до­гадается.

Припоминаю: действительно у меня в третьем классе появился первый в жизни заработок: за репетиторство. Был такой мальчик по имени Алик (кажется, Вартанов), отец которого директорствовал в кинотеатре «Ударник», ходил почему-то в кавказской папахе, не снимая ее ни дома, ни на работе, даже за столом сидел в ней. Он платил мне 5 копеек за каждый урок с Аликом. В неделю я зарабатывал чуть ли не 25 копеек — в то время как французская булка стоила 7 копеек, мороженое (круглое, в вафлях, его надо было вертеть колесиком по губам) 11 копеек, одна тетрадка 2 копейки— и стал миллионером! Уже после войны я встретил Алика на киностудии Горького, он работал администратором фильма, так и не получив высшего образования, а «моего», по-видимому, для большего не хватило. Парень он был шалопаистый, но добрый, компанейский, прекрасный «доставала», сейчас, наверное, уже директор фильма. Отец его в неснимаемой папахе умер вскоре после войны.

30 ноября 1939 года

(Толя — папе в Норильск)

Папа!

Пишу вслепую. Получаешь ли ты мои письма? Я не знаю, доходяг ли они. Последним я имел почему-то твое июльское письмо, в котором ты просишь прислать медицинские книги. Об этом я позабочусь. Теперь договоримся: я буду посылать тебе массу однотипных писем, напичканных фактами и сведениями, и ты не обижайся на их лаконичность и однотипность. А раз в неделю или две буду слать «большие письма». Согласен? А теперь новости. С мамой наладилась регулярная переписка. На ее и бабушкино заявление о пересмотре дела маме ответили, что оно будет пересмотрено. Я недавно тоже подал заявление и о маме, и о тебе. Кроме того, посылаю тебе телеграфно 50 рублей (потом смогу посылать еще). Новости все. Отвечай поскорее.

Виве Валекве! Толя.

P.S. Дома у нас все в порядке. И тетя, и Тоня заботятся о нас. Мы оба учимся. Мне интересно, доволен. Валюшка — отличник (тебе уже надоело, наверное, в каждом письме читать это, но факт остается фактом). Теперь так: я, как и сказал, буду писать регулярно, а ты потом, расположив мои письма в хронологическом порядке, сможешь узнать, как мы жили все это время. А еще лучше, если мы договоримся нумеровать письма, начав хотя с этого. Пусть это будет письмом № 1. Согласен? Валюшка напишет тебе сам. Толя.

ХРОНИКА. В этот день, 30 ноября 1939 года, в 8 часов утра войска Ленинградского военного округа под общим командованием маршала Тимошенко перешли советско-финскую границу — началась война с финнами.

 

5 декабря 1939 года

(я и Толя — папе в Норильск)

Здравствуй, дорогой папочка!

У нас дома все по-старому. Недавно меня и моих товарищей приняли в пионеры. 3 декабря меня избрали звеньевым. Папочка! Наш класс выпускает стенгазету, и меня выбрали главным, потому что я хорошо рисую. Заголовок для стенгазеты «Дружные ребята». Я его уже написал и раскрасил. Папочка! По географии мы проходили земной шар: как люди в древности представляли себе землю. По естествознанию — металлы и железные руды: как добывают железную руду, медь, алюминий, свинец, золото и другие металлы для народного хозяйства СССР и как получают чугун и сталь*. Скоро мы будем изучать историю. Папочка, у нас во дворе построили фонтан и качели. Я раскачивался на качелях и на полном ходу спрыгивал на землю. Получил ли ты письмо от мамы, которое мы тебе переслали?
* Представляю себе, каково было папе читать это «естествознание» если учесть, что он работал, хотя и врачом, на Норильском комбинате, который не зря называли «шкатулкой металлов».

Целую крепко Валя.

 

Здравствуй, папка!

Давно от тебя нет писем, просто соскучились по ним. Неужели до конца зимы нам придется ждать? Ведь теперь авиапочтой не принимают, приходится посылать «простым». Новостей у нас мало. Жизнь устроена и течет по раз намеченному руслу. Валюшка вырастает в прекрасного мальчика. Когда вы с мамой увидите его, вы не сможете упрекнуть меня в плохом воспитании. Валенька—пионер в настоящем смысле этого слова**. Он звеньевой в пионерорганизации. Помогает отстающим. Теперь еще редактор стенгазеты. Приходится помогать ему в выпуске. Я в институте тоже редакционный работник, член редколлегии и «главный художник» факультетской газеты «Историк». Своей учебой доволен. Чувствую, как осязательно расширяются горизонты. Много интересного. Последнее время я очень увлекся практическими занятиями по истории народов СССР. Приятно копаться в летописях и проникаться «духом эпохи». Профессор очень интересен, его лекции протекают живо, в спорах и обменах мнениями. На последнем занятии (семинаре) я на основании одного слова построил целую гипотезу, которую профессор признал «весьма интересной, но недостаточно достоверной, надо ее подкрепить другими источниками». Как-нибудь напишу тебе подробней обо всем этом. А пока хочу сказать, что знаю: масса случаев, когда дела пересматриваются. Обязательно подай заявление. Можешь написать мне письмо, которое я мог бы использовать и в своем заявлении. Ну, пока все.
** Характеристика, достойная Павлика Морозова: она здесь «повешена», чтобы «выстрелить» в одном из «актов» нашей жизни... Прошу читателя это запомнить!

Целую, Толя.

Да, я сейчас делаю попытки немного подработать. Получается!