Что ни говори, но пить у нас стали меньше, что ещё отраднее – многие категорически отказываются от курения. Чем там ещё увлекается молодёжь, бог весть, но факт есть факт. Стрелять сигареты всё сложнее. Бросают заядлые курильщики, не начинают или прерывают, попробовав, молодые… Цены, что ли, отпугивают? Или федеральные программы «Здоровье» и «Спорт как норма жизни» способствуют? У нас тут вообще со спортом всё в порядке. Есть стадион, спорткомплекс, полно новых спортплощадок, есть ледовый дворец, есть лыжная база, есть нормативы ГТО, есть районные ФОКи – на все руки доки, есть дворовые ледовые площадки, теннисные корты, футбольные мини-поля, тренажёрные уголки на улице и т. п.
«Мужчина с трубкой», Поль Сезанн, 1892
Однако, и пьют, и курят. На свежем воздухе это сделать стало сложно. После реконструкции центральный городской сад простреливается насквозь – не спрячешься. Теперь отреконструировали пару скверов, несколько дворов по нацпроэктам «Жильё и городская среда» и «Развитие малых городов России». Синюшникам стало неприкаянно. Они повадились в тёмное время забираться на территорию школ и детских дошкольных учреждений. Сторожихи их не гоняют, потому что побаиваются. Там же и наркоманы могут оказаться. Летом выпивохи прячутся по прибрежным зарослям на реке. Так что об искоренении пагубных привычек на этом фоне бабушка надвое сказала. Но, в основном, пьющий контингент, конечно, переместился в частный сектор. Пьют по домам или на своих местах сборищ, на пьяных хатах. Там их время от времени накрывает участковый. Наркология, штраф, предупреждение, внушение или КПЗ. Потому что завсегдатаев он знает поимённо.
Я, например, живу в районе «нижнёвка» (это нижняя часть слободки, выходящая с пригорного суходола к реке Большой Кинель). Нижнёвка ещё недавно была крайне неблагополучным, маргинальным местом в городе. Тут обитали сидельцы (судимые), всякая пьянь, рвань, нищета, наркоманы, просто неустойчивые люди, вплоть до бандитов. Со временем эти ряды сильно поредели – естественный отбор. Недавно умерли Багор (Саня Багров, рецидивист), Зяблик (Рустам Шарапов, алкашонок), Базяня (сильно пришибленный, но безобидный заика, тоже пивший)… До сих пор телепаются по улице Маляй (Серёга, не вылезающий из обезьянника) и его сожительница Марго (страшная, как смерть), жена моего знакомого Веньки Осетина (он подсел за поножовщину) Жанна (хромоножка, мать прекрасного сынишки Никитки, очень ко мне привязанного). В своё время от них перебежала ко мне французская бульдожка Бонька – навсегда. Осетин её бил. Чуть не год жила у меня, влюбила в себя по уши, а потом её отравили. Нижнёвка! Умерла она на моих руках и погребена в саду. А её знал весь город и до сих пор меня спрашивают и встречные, и продавщицы везде: а где Боня? И неподдельно переживают, услышав ответ.
Моя знакомая Лизуха пьёт. Небездарна в поэзии, но она уже хроник. Недавно сошлась с Антоном – непьющим деревенским парнем. Он её не контролирует, он ей слабовольно покупает самопал. Любит так. Лизуху мы зовём на немецкий манер Лизхен. Так-то она русская с простой фамилией Ветрова. Бросила на мать двоих дочек, мать подала на алименты, приставы принуждают устроиться на работу, но дольше недели Лизуха нигде не держится, даже в уборщицах. Она домовитая, даже во хмелю, со своим характером (козерог), не жадная и всегда готовая помочь. И её жаль – пропадёт ведь. А ещё Лизуха распутная (тоже влияние знака). Антон как сдерживающий фактор срабатывает не всегда. Под мухой та может сгинуть и пропасть невесть где и невесть на сколько. Благо, все точки мы, аборигены, более-менее знаем.
У Лизухи есть соседка – Лидуся. Она банчит. Недавно её накрыли и наложили разорительный штраф. Вообще все торговые подпольные точки в округе давно самоликвидировались, найти после десяти вечера выпивку стало нереально. Прежде их было близ меня, по меньшей мере, пять. Все трактирщицы сами любят выпить, иногда закладывают до выноса риз. А ведь это женщины… Часто – уже не молодые. Но обычно одинокие, за редким исключением. Года два назад у Лидуси умер сын – Тимошка. Спился. Умер от цирроза печени. Дня за два до этого я с ним выпивал, матери дома не было. Он так захотел – видимо, перед смертью. Лидуся нас накрыла, но потом в горе забыла этот факт и зла на меня не держит. Горюет до сих пор. На днях ей сделали в Самаре операцию на глазах. Алкобизнес, видимо, помог. Лидуся – чувайка. Нижнёвка – район интернациональный. Татары, немцы, мордва, украинцы, армяне… Изо всех не пьют по-чёрному лишь последние. У них у всех разного рода бизнес. В основном шашлычный.
Года два назад на нашем Малом кольце было летнее кафе «Олеся» (теперь там сбор металлолома). Работало оно до пяти утра. Водка текла рекой, машины ставить было некуда. Народ в своё удовольствие (и разорение) спивался. И я там с друзьями бывал не раз. Официанткой работала Марина – очень приятная женщина, Я даже глаз на неё положил. Из вредных привычек у неё была одна – сигарета. Потом она перешла к Руфату – в одноимённое соседнее круглогодичное кафе при гостинице «Газовик». У Руфата она главный бухгалтер. «Чё же ты, говорю, халдейничала, экономист?» - «Сыну на учёбу зарабатывала». Мы до сих пор здороваемся у автобуса – она выходит, а я захожу. Неотразимая бабёнка, мечта поэта. Главное, умная, серьёзная и, слава богу, не пьющая. Со мной она неизменно на вы, хотя видела меня в зюзю.
Из моих спившихся знакомых можно сложить некрополь. Друзья детства, одноклассники (ни с одним у меня связи нет, кто жив, кто умер – не знаю), знакомые по школе, по адресам проживаний. Одно время мы захотели пожить на Кубани. Жили там год. Появился у меня знакомый. Мы много пива выпили. Потом мы вернулись на родину. Того мужика зарезали – 18 ножевых ранений. Бандитское было время. Уже тут у меня был знакомый, несколько раз его в непотребном виде пускал ночевать в гараж. Недавно его зарезали – 16 ножевых ранений. Уже не бандитское время. Криминала вокруг меня вообще достаточно. Нижнёвка! Пьянка с поножёвщиной ходят бок о бок.
Кажется, для писателя это благодатный материал. Хоть пиши вслед за Максимом Горьким пьесу «На дне». Или вслед за Александром Куприным повесть «Яма». Но мне эта тема мало интересна. Видишь-видишь – ещё и писать об этом. Я, как алкоголик Александр Гриневский (он же писатель Грин) тяготею с романтической ауре: «Бегущая по волнам», «Алые паруса», «Зелёная лампа»… Бред сивушного перегара меня не вдохновляет. Но впечатлений у меня масса. Нет, я не москвовед и не специалист по «хитровке» Гиляровский. Был у меня его трёхтомник, да куда-то запропастился, я даже ни разу не открыл. Всякая маргинальщина и уголовщина вызывают у меня хроническое отторжение. Да и хорошо…
Гены отца, отсижевшего десять лет за поножовщину, не победили. А матушка моя пела, рисовала, вышивала, вязала, множила в уме трёхзначные числа (с семью классами образования), знала наизусть Пушкина, Лермонтова, Крылова, Некрасова… У меня было прекрасное домашнее образование. Ещё мать знатно гнала самогонку. И мы с отчимом Николаем Васильевичем, царство ему небесное, снимали пробу в момент, когда алюминиевая ложка выгорала дотла. Глаза на лоб лезли, но голова никогда не болела.
Кстати, уж как пьёт Москва – знаю. В студенческую пору наши вчерашние пай-девочки, едва оторвавшись от мамкиных юбок (дочки учительниц и воспитательниц) так нарезались в общаге спиртом «Рояль», разбавленным пивом, и немецкой водкой «Распутин», что в ДАСе (Доме аспиранта и стажёра) я старался бывать лишь в неотложных случаях. Поэтому и жил в коммуналке, работая дворником. Наши коммунальные возлияния были умеренными и мягкоградусными. Преобладал кофе в плотном сигаретном дыму. Ночи напролёт. А ещё пельмени и жареная картошка. Даже за праздничным столом мы пили вино. Повзврослев и отучившись, при редких уже встречах, пили крепкое – в ресторане или на пикнике. Для сформировавшегося организма моих однокашников, все на 12 лет меня младше, это уже не было смертоносным ударом с массовой гибелью нейронов. И мы всегда закусывали. Студентами мы если пили водку, то сильно разбавляя апельсиновым или грейпфрутовым соком. Коктейля из бутылки и двух пакетов сока нам на пять-восемь рыл хватало на ночь. Экономно и без последствий. На закусь у нас в порядке вещей были армейская тушёнка с макаронами и трёхлитровые банки с красной икрой. Прямо с отсрова Тикси. Нам это возили военным самолётом, когда армия трещала по швам. Но возили по линии ФСБ. Благодаря заботам отца одного из товарищей – полковника спецслужб. Мы не бедствовали. Но и не спивались.
В то время в моде были фуршеты. Как будущие журналисты, мы могли проникнуть куда угодно. На встречи с американцами, с японцами, с немцами… Виски, саке и шнапс мы волне отличали друг от друга. Бутербродами с канапе объедались. Вроде не голодные, но халява… Это было благодатное время для постижения зааконов столицы. Я видел, как пьёт высокая богема и наша профессиональная тусовка. Я пил с людьми из телевизора, которые и ныне «в тренде».. На юбилее радио «Эхо Москвы» на Арбате сидел рядом с Галиной Старовойтовой (её вскоре убьёт киллер). Мы оба украдкой припрятывали шампанское – был канун Нового года. Я был на презентации уже смертельно больным Роланом Быковым его «Фонда развития детского кино». С фуршетом. Участвовал в редакционных летучках в Переделкино на даче писателя Анатолия Рыбакова, будучи сотрудником редакции одной газеты для учителей, где ниже водки ничего не пилось. Там были мэтры публицистики, педагогики и искусствоведения. В Гостинице «Украина», в одном из номеров, с московскими и приезжими писателями, напился так, что заблудился, возвращаясь домой на Остоженку9 А это ж рядом! Зимой попёрся берегом Москва-реки, пока не выбрел на окраину города. Оттуда добирался на такси. И забыл в гостинице сумку, которую потом каким-то образом добыл мой сосед по коммуналке (заезжие писатели уже уехали).
В одной из газет наши редакционные старички прикладывались к рюмке прямо с утра. У них всё нужное было в шкапчике. К вечеру они плыли, но дело своё знали, выпуск номера не зависал. На юбилее этой же газеты пьянка была такая, что уму непостижимо. Человек сто пятьдесят за столом. Как на свадьбе. Весь вечер пели приглашённые звёзды эстрады, исполнители первой величины. Но пить с мастодонтами журналистики и литературы одно, другое – пить с художниками. Этих не перепьёшь. А я пил. Эти бородатые, солидные, безгалстучные, оджинсованные дядьки (тёток не было) вообще не пьянели. Они участвовали как авторы в возведении мемориальных комплексов Хо Ши Мина, Мао Цзе Дуна и других вождей и лидеров мирового коммунистическрого движения. Они знали столько про мир и страну, что у меня в голове не вмещалось. Они говорили о том, о чём СМИ не сообщают. Свидетели эпохи, боги искусства, зубры своего ремесла. Вот поневоле вспомнишь слова Аркадия Варламовича Велюрова: «Да, я пью! А кто не пьёт?» А действительно – кто? Как упивались наши русские и советские классики литературы: Есенин, Фадеев, Шолохов, Олеша, Нагибин, Галич, Рубцов, Твардовский, Шукшин, Высоцкий… Там и драки, и полёт топора, и каталажки, и сердечные приступы, и петли и самострелы. До психиатров доходило. Но писали (хотя не все из-за полной деградации). Говорят, алкоголь обостряет творческое начало. Чё-то я не верю. Я или пью, или пишу, совмещать не могу. Хотя лишь один Шолохов, как действительно хронический больной, исписался уже в 60-е годы. Остальные творили до конца.
Что хуже: пить или курить? Если умеренно пить – это, думаю, не страшно. Горские долгожители продлевают свои годы молодым домашним вином. До 120 лет и выше. Но не курят. Вино – для юга, а для севера нужен крепкий градус. Вот северяне и хлещут. Экспедиционщики, вахтовики, добытчики, полярники… У меня сосед был на пенсии – военный лётчик. С утра выходил, одетый, как в собес, ни морщинки, проходил по этажам, везде остограмливался, вечером лыка не вязал, с утра – всё сначала. Пенсия у него была будь здоров, но он любил на халяву. Мой квартирный хозяин, бывший крупный торговый работник столицы, угощал его спиртом. С ним одна тётка рассчитывалась жидкой валютой, заняв большую сумму денег. В результате его споила. Спирт он запивал молоком. Вечерами я его волоком с кухни перетаскивал в постель. Он неустанно хвалился, что он торговая мафия и воровал мануфактуру вагонами. Водка увеле у него две квартиры, два гаража, две машины, жену и дочь – они его обобрали. Перед смертью явились из Америки за последней жилплощадью. Он их встретил трезвый. Через неделю умер.
Сосед с первого этажа был художник. Родом из украинского города Шостка – где киноплёнку советскую делали. Зарабатывал он офоромлением кафе, ресторанов и других общественных помещений. Однажды сын его отделал ногами, в крови по грудь тот появился на пороге, я обычной швейной иглой зашивал отвисший клок кожи, закрывавший правый глаз. Пить он не бросил. А тот сосед – военный лётчик – как-то рассказал, что однажды в пьяном полёте они высунули шутки ради в бомболюк товарища, держа за ноги, у того снялись ботинки – улетел в синеву. Никого не наказали. Замяли. Потому что мы в армии за спиртом с замполитом ездили в авиаполк. Меняли на баранину. Замполит и научил меня пить спирт не разбавленным. Лётчики, как и врачи, пьют то, что всегда под рукой.
Курить вредно всегда. Сажа не выветривается. В армии я бросал курить. Потом меня закинули на дальнюю точку, как на Луну, и я в тоске вечером закурил. Потом дважды бросал после армии. Однажды не курил пять лет. И не пил ничего спиртного вообще. В последние два года ухаживал за смертельно больной матерью. Запил и закурил сразу после поминок. Нашёл дома пачку, которая пять лет лежала нетронутой. А выпил на поминках. С тех пор курю.
Каждый человек кузнец своего счастья. И могильщик своей жизни. И никто никого ни к чему не принудит, кроме обстоятельств. То есть человек примет решение сам. В этом я абсолютно убеждён.
Сергей Парамонов
