Исходя из названия, горки бывают русские (в Америке) и американские (у нас). Как и рулетка. Это такой обмен любезностями, такое алаверды. Хотя в пору санкций рассужать об этом грустновато. Душу всё больше греет русская Аляска – она как-то для нас так и не стала американской, несмотря на всю их «золотую лихорадку», воспетую в великой американской литературе (Джек Лондон) и в великом американском кино (Чарли Чаплин). Правда, у писателя Джека Лондона (чей рассказ «Любовь к жизни», как раз про «золотую лихорадку», перед смертью читала В. И. Ленину его жена Н. К. Крупская, по крайней мере в фильме С. Юткевича «Рассказы о Ленине») фамилия подозрительно не американская, а еврей Чарлз Спенсер Чаплин вообще уроженец английской столицы, вот так как-то всё хитро закручено и переплетено. Однако нашего сивку (надо полагать поседевшего коня) укатали другие горки – жизненные. Так, что, как говорится, пора подковы сдирать. А ведь были и мы рысаками…
Unsplash
Куда же уходит наша молодость? И почему мы её не ценим? Да вот так: что имеем – не храним, потерявши – плачем. Мне в мои шестьдесят (самому не верится) пора уже осмыслить этот психологический аспект и его парадигму – то ли шаблон поведения, то ли образец легкомыслия. И то, и другое будет верно.
«Онегин, добрый мой приятель, родился на брегах Невы, где, может быть, родились вы или блистали, мой читатель...» Так вот я родился на брегах речки Турханки. Места у нас башкирские и топонимы – тоже. Реки и речки Кинель, Мочегай, Кондузла, сёла Баймаково, Аксаково, Алпаево, Алга… Города Бугуруслан, Бузулук, Белебей, Абдулино… Много и русских, и мордовских названий. Вот тут я родился. Моя русская деревня называлась Васильевка. Но Васильевка – это детство, а юность-молодость – село Михайловка, центральная усадьба колхоза имени Ульянова (памятник Ленину до сих пор стоит между новой школой и бывшим правлением колхоза (теперь там районная библиотека). Администрацию села перенесли в бывшую колхозную столовую «Колосок», где когда-то бригадиром поваров была жена парторга колхоза Вариводы, а в буфете одно время на подмене работала моя мать. В этой столовой мы праздновали свадьбу моего среднего брата, половина гостей, со стороны жены, были татары.
Да, как молоды мы были… Сколько о молодости написано ностальгических стихов и песен! И я бы мог развить эту тему в стихах, начав «молодость уходит, как вода, молодость уходит в никуда. Как ты ни печалься, как ни омрачайся, молодость уходит навсегда». Но Есенин написал по-своему: «Не жалею, не зову, не плачу, всё пройдёт, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охваченный, я уже не буду молодым». Умел, зараза, между запоями выдать вот эдакое. Оттого и народом любим. Половина стихов – готовые песни и романсы. Сколько их спела Татьяна Доронина! А пролог к «Калине красной» В. Шукшина, а «Клён ты мой опавший», который спела Гелена Великанова – после уже кто не пел. Помните, как в «Печках-лавочках» Любовь Соколова (проводница) говорит Ивану Рыжову (проводнику): «Эх, ты, клён ты мой опавший…» Так или иначе большинство стихов Есенина – это тоска по молодости, хотя он и постареть-то не успел. И вот ведь странность: две петли увели и его, и Айседору Дункан. Одна – в гостинице «Англетер», вторая – шарф на шее, другим концом намотавшийся на колесо автомобиля. Разве не мистика?
Самое страшное в молодости – что она быстро проходит. Ведь оглянуться не успеешь – и первая седина. Я вот за год поседел. Правда, мне уже было за тридцать. Но я был студент и считал себя упорно (или бессрочно) молодым. И вдруг в один год стал белым, как лунь. Ещё до сорока. Вот так со мной попрощалась молодость – тихо, мирно и меланхолично. Заодно унесла моё прежнее стопроцентное зрение (при помощи компьютера, которые тогда в Москве только появились в широком обиходе). И я понял, что так и до пенсии недалеко. Но я ошибался. До неё я и теперь ещё не дожил – благодаря пенсионной реформе. И это для меня больная тема. Но зато я всё еще могу считать себя не старым, даже пусть уже и не таким молодым. Вот удивительно: в душе мне до сих пор тридцать. И я не думаю, что станет больше.
И выгляжу я моложе своих лет.
Вот куда в последнее время ни устроюсь на работу, а это всё низкоквалифицированные должности, не на специалиста и не на начальника, потому что моим дипломом МГУ тут давно, фигурально говоря, задницу подтёрли – прям ненавижу свою малую родину, болото лягушачье, но с самомнением Лазурного берега! – нигде ко мне нет возрастного почтения. Это должно бы льстить, ан – нет. Без этого почтения я какой-то пэтэушник, вечный подмастерье. Меня никто не воспринимает всерьёз, кроме знающих, кто я есть на самом деле. Наша местная культура, например, без меня шагу ступить не может.
В штат, правда, не берут.
Тут какая-то корпоративная конспирология. Но зато тут я и журналист, её, культуру, освещающий, и автор, её питающий, и собеседник, её понимающий… Но наши мало-мальски начальственные фазаны и утки, что чуть в стороне, больше бы вписались в птичий двор сказки Андерсена «Гадкий утёнок». Столько надменности и высокомерия в этих анекдотических персонажах – и смех, и слёзы. Те самые воинственные мещане и мещаночки в своём уютном невежестве и своей образованщине, которую они считают интеллигентностью. И поневоле скажешь: господи, да где же моя молодость? Да разве бы я остался тут даже на день? Да гори это болото синим метановым пламенем!
Сребролюбивое пространство мне уже невподым. Это я Бродского приплёл («Пространство, друг, сребролюбиво»). На перемещения нынче нужны немалые средства. А у меня, не пенсионера и не работающего порой и на курево денег нет. Литературную работу (так записано в моём дипломе) у нас никогда работой считать не будут. Вспоминаю того же Бродского. Когда пресловуто известная судья Сорокина на суде над тунеядцем Бродским спросила его, где он работает, поэт ответил, что он стихи пишет. Ладно, сказала та дура, это понятно, но работаете-то вы где?
Ну что тут добавишь?
Только то, что ничего с той поры ни в какую сторону у нас не изменилось, это я испытываю ежедневно на своей шкуре. Оттого и пребываю в страшной нужде. Почти как Эзоп, который был рабом и вечно спасал аристократа (или патриция?) Ксанфа. Ну, так показано в советском телефильме, где Эзопа играет А. Калягин, а Ксанфа – О. Табаков. Да и Сенеку с Нероном не грех вспомнить. В театре Маяковского садиста Нерона играл А. Джигарханян, а его воспитателя Сенеку А. Парра. Творец у властьпредержащих лучшем случае – прислуга, в худшем – никто, предоставленный самому себе без возможности кормиться своим ремеслом. То есть тем, что он лучше всего может делать.
Но у нас как? У нас ничего по прямому назначению, у нас гербовой печатью орехи колют, а микроскопом шею чешут. Это называется разбазариванием добра, бесхозяйственностью и просто нерациональным использованием ресурсов. За это с работы гнать надо. А уж тем более с руководящих постов любого уровня. Любого! И я не молчу, как рыба об лёд, я бьюсь. И костлявая рука голода непрестанно тянется к моей шее. Такова реальность. Моя публицистика, наверное, кому-то бальзам на душу, но как Достоевский своими повестями отрабатывал карточные долги, так я своими размышлениями увожу себя от мрачных мыслей. Не кайф я тут ловлю, разбрызгивая сок мозга по древу познания. Хотя ума хватает, и девать его куда-то надо. Например, делиться. Вот Лужков не поделился – и его попёрли с поста за утратой доверия на комбайн в горной Швейцарии. И мог бы жить, да помер ведь мер. И пчёлки не спасли. Умному человеку вообще тяжело в неподходящей среде. Порой невыносимо. Пчёлке – пчёлкино, а пишущему человеку отдушина – бумага. И вот пока я пишу – я молод. Моя молодость никуда не ушла, хотя я, может быть, и не всегда её ценил. И гулял, и занимался невесть чем, и водился невесть с кем… Этих ошибок не исправишь и этих потерь не вернёшь.
В молодости нам кажется, что всё ещё впереди.
О, как мы заблуждаемся!
Потому что лет через десять-пятнадцать мы уже будем слезиться, слушая романс из «Дней Турбиных» с проникновенными, будто именно нас касающимися строчками: «Город был вымыт весенними ливнями, В тёмных оврагах стояла вода. Боже, какими мы были наивными, Как же мы молоды были тогда». И поезд ушёл, и задуманное так и не осуществлено, и поздно пить боржоми, когда почки отвалились. И поэтому, поэтому не стоит откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Так говорила моя бабушка, которой и было-то тогда сорок лет. А до пятидесяти она просто не дожила. Тоска её извела по деду, которого до конца ждала с войны да так и не дождалась. Не знала она, что не без вести он пропал, как сообщила «похоронка» в 1941 году, а что убит в 1943 году под городом Великий Новгород и там, в одной из деревенек, и похоронен. И бабушка многое не успела, но по другой причине. И нам надо ценить каждый миг, каждую минуту, используя каждую возможность, каждый шанс, чтобы действительно не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. А то ведь выйдет, как в том анекдоте про правоверного еврея, попавшего в кораблекрушение и трижды отказавшегося от помощи (на катере, на вертолёте и на другом подошедшем корабле).
Он всё повторял: «Нет и нет, мне Бог поможет». А когда утоп и предстал перед Всевышним, стал пенять: «Что же ты, Боже, не помог? Я всю жизнь в тебя верил». А Бог сказал: «Я трижды посылал тебе помощь – почему ты не использовал этот шанс, Мойша?»
В молодости нам кажется, что мы всё можем. Это не самонадеянность и не младоглупость. Это от распирающих нас сил, от не знающей выхода энергии, от неуёмного либидо и отсутствия страха смерти. Все молодые бессмертны. Отсутствует инстинкт самосохранения, вернее – он тупит. И поэтому молодых тянет на экстрим. Адреналин зашкаливает. Да эту бы энергию и в мирное русло! И вот тут нужен мудрый и авторитетный советчик, управитель и наставник. Благо, если человек пошёл по спортивной стезе. Или попал в сферу искусств. Или в науку. Точек приложения молодых сил немало, важен верный выбор. Та самая профориентация. Ведь не всем же идти в фигуристы, скрипачи и физики-лирики. Стране позарез нужны рабочие и инженерные специальности. Ту одной информатикой и кибер-спортом погоды не сделаешь.
Система профобразования прекрасно справлялась с этой проблемой в СССР. Но я ещё в девяностых (всё еще никуда тогда далеко не ушло) побывал в районе ВДНХ в одном ПТУ. И увидел вопиющую картину. Принятых на обучение олухов преподаватели сажали за парты и прогоняли заново школьную программу с пятого класса. Уровень невежества был убийственным.
Это тогда.
За истекшее время послешкольное образование претерпело много изменений и не думаю, что в лучшую сторону. У нас что, подготовкой рабочих кадров должен заниматься один центр творческого развития «Сириус»?
Понимаю, и токарь с водителем троллейбуса не освобождены от творческого начала, но тут прежде всего важна специализация, а уж потом все гарниры-соусы. И не слишком ли много у нас на квадратный метр менеджеров, юристов, экономистов, дизайнеров и финансовых аналитиков? А кто будет тапочки шить? Зеки? А дороги асфальтировать? Узбеки? А мосты строить? Финны?
Профессии есть денежные, а есть модные и перспективные. Приятно быть хитмейкером, блоггером, барменом, пиар-директором, промоутером, даже фрилансером (относительная свобода). А фермером (свекловодом, маслобойщиком, скотником, дояркой, свинаркой…)? Заманчиво звучит: арт-консультант, диетолог, инструктор по йоге, сомелье, бренд-менеджер, агент звезды (не марсианин), бьюти-редактор, креативный директор и найл-стилист. А маляр, штукатур, боец скота, кровельщик, электрик, сварщик? Не тянет? Специальности достаточно хорошо оплачиваемые, да престижа нет. И поэтому даже какой-нибудь прыщ из салона будет смотреть на тебя сверху вниз. Ты вроде как лапоть, низшее сословие, быдло . Но быдло – понятие социальное-поведенческое, маргинальное, а не экономическое. Это как во все времена городские смотрели на деревенских, а жители центра – на обитателей городских окраин. Расслоение неминуемо. И что тут посоветует молодость?
Занятие надо искать по душе, тогда не будет кризиса среднего возраста. Не будет разочарования, злости, фатальной неудовлетворённости. Человек в ладу с самим собой – уже гармоническая личность. Есть такое понятие – спец, спецы везде на вес золота. Это профи. И не важно в какой отрасли. Суперсварщик – это не заурядный парикмахер с гордым названием стилист. Парикмахеров полно, стилистов мало. У нас, говорят, певцов навалом – артистов нет. Себя надо искать. Хорошо, если знаешь сразу, кем стать, остальное – только методом проб и ошибок. И тут-то важно не упустить время, иначе на «стать» его не останется, всё уйдёт на эксперименты. В конце концов можно стать везде и нигде. Мотыльком, бабочкой-однодневкой, временщиком. Нет ничего вреднее и опаснее временщика. Это человек без будущего. И стране он будущего не обеспечит.
Вот груммер – это кто? Это собачий стилист. И хоть звучит круто, но сюда уж точно кто попало не пойдёт. Только человек, влюблённый в это дело. И это оправдает его перед всеми пекарями и комбайнёрами. Потому что комбайнёром можно быть вынужденно, груммером – никогда. Как аптечным провизором или скрипичных дел мастером. Как бондарем или банщиком.
Хорошее дело – тамада. Или аниматор. Или зазывала. У последнего есть точное, современное название – guest relationship. Тот, кто приглашает гостей в клуб или ресторан, адаптирует их там, предлагает весь спектр услуг, имеет широкий круг знакомств.
Есть эксперты страховых компаний – оценщики, например, повреждений при ДТП. Есть системные администраторы – систадмины. Один мой хороший знакомый обслуживал всю оргтехнику сперва банка РПЦ (Русской Православной Цекркви), затем банка «Газпром». Деньги не знал куда девать, имел личного водителя, жил на широкую ногу.
Но попасть в Газпром даже уборщицей – уже счастье. Это лотерея «Мечталлион». Профессия – одно, а место её применения – другое. И даже дворник в Мухосранске и дворник в Саранске – две большие разницы. В зарплате это – раза в три-четыре в пользу Саранска. Как правило, большие зарплаты и бонусы платят за редкие, экзотические профессии (их немного и денег не жалко). Или за топовые должности. Работяга при всём старании и всей квалификации на многое тут претендовать не может.
Но на одних топах и экзотике страна не выживет. И надо это понимать, опять же не забывая, к чему твоя-то, молодость, душа лежит и тянется. Годы пройдут, топы сменятся, экзотика станет обыденщиной – и здравствуй водка. Тоска и безнадёга. А хлебопёки нужны всегда.
А водители такси в дороботовую ещё эпоху востребованы.
А мужья на час только входят в раж.
А те, кто варит сталь, выращивает лён, рапс, гречиху, просо, ячмень, пшеницу и подсолнечник, бурит нефть и газ, добывает поваренную соль, занимается мелиорацией земель, строит гидроплотины, расщепляет атом, осуществляет промышленный лов рыбы, валит лес и его же охраняет, ловит хищников и преступников, воспитывает детей, лечит людей, нашёл себя в народных промыслах, несёт радость своим творчеством, чинит аппаратуру, строит жильё и промышленные объекты, обеспечивает их водой, теплом и светом, спасает планету от загрязнения, покоряет вершины и глубины, кормит, поит, одевает и обувает страну, совершает научные открытия и т.д. не сойдут с дистанции никогда.
Любите молодость, берегите молодость, дорожите молодостью, используйте молодость, не профукайте молодость – и тогда она продлится максимально долго.
Как у композиторов Владимира Шаинского и Александры Пахмутовой, певцов Льва Лещенко и Валерия Леонтьева, детского доктора Льва Рошаля и легендарного хирурга Николая Амосова, кардиолога Лео Бокерия, балерин Галины Улановой, Ольги Лепешинской и Майи Плисецкой, актёров Владимира Зельдина и Николая Анненкова, хореографов Игоря Моисеева и Юрия Григоровича, певиц Изабеллы Юрьевой и Аллы Баяновой, актрис Татьяны Пилецкой, Татьяны Пельтцер, Веры Васильевой и Юлии Борисовой…
Многая вам, люди мои, лета.
Сергей Парамонов
