Автор «Дозоров» и продолжения «Иронии судьбы» вполне мог бы претендовать на звание всероссийского Деда Мороза. Уже становится традицией, что под Новый год у нас выходят фильмы, отмеченные узнаваемым почерком Тимура Бекмамбетова. Независимо от того, был он на этом проекте режиссером или продюсером. Главный российский козырь к нынешним праздникам — «Черная молния», снятая на студии «Базелевс» давними соратниками Бекмамбетова Александром Войтинским и Дмитрием Киселевым. Это история московского студента, который получил в подарок от отца летающую старенькую «Волгу» со спецмоторчиком и был вынужден стать супергероем, спасающим москвичей от превратностей судьбы, а Москву от разрушения. Тимур Бекмамбетов рассказал «Итогам» о силе воображения, советских мифах и уверил, что будущее в наших руках.
— Так что нас ждет в будущем: добро и зло перемешаются до полного неразличения, как в фильме «Особо опасен»? Или одну душу придется делить на несколько куколок, как в мультике «9»?
— Все обойдется. Я уверен. Но без борьбы добра со злом никак нельзя. Я, конечно, поиграл с оттенками этих понятий в предыдущих картинах. Но меня полностью должна реабилитировать как раз «Черная молния». Там все ясно. Добро победит зло. И победит еще раз, потому что уже снимается продолжение. И будет побеждать каждый Новый год.
— Для этого нужны нанотехнологии и нарушение законов физики, которое возможно только в спецэффектном кино.
— А физика тоже часть нашего воображения. Мир такой, каким мы его себе представляем. Мне кажется, если научиться управлять воображением, то возможно все.
— Но плоды воображения могут оказаться в руках злодеев.
— Поэтому нам очень нужны супергерои.
— И если добро будет побеждать каждый Новый год хотя бы в кино, то и в реальности будет все в порядке?
— Конечно, кино влияет на реальность. Зрители же смотрят его, чтобы найти себе кумиров. И герой им нужен для самоидентификации — с кого делать жизнь. Все как нас с вами учили в советском детстве. Уже много времени проведя в Голливуде, могу вас уверить, что он живет по точно тем же законам мифотворчества.
— Но мы же знаем, что случилось с советским мифом.
— А ничего с ним не случилось. Мы же живы. Значит, и мифология жива. В принципе только прошлое дает нам опору, чтобы взлететь. Нам больше не от чего отталкиваться. По-моему, последние искренние и внятные фильмы были сделаны в конце 50-х и начале 60-х годов.
— Вообще-то принято сомневаться в искренности позитива, сделанного под идеологическим давлением.
— Да дай бог, чтобы из меня сегодня смог бы кто-нибудь выдавить «Весну на Заречной улице». Зрители будут миллионами ходить. Думаю, «Москва слезам не верит» была последним фильмом с внятной идеологией.
— А разве не было идеологическим кино Балабанова?
— Вы имеете в виду «Братьев»? Это очень значительная вещь — кино о человеческом достоинстве. Оно подвело итог 90-м годам. Там очень внятная и ясная концепция: все, кто не с нами, — враги. Но она тупиковая. С ней нельзя жить дальше. Это концепция слабых людей, которые боятся вторжения, а сами расширять свой мир не хотят. Для 90-х было очень важно высказать эти идеи. Чтобы избавиться от них. Сейчас наступило совсем другое время: мы чувствуем в себе силы. Вот у нас на фильме работала молодая команда. Они все это ощущают. Они живут так, будто не было никаких 90-х годов. И как будто они не видели кино того времени.
— Вы понимаете, что вас за это побьет прогрессивная интеллигенция?
— Пробьемся. Не проблема. Мы тоже с кулаками. Мы для зрителя работаем. А критика, к сожалению, себя очень дискредитировала. Тем, что она не прислушивается к аудитории, а хочет ее учить.
— Однако же и вы аудиторию хотите учить.
— Нет. Мы хотим ее развлечь.
— Тимур, кажется, вы сами произнесли слово «идеология».
— Но это же общечеловеческая идеология. Ей учить не надо — ее надо отражать. Надо жить не для себя, а для других. Например. Как одна из аксиом. Так нас воспитывали родители, так мы воспитываем своих детей. И это идеально соединяется с феноменом американских супергероев без страха и упрека. А в них можно увидеть что-то от Павки Корчагина, Алексея Мересьева, Глеба Жеглова. Мы недавно проводили совместно с фондом «Общественное мнение» опрос по поводу героев. Очень интересные данные. В реальной жизни никто не видит героев — ни молодежь, ни старшее поколение. Среди вымышленных на первом месте — Штирлиц. А на второе вышел Мересьев. Потому что выживание сегодня важная тема. За ним идут Глеб Жеглов и Илья Муромец, Павел Корчагин и красноармеец Сухов из «Белого солнца пустыни». Людям приходится вспоминать героев старого кино. Потому что в современном таких образов нет. Мы просто обязаны задать ориентир. А будут ориентиры — как у взрослых, так и у молодежи, — и милиционеры перестанут расстреливать людей. Поэтому мы сделали универсальное кино.
— Но известно же, что в кино ходит только молодежь.
— Знаете, из-за чего такой водораздел? Эта возрастная граница в аудитории создана долгим отсутствием консервативных тем и проблем на экране. Поэтому в кино ходят только молодые люди, для которых проблематика не так важна, как аттракцион. «Черная молния», как и «Ирония судьбы», по форме развлекательна, но по сути своей консервативна. Это важно для взрослых людей — видеть на экране подтверждение тому, что не зря они рожали и воспитывали детей. Что есть в фильме отец, который говорит правильные слова сыну. Что сын становится героем и жертвует собой ради других.
— Ну вы идеалист. Да они выбрасывают из головы все ваши идеи, как только заканчивается сеанс.
— Выбрасывают потому, что до этого супергерои были чужими, американскими. Людям хочется смотреть кино про себя. Сначала это произвело переворот на телевидении, когда российские сериалы вытеснили зарубежные. Сейчас надо тем же самым заниматься в кино. Истории надо делать нормальные, общечеловеческие, а вот на экране должны быть наши дома, наши телефоны, наши студенческие аудитории, наш майонез, в конце концов. В этом же весь кайф своего кино. Это было, пожалуй, самым интересным в «Дозорах», когда герой американских фильмов про вампиров оказался москвичом, живущим по соседству. Произошло соединение кино и жизни. Оно и взорвало тогда прокат — русский фильм опередил по сборам голливудские блокбастеры. К сожалению, последние два года у нас снималось слишком много плохих фильмов. Они подорвали интерес к российскому кино. Мы проводили опрос — треть аудитории даже слышать не хочет, о чем эти фильмы.
— Но ведь не хотят слышать не только о плохих, но и о хороших фильмах. А вы смотрите наше кино, которое получает призы на международных фестивалях, которым вполне можно гордиться?
— Нет, фестивальное кино я стараюсь не смотреть. Режиссеру вредит просмотр фильмов, которые люди не любят.
— Жестко. Но вы вообще-то начинали с такого кино. Разве «Пешаварский вальс» для вас теперь входит в разряд плохого кино?
— Конечно, нет. А я и про другие фестивальные фильмы не говорю, что они плохие. Просто я считаю вредным проникаться духом такого кино. Это пройденный этап. Ничего нового для себя я там найти не смогу. Сравниться с соблазном общения с огромной аудиторией никакой фестивальный успех не может. Поверьте, общественное мнение умнее и точнее любого философа. Поэтому мне гораздо интереснее разговаривать с этим коллективным бессознательным, чем с отборщиками фестивалей и критиками. Я стараюсь не потерять эмоциональную связь с публикой — если ее что-то не волнует, то меня тоже не должно.
— И давно это желание слышать аудиторию проявилось?
— С роликов банка «Империал». Это было как откровение: миллионы людей смотрят каждый день телевизор и, хотят они или нет, видят твою работу. Потом приходишь, скажем, в магазин, и там какие-то бабушки шутят с продавщицей про «ждем-с» или «до первой звезды нельзя» из ролика про Суворова. С этого момента ты понимаешь: все остальное не важно, а это миссия — тебе выпало счастье общаться с большой аудиторией. Это прочувствовали все. И я, и Саша Войтинский, который сейчас стал сорежиссером «Черной молнии», а тогда он был композитором всех этих роликов. Мы друзья уже лет тридцать. У нас вообще сплоченная команда уже много лет. Так вот: мы все работаем на эту идею, вернее, даже не идею, а наркотик какой-то — интерес зрителей.
— Но это же и большая ответственность. Вам повезло. Банк «Империал» в памяти народной остался как спонсор маленьких исторических фильмов. А вот ролики «МММ», тоже, кстати, талантливые, оказались фирменным знаком крупной аферы.
— Это действительно опасная игра. Поэтому я и утверждаю, что наше кино должно учить наших зрителей в том числе и социальной ответственности. Все понятия, заложенные в картину, должны быть выверены.
— Видимо, вы этим как-то распугиваете конкурентов. «Ирония судьбы» была одна на новогоднем поле боя. «Черная молния» тоже.
— Вам кажется, что когда мы выходим, все разбегаются? Но ведь у нас сейчас серьезнейшая конкуренция — фильм «Аватар» моего любимого режиссера Джеймса Кэмерона.
— Вы считаете, силы равны?
— «Аватар» — это американское кино с американскими проблемами. У них комплекс полицейского, который вызвался охранять мир во всем мире и понял, что не справляется. Фильм Кэмерона, по сути, про это. Наших зрителей это не должно сильно волновать. Но, к сожалению, у нас нет пока таких бюджетов на производство. Нет развитой системы проката. Нет рынка. И нет возможности захватывать чужие рынки. Мы только делаем первые шаги к этому. Я уверен, нам надо быть агрессивнее, напористее, не надо замыкаться в собственном коконе. Тогда равноправная конкуренция с голливудскими проектами станет возможна.
— Но пока ваш случай уникальный: вы работаете и здесь, и там. Какой из голливудских проектов вам больше дорог?
— Да все любимые. Съемки продолжения фильма «Особо опасен» должны начаться весной этого года. Тут не от меня, а от производственной политики студии Universal все зависит. Есть еще проекты с Lionsgate. Есть зависший «Сумеречный дозор». К сожалению, мы упустили время, и вышло уже два фильма «Сумерки», которые попали как раз в нишу «Дозора». Это тоже история про хороших и плохих Иных, живущих рядом с нами в нашей обыденной жизни. Так что видите — мы все-таки уже начали оказывать свое влияние на глобальное кино.
— Это вы начали. А все остальные нервно курят в сторонке.
— Не надо курить. Надо делать кино, которое полюбят люди. Вот и все.
Ирина Любарская
