Улица Сретенка, 26 — дом, в одной из квартир которого располагалась подпольная типография сторонников левой оппозиции (в квартире жила участница оппозиции — Надежда Никольская). Здесь в феврале 1929 года Шаламов печатал листовки с текстом «Завещания Ленина» — знаменитого ленинского «Письма к съезду», содержавшего критическую характеристику Сталина и опасения в отношении власти, которую он сосредоточил в своих руках. ГПУ организовало засаду на этой квартире, и Шаламов впервые был арестован.
Шаламов в то время был убежденным сторонником левой оппозиции, убежденным противником сталинской системы, внимательно следил за политической ситуацией и внутрипартийными дискуссиями, хотя сам не был ни комсомольцем, ни тем более членом партии. Шаламов был знаком с лидерами троцкистского движения, разбирался в теоретических проблемах — и был готов к участию в политической борьбе.
Свое кредо он высказал, уже находясь в Вишерских лагерях, не отказавшись от своих взглядов:
Я считал вместе с большинством ленинской оппозиции — единственным средством выправления курса партруководства, а следовательно, и всей советской и профсоюзной политики является глубокая внутрипартийная реформа на основе беспощадной чистки всех термидориански настроенных элементов и примиренцев к ним. Возвращение ленинской оппозиции в партию из ссылок, тюрем и каторги. И я был бы не в последних рядах той партии большевиков, которую воспитывал Ленин. Вот мои взгляды.
6 июля 1929 г.Письмо заключенного 4-й роты Управления Вишерских исправительно-трудовых лагерей В. Т. Шаламова
Однако отход ряда лидеров оппозиции от борьбы после высылки Троцкого, а также тот факт, что ряд товарищей-однодельцев Шаламова по борьбе пошли на компромисс со следствием и отделались мягкими наказаниями, заставили Шаламова отойти от оппозиционного движения. Тем не менее уважение к оппозиционерам и гордость за участие в этой борьбе Шаламов сохранил до конца жизни. В своей автобиографии Шаламов писал:
Встретившись в университете со своими одногодниками, думал по крайней мере перевернуть мир. Активно участвовал в событиях 1927, 1928 и 1929 гг. на стороне оппозиции. Не Троцкого — к Троцкому большинство оппозиционеров относилось без большой симпатии, — но к рядам тех, кто пытался самыми первыми, самоотверженно отдав жизнь, сдержать тот кровавый потоп, который вошел в историю под названием культа Сталина. Оппозиционеры — единственные в России люди, которые пытались организовать активное сопротивление этому носорогу.
Варлам Шаламов. Краткое жизнеописание Варлама Шаламова, составленное им самим
Из антиромана «Вишера»
19 февраля 1929 года я был арестован. Этот день и час я считаю началом своей общественной жизни — первым истинным испытанием в жестких условиях. После сражения с Мережковским в ранней моей юности, после увлечения историей русского освободительного движения, после кипящего Московского университета 1927 года, кипящей Москвы — мне надлежало испытать свои истинные душевные качества.
В наших кругах много говорилось о том, как следует себя держать при аресте. Элементарной нормой был отказ от показаний, вне зависимости от ситуации — как общее правило морали, вполне в традиции. Так я и поступил, отказавшись от показаний. Допрашивал меня майор Черток, впоследствии получивший орден за борьбу с оппозицией как сторонник Агранова, расстрелянный вместе с Аграновым в 1937 или 1938 году.
Потом я узнал, что так поступили не все, и мои же товарищи смеялись над моей наивностью: «Ведь следователь знает, что ты живешь в общежитии с Игреком, так как же ты в лицо следователю говоришь, что не знаешь и не знал Игрека». Но это — обстоятельства, о которых я узнал в 1932 году, после моего возвращения в Москву. В 1929 же году мне казалось все ясным, все чистым до конца, до жеста, до интонации.
По делу 1929 года Шаламов был реабилитирован только в 2000 году.
Из следственного дела от 1937-го года
Будучи студентом факультета сов. прав. I МГУ с 1926 г. я жил в общежитии студентов на б. Черкасском переулке, познакомился там и дружески сошелся с рядом студентов и студенток, в частности с Поповым, Розенблюм, Сегал Марией, Саррой Менделевной Гезенцвей и др. В ноябре 1927 г. я узнал, что две моих хорошо знакомых М. Сегал и С. Гезенцвей за участие к/р троцкистской демонстрации 7-го ноября 1927 г. были исключены из комсомола. Сознания, что не надо продолжать знакомство с ними, у меня не было, я это знакомство продолжал. В конце 1928 г. С. Гезенцвей предложила мне передать кому-то из студентов напечатанную на папиросной бумаге статью Смилги о Бухарине. Позднее мне опять-таки через С. Гезенцвей раз 5—6 на протяжении 4-х месяцев поручались подобного рода дела.
Знакомства мои через Гезенцвей стали расширятся, она, Гезенцвей, меня познакомила с Анатолием Веденским, Марком Курицем, Ниной Арефьевой, так же троцкистами, исключенными комсомольцами. В феврале 1929 г. мне предложил Веденский заняться размножением троцкистских материалов на рататоре. Я согласился и был познакомлен с Надей Никольской на ее квартире на Сретенке, дом 26. У нее в квартире я производил размножение к/р троцкистских статей. К/р троцкистские документы, вернее материалы я печатал с некой Надей, рекомендованной Гезенцвей, на квартире у Никольской недели 1 1/2, после чего был арестован органами б. ОГПУ и административно выслан на 3 года.
