Первым лауреатом премии «Поэт в России — больше, чем поэт» стал знаменитый бард, ученый, доктор геолого-минералогических наук и замечательный поэт Александр Моисеевич Городницкий. Премия эта была учреждена Фондом Евтушенко и теперь будет регулярно вручаться каждые два года. Номинантов отбирает авторитетное жюри, причем оцениваются не только профессиональные качества, но и гражданская позиция. А вот первого лауреата выбрал сам Евтушенко. «Известия» поговорили с Городницким — и не только о поэзии.
— История получилась забавная. Мы с Евтушенко ровесники и были шапочно знакомы в течение многих лет. Но поскольку я ленинградец, а он москвич, да еще член знаменитой поэтической «квадриги», мы жили как-бы в разных мирах, которые почти не пересекались. Хотя иногда встречались на каких-то мероприятиях — например, на юбилеях новосибирского Академгородка. Песни мои он, конечно, слышал, но стихов я ему никогда не показывал. Можно сказать, что мы были в приятельских отношениях, обращались друг к другу на «ты», но профессионального общения у нас никогда не было. А за год или два до смерти он приехал на знаменитый Грушинский фестиваль — самый большой фестиваль авторской песни в мире. А так уж исторически сложилось, что с 1970 года я там постоянный председатель жюри. Там мы, конечно, пересеклись, и вот тогда я впервые подарил жене Евтушенко Маше книгу своих стихов. Кстати, Евгений Александрович вел себя героически — хотя он уже сильно болел и с трудом передвигался, но вступал со сцены потрясающе.
И вот, в последний день фестиваля приехал человек, который должен был вести нас в аэропорт и сказал, что меня очень хочет видеть Евтушенко. Но поскольку мы уже собрались выезжать, а жили мы в разных местах, то я ему позвонил по телефону. Он взял трубку и буквально закричал: «Саша, Саша, я так перед тобой виноват!» Я, естественно, удивился, говорю: «Что случилось?» И тогда он говорит: «Понимаешь, я думал, что ты бард, а ты замечательный русский поэт! Я же этого не знал, никогда не читал твоих стихов». Я-то, дурак, еще посмеялся, говорю: «Женя, ты что-нибудь выпивал сегодня?» Он возмутился: «Ты меня оскорбляешь! Я читал твои стихи всю ночь, я плакал над твоими стихами». Потом он даже послал мне книжку, где галочками отметил стихи, которые ему особенно понравились.
Больше мы не виделись. А за неделю до его смерти (он ушел 1 апреля 2017 года) в газете появилась его статья обо мне, приуроченная к моему дню рождения. Называлась она «Из породы Атлантов». И совсем недавно Маша Евтушенко показала мне еще одну его статью обо мне, которая называлась «Два Городницких в одном», в журнале «Театрал» (я о ней даже не знал) и стихи, мне посвященные. Причем это было последнее, что он вообще написал!
И вот Фонд Евтушенко совместно с Государственным центральным музеем современной истории России, филиалом которого является Музей-галерея Е. Евтушенко в Переделкино, учредили премию «Поэт в России — больше, чем поэт» и решили присудить ее мне. Я ничего подобного не ожидал, но был чрезвычайно тронут и горд.
О значении премии
— Для меня в этом много личного. Я тоже шестидесятник, а нас осталось совсем немного. Мы были близки по духу, хотя общались не часто. Помню, когда его не стало, это был очень тяжелый удар для меня и я написал стихи памяти Евгения Евтушенко
«Безжалостна беда сей горестной утраты.
К минувшим временам назад дороги нет.
Он первым был тогда, в пору шестидесятых,
Когда забрезжил нам в окне неяркий свет.
Тот век теперь далек. Припомним годы оны —Мир песен и бесед тех юношеских лет,
Когда от звонких строк гудели стадионы,
И на Руси поэт был больше, чем поэт.
Кружится лист, скользя над плитами надгробий.Оборвана стезя, и всё пошло не в лад.
Ушли его друзья: Андрей, Василий, Роберт.
Ушли его друзья — и Белла, и Булат.
Умолкли в век иной тех песен отголоски.Всё в Лете утечет сегодняшней порой.
Покажется смешной и перепалка с Бродским,
И гамбургский расчет на первый и второй.
В круговороте дел, подумав хорошенько,На свой вопрос ответ отыщешь без труда:
Той славы, что имел Евгений Евтушенко,
Не знал другой поэт нигде и никогда.
Тускнеет неба шелк. Неумолимы будни.С минувшим рвется нить. Вращается Земля.
Последним он ушел, как капитан на судне,
Что должен уходить последним с корабля.
Далекие года. Забывшиеся сплетни.Июльского дождя на перепутьях след.
Он первым был тогда, — теперь он стал последним.
Последним уходя, он в доме гасит свет»
На нем закончилась эпоха шестидесятых, наша эпоха. И, оплакивая Евгения Александровича, Женю, я оплакивал время, символом которого он был. Тогда мы были молоды, надеялись на социализм с человеческим лицом. Наверное, мы были наивны, но тогда еще не развалилось то, ради чего мы жили, а многие погибали на фронте или умирали в тылу. Я блокадник, и это сидит во мне с детства... И самым ярким поэтом той эпохи был Евгений Евтушенко. А между тем в России очень трудно быть поэтом, который претендует на роль трибуна, это никогда никому не удавалось. Эту роль примерял на себя Владимир Маяковский, но она привела к полному краху его поэтического кредо и, как следствие, к самоубийству. А Евтушенко смог стать единственным поэтом и трибуном, который всегда старался быть на острие общественных и политических событий. Он, пожалуй, был самым большим гражданином из всех шестидесятников, но за это его били и слева, и справа, и власти, и диссиденты. Я помню, как возмутило меня жестокое интервью Соломона Волкова, взятое у уже глубоко больного Евтушенко, где его принуждали к ответу на очень откровенные и тяжелые вопросы. Это и история с Иосифом Бродским, и другие драматические моменты. Евтушенко держался великолепно, он вообще был боец. И конечно, он остается самым ярким поэтом шестидесятых годов и, что важно, самым искренним поэтом. Всё, что он делал, он делал искренне. И поэтому премия его имени для меня так почетна и дорога.
— Снисходительное отношение «поэтов в законе» к дилетантам-бардам существовало всегда, сохраняется оно и сегодня. Я помню, например, как до хрипоты спорил со своим другом и замечательным ленинградским поэтом Александром Кушнером по поводу того, можно ли считать поэтом другого моего друга, уже московского, Владимира Высоцкого. А поэт и фронтовик Давид Самойлов, которого я боготворил, как-то перечисляя в интервью (помню, это было на его даче в Опалихе) десять самых ярких ныне здравствующих русских поэтов, не назвал Булата Окуджаву. Я его спросил тогда, «Дэзик, вы, наверное, просто забыли Булата?» И он ответил: «Запомни, Саня, настоящая поэзия не нуждается в гитарной подпорке». Такой вот философский тезис... И Андрей Вознесенский в стихах, посвященных смерти Высоцкого, обращается к нему «мой брат меньшой» и просит «не называйте его бардом». Помню, Павел Григорьевич Антокольский когда-то, прочитав мои стихи, сказал: «Слушай, зачем ты песенки пишешь, у тебя же стихи неплохие...» И эта традиция сохраняется.
Ведь и Женя Евтушенко тоже бы не чужд такому отношению, когда говорил «я думал, ты бард, а ты поэт». Хотя уж его-то слова не раз клали на музыку, одни «Хотят ли русские войны» чего стоят. Так что мы не так уж далеки друг от друга. Кстати, сейчас мы с режиссером и кинодокументалистом Натальей Касперович делаем фильм «Страна и слово», где пытаемся поставить вопрос об истории авторской песни в России, ее положении сегодня и перспективах на завтра. Я, например, убежден, что авторская песня сегодня испытывает кризис по одной причине: первое поколение бардов — Булат Окуджава, Александр Галич, Владимир Высоцкий, Новелла Матвеева, Юрий Визбор, Юлий Ким и некоторые другие — это были действительно поэты с гитарой в руках. Все они — великолепные литераторы. Если бы Галич не написал ничего, кроме посвященной Янушу Корчаку поэмы «Кадиш», он всё равно вошел бы в русскую поэзию. А им на смену пришли ребята, которые прекрасно играют на гитарах, отлично поют, но стиховой основы у них нет. Кто-то весьма точно сказал, что авторская песня — это «музыкальное интонирование русской поэтической речи». Так вот, поэтическая речь из бардовской песни сейчас исчезла. Но это обязательно пройдет, и авторская песня в той или иной форме непременно возродится. Песня в России, тем более авторская, неубиенна!
Георгий Олтаржевский
