Многие события, происходящие в нашей жизни и определяющие её, нам порой кажутся случайными. Случайно с
Так вот, и я никогда в мыслях даже не помышлял, что стану врачом и вообще буду
Компьютеры — в этом было для меня всё в то время, и я мечтал стать программистом. Конечно, уже в последнем классе я для себя твёрдо решил: поступаю в политех. Но не все наши мечты сбываются. В те года, после распада СССР многие «национальные» республики начали себя объявлять независимыми, Татарстан. Башкирия и иже с ними. После школы я как раз и поступал в вуз одной такой «национальной» республики. Тогда мне прямым текстом в приёмной комиссии сказали: «Ты русский, и тебе не поступить». И это было в России!!! В той стране, государственность которой образуют русские, были русские!
Тогда мне было 17 лет…
Естественно, меня завалили, апелляции не помогли, хотя если б я не тратил время, а стал переводиться в «русскую», свою область, то даже «заваленный» я проходил. И чтоб уже не потерять год я поступал туда, куда ещё можно было, лишь бы поступить. И это оказалось медучилище… Вот и судьба моя.
Учёба в медицинском училище прошла быстро, давалось мне легко, практически все экзамены были сданы на «4» и «5» баллов. Всё шло легко и просто, но были и свои омрачения…
В те годы как раз началась первая чеченская война. Как раз туда шёл мой призывной год. И многие мои друзья, с которыми мы учились вместе, попали на неё.
Война…
Когда я читал книги про Великую Отечественную войну, всё так казалось далеко — сейчас ведь мир и столько планов, которые мы строили, сидя на школьной скамье. Потом пошли цинковые гробы и по ТВ — вести с фронта…
Мне повезло, я не попал туда: из медучилищ в армию тогда не забирали.
Закончив благополучно училище, я решил для себя: раз уж попал в эту стезю, то пусть так тому и быть, пойду выше — на врача. У меня было полгода для подготовки к поступлению. Благо в то время на педиатрический факультет нужна была физика, которую я знал хорошо, за что хочу сказать большое спасибо нашему учителю по физике Александру Анатольевичу.
Первое моё появление в здании мединститута особо не впечатлило. Было немало народу, все толкались, пытались узнать какие документы сдавать, куда, пытались найти программки.
Экзамены я сдал достаточно неплохо, что позволило мне поступить в мединститут. После того как узнал, что проходной балл пройден, я стал ждать официального подтверждения моего зачисления в вуз.
И вот настало первое сентября. В профкоме мне дали табличку с названием моей группы и сказали, чтоб я стоял с ней перед институтом и ждал, когда подойдут остальные. Ко мне стали подходить одна за другой девушки, которые спрашивали:
— Группа
— Да! — с улыбкой отвечал я.
Так в группе нас оказалось 10 человек, и из них всего два парня, включая и меня — малинник, одним словом. После торжественной линейки мы надели колпаки и почувствовали: да, мы студенты-медики!
Давно это уже было… Но воспоминания о тех годах, тех золотых студенческих годах, до сих пор вызывают приятный трепет в моей душе. Студенчество — никаких забот, учись в удовольствие, сдавай сессию, и больше ничего не надо. Но в медицинских вузах всегда, считается, сложно учиться. И это так на самом деле.
С нашего факультета многие вылетели на первых трёх курсах. Как мы тогда говорили: «Первые три года в гору, последние три — с горы». Первый год и третий год на самом деле самый сложный в обучении в меде. Первые полтора года мы каждый день после всех занятий сидели в анатомичке и изучали строение человека: кости, связки, мышцы, внутренние органы… Самым трудным было запоминание названий на латыни. И, конечно же, работали с трупами, препарировали их.
Это не значит, что «кромсали» скальпелями, как думают многие. Нет, ничего подобного. А именно: слой за слоем, кропотливо, месяцы подряд мы пробирались ко всем тайнам человеческого строения. Да, первое время было трудно и противно, некоторые из наших даже падали в обморок. В анатомичке стоял терпкий запах формалина, которым, казалось, даже стены были пропитаны.
В нашей анатомичке был толстый и пушистый кот, который с важным видом ходил среди нас, студентов.
Преподаватели, надо сказать, народ весёлый и со своеобразным чувством юмора — медицинским.
— Принеси мне орган любви! — а сам сидит и хитро улыбается.
Хочу заметить, что дело было уже весной. Девушка долго думала, посмотрела на нас. Ну, а мы тоже сидим и улыбаемся. Она, покраснев, подошла к столу с органами и взяла…
— Я, конечно, понимаю, что весна, гормоны играют… — начал препод. — Хочется любви. Но, как говорится, что у вас на уме, то вы, видимо, мне и принесли. Я же вас просил принести мне сердце. Сердце — вот орган любви, а не то, что вы мне сейчас принесли!
Мы все лежали от смеха на столах. А та девчонка ещё долго ходила, сдавала зачёты к нему.
Зачёты по анатомии — страшное дело. Такое спросят, а ты стоишь и ищешь. Можешь на всё ответить, но одно
Первые три курса, как я уже говорил, были самые сложные, т. е. изучались дисциплины типа биофизики, биохимии, анатомия, физиология, патологическая физиология и патанатомия и другие, все не клинические дисциплины. Клинику мы стали изучать только с четвёртого курса.
Педиатрический факультет, на котором я, кстати, и учился, — свои предметы, лечфак — свои. Между педфаком и лечфаком существует негласная конкуренция: кто лучше, кто круче. Они считали, что лечфак — это круто, ну а мы — что педфак. Мне кажется, во всех медицинских вузах такое происходит.
Практические занятия происходили у нас в клиниках, там мы изучали педиатрию, хирургию, акушерство, терапию и все остальные клинические дисциплины. Изучали всё. Больные
— Чего ко мне пришли? Нечего тут меня смотреть! Я что вам, подопытный кролик?!
Но такого было немного, к счастью. В основном была дружелюбная атмосфера. И самые интересные и смешные случаи были на практике. Правда, всё не упомнишь уже, а о некоторых в целях врачебной деонтологии рассказывать нельзя.
Это случилось во время практики по хирургии. Мы пришли на ночное дежурство. Нас встретила медсестра и говорит:
— Мальчики, там бабулька умерла, она во второй палате, берите носилки, и понесём её в морг. Вы идите, а я сейчас подойду.
Мы с Лёхой, важные, пошли за носилками, взяли их и с важным видом заходим в палату. В палате все кровати пустые, и на одной лежит бабулька. А теперь включите своё воображение: пригодится. Мы смотрим на неё — глаза закрыты, рот открытый, под глазом синяк (мы приняли его за трупное пятно по неопытности), сама вся бледная — короче настоящий труп, и трупее не бывает. Кровати стояли близко друг к другу, и мы с Лёхой потеряли достаточно времени, пока поставили носилки так, как надо. Подошли к старушке: я с головы, Лёха с ног, уже протянули руки, чтоб положить бабку на носилки… Как вдруг входит медсестра и говорит:
— Вы что хотите с ней делать?
— Как что? — удивились мы. — На носилки и в морг, как вы велели.
— Он ж живая! — фактически вскрикнула она.
— Как живая?! — нас как ветром сдуло от бабульки.
Что было первой мыслью тогда, я уже не помню, но вторая была: «Неужели палаты перепутали?!» А теперь вновь включите своё богатое воображение. А если б медсестра запоздала? А
Возникает логический вопрос: «А где мертвая бабушка?»
На самом деле всё просто. Тогда стояли старые кровати с плохими пружинами, которые практически прогибались до пола. Вот на такой кровати и лежала мёртвая женщина, а сверху она была покрыта покрывалом — получилось, как заправленная кровать.
А вот ещё один случай, который произошёл у нас на курсе травматологии. На пятиминутке по курации один наш студент докладывал про женщину, которая попала в аварию и лежала вся в гипсе. Понятное дело, что она в принципе не могла двигаться. Он про неё доложил: сведения о болезни, статус, а далее сказал сакраментальную фразу, после которой на полу со смеха лежали, а точнее, катались все врачи:
— В постели больная женщина неактивна…
Многое за время обучения было: и смешное, и не очень.
После шести лет обучения стали все себе выбирать специализацию. Кто стал хирургом, кто терапевтом,
И вот я в медицине.
