Долгожданный музей Иосифа Бродского неожиданно перешел к работе в тестовом режиме. Все началось с празднования в еще не законченном пространстве юбилея Леонида Парфенова 25 января. Приглашенные на это празднование журналисты разнесли весть о новом образе будущего музея, и кураторы пространства решили опробовать свои идеи на публике. Посмотреть на то, что сегодня происходит с будущим музеем, настоящее открытие которого намечено на конец мая, в дни 80-летия Бродского, решилась Кира Долинина.
Музей Бродского в доме Мурузи на Литейном проспекте должен был открыться давно: друзья поэта, объединившиеся в «Фонд создания музея Иосифа Бродского» в 1999 году, последовательно выкупали комнаты в коммуналке, ставшей его последним ленинградским адресом, и 20 лет надеялись на лучшее. Им противостояли разные силы, от не желавшей выезжать ни за какие деньги соседки Бродских Нины Федоровой до многочисленных законов РФ, согласно которым, например, невозможно сделать вход в музей с той черной лестницы, которая ведет в священную квартиру. Никакие ухищрения, вплоть до состоявшегося пять лет назад в юбилейные же дни «приоткрытия» музея на один день, сопровождавшегося репортажами СМИ и длиннющей очередью из желающих успеть прикоснуться к сакральным стенам, не помогали — музей в 40 кв. м открыть не было никакой возможности.
Надежда возродилась с появлением на горизонте миллиардера Максима Левченко, управляющего партнера Fort Group, который страстно увлекся идеей и для начала выкупил соседнюю с коммуналкой Бродских квартиру, которая, как оказалось, до революции вообще была частью «обширной, длиной в треть квартала, анфилады, тянувшейся по северной стороне шестиэтажного здания, которое смотрело на три улицы и площадь одновременно». Это решало многие проблемы: вход через парадную лестницу, возможность выделить Нине Федоровой отдельную квартиру со своими входом, кухней и ванной, да и дополнительные 200 кв. м делали из трех имеющихся у фонда комнат нечто куда более похожее на музейное пространство.
С этого момента началась работа по впряжению в одну телегу коня и трепетной лани, миллиардера и фонда. К ним еще, естественно, присоединяется Музей Анны Ахматовой, которому наследниками Бродского был передан американский кабинет поэта и некоторые другие вещи, всего около 4 тыс. предметов. Тройственный союз ох как непрост и все время рискует обрушиться, но впервые из этого проекта может получиться настоящий музей.
Мемориальный музей — это совсем не всегда оригинальные вещи. Мемориальный музей — это пространство памяти, огромная работа над освоением которого лежит на посетителе. Иногда для этого требуется избыточный антураж, чтобы создать тесноту и духоту вещного мира, как, например, в музее Достоевского, где каждый день наливают «недопитый чай писателя». А иногда хватит одного стула, стен и света из одинокого окна под потолком, как в музее Ван Гога в Овер-сюр-Уаз, чтобы смерть случайного гостя комнаты над трактиром стала ощутимой реальностью.
Квадратные метры фонда и Левченко объединены в форме «товарищества», и это очень хорошо. Концепцию музея сейчас сочиняет команда Левченко, которая ведет переговоры со всеми заинтересованными лицами и, главное, ищет форму будущего музея. Им очень повезло, благодаря помощи Михаила Барышникова им удалось увлечь проектом главного в стране специалиста по пространству памяти — архитектора Александра Бродского. Сегодня готового образа еще нет. Но есть максимально раскрытая анфилада с расчищенными кирпичными стенами, в которой могут разместиться библиотека, рабочие и выставочные пространства, уже есть фанерный зал человек на 70–80 для лекций, встреч, кинопоказов или спектаклей. В сами «полторы комнаты» ведет временная узенькая дверь, ровно в половину обычной, там вы окунаетесь в «память памяти» с головой. Запах коммуналки въелся в эти стены намертво, пол скрипит чуть ли не от дыхания гостей, трещины на потолке на месте, никакой мебели пока — а может быть, и вообще — нет. Но есть проекции на стены, которые с точностью до надписи на корешке книги передают фотографии, снятые в этой комнате за день до отъезда хозяина в вечную ссылку; лица жившей тут семьи; слова; пыль в луче света от «сводчатых» окон. В этом мире нет и не может быть отглаженного до блеска паркета, свежей побелки, пластиковых окон. Все работает само по себе, меняться могут только нюансы. Небольшие группы, собранные по записи, приходят к поэту в гости. Эссе «Полторы комнаты», написанное Бродским по-английски, чтобы даровать умершим родителям «резерв свободы»,— путеводитель, обнажение сути пространства до пустоты — залог подлинности ощущений. Тест музеем пройден.
Кира Долинина
