Полвека “фестивальной” любви

«Я посылаю тебе свою любовь, свои объятия и поцелуи…» «Мой Светик, я хочу знать все о тебе, хочу, чтобы ты писала мне как можно чаще!..» «Эта фотография — на память о наших встречах в Москве, лучших, которые у меня были в жизни!..»

В толстой папке, которую Светлана Алексеевна принесла с собой в редакцию, — десятки писем и открыток, помеченных одним и тем же адресом: Москва, Подколокольный переулок, дом 16/2… Борисовой Светлане. Эти письма и несколько старых фотографий — память о ее первой любви. Любви, которую женщина хранит уже более 50 лет.

Поцелуй сквозь решетку

Летом 1957-го Москва готовилась к невероятному событию: в столицу страны, до той поры отгороженной от любых «заграниц» непреодолимым «железным занавесом», должны были съехаться тысячи иностранцев — участников VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов.

— Мне в ту пору было всего 18, — улыбается Светлана Алексеевна. — Поступить в институт не получилось, пошла работать на авиационный завод. Очень хотелось узнать о чужой, заграничной жизни, поэтому к фестивалю подгадала отпуск, чтобы бывать на фестивальных мероприятиях.

На второй день фестиваля Светлана с подружкой Тоней пришла на ВДНХ. Девушки стояли в толпе и смотрели какой-то веселый фильм, демонстрировавшийся на огромном экране, растянутом по фасаду одного из павильонов.

— Вдруг к нам подходят два молодых человека и что-то спрашивают на непонятном языке. Потом один из них заговорил по-английски, и тут уж мне пригодились школьные уроки: инглиш нам преподавали замечательно. Оказалось, что парни эти из итальянской делегации, интересуются содержанием фильма, над которым все вокруг хохочут. По ходу объяснений познакомились. Того, который говорил на английском, звали Энцо Денегри, а его товарищ Анджело кроме родного языка знал только немецкий. Все получилось будто по заказу, ведь подруга Тоня тоже именно его учила в школе. Итальянцы с удовольствием приняли наше приглашение показать им выставку. Так мы отправились гулять вчетвером, разбившись на пары по «языковому принципу».

Прогулка закончилась на углу Яузского бульвара, у ворот огромного дома, где жили девушки.

— Анджело и Энцо хотели, конечно, проводить нас прямо до дверей, но разве могли мы показать им свои убогие коммуналки?! Семья Тони жила в подвальном этаже, а наша комната находилась в полуразрушенном флигеле во дворе… Так что под благовидным предлогом мы распрощались пораньше, но договорились о встрече назавтра все там же, на ВДНХ…

Все оставшиеся дни фестиваля эта четверка в итоге провела вместе. Девушки даже побывали на некоторых мероприятиях, в которых принимала участие итальянская делегация.

— Но никаких хоть маломальских вольностей никто себе не позволял! Мы с Энцо за руки-то не решались друг друга взять и о своих вдруг появившихся чувствах говорили только взглядами…

Международный праздник подошел к концу. Накануне отъезда из Москвы Энцо предупредил Светлану: «Будь завтра к 10 утра у нашей гостиницы „Заря“. Мы обязательно должны с тобой еще раз увидеться!» Девушка приехала, но запланированной встречи не получилось: едва лишь фестиваль закончился, все его иностранные участники оказались в режиме изоляции.

— Подхожу к гостинице и вижу, что вокруг здания появилось железное ограждение, за которое никого не пускают. Время от времени прямо к входу подруливают автобусы, и в них быстро-быстро сажают делегатов, живших в «Заре». Все прямо как в лагере для заключенных!.. Вдруг смотрю: какой-то человек бегает. Мой Энцо! Вот так и попрощались с ним — через решетку. И он через эти прутья протянул руки, обнял меня и поцеловал — первый и единственный раз… Вернулась потом домой, реву, мама пытается успокоить. Вдруг — телефонный звонок. Энцо звонит с вокзала перед отходом поезда. Тут я и не выдержала, стала так кричать, что всех соседей перебудоражила.

Игра с футболистами

В их отношениях наступил период эпистолярный.

— Первую открытку он прислал прямо с дороги, из Киева. Следующую — из пограничного Чопа…

Потом регулярно стали приходить письма из Италии, адрес я до сих пор помню наизусть: Милан, виа Пикоцци, 11. Я тоже писала ему часто… Нет, никаких признаков того, что наши послания читал кто-нибудь посторонний, я не замечала. Да и что там можно было такого обнаружить? Рассказывали друг другу о своей любви, вспоминали дни фестиваля. Энцо еще описывал красоты своей страны, пытался учить меня прямо в письмах итальянскому языку.

И все-таки в СССР образца 1950-х поддерживать регулярную переписку с иностранцем, да еще проживающим в капиталистической стране, было чревато неприятностями. Ситуация усугублялась тем, что Светлана работала на оборонном заводе, который именно в это время приступил к серийной сборке первых реактивных «МиГов».

— Однажды Энцо написал мне из Австрии. Он учился в медицинском и, вероятно, оказался там на стажировке. Вот это письмо и привлекло внимание «компетентных органов». Вдруг на работе меня вызывают в юридический отдел. Там сидят двое незнакомых «товарищей»: «Вы получали письмо из Австрии?»

Далее последовал допрос: кто пишет, почему, зачем? Пришлось Светлане рассказывать о своей фестивальной встрече. «А о чем вы пишете в письмах друг другу?» — «О нашей любви!»

— Тут эти двое, переглянувшись между собой, засмеялись — вот, мол, дурочка! И мне так больно и обидно стало. А потом — холодок по спине: поняла, что сейчас это «ведомство» все, что захочет, сможет со мной сделать. Впрочем, никаких угроз не последовало. Они только предупредили: «Если еще хоть одно письмо придет, нужно его обязательно принести нам!»

Чекистская «профилактическая беседа» сработала: девушка испугалась и хотя получаемые от итальянца письма никуда носить не стала, но сама ему писать прекратила. Ее подруги, узнав о случившемся, только подлили масла в огонь рассказами о кагэбэшных «страшилках» — ведь прошло всего несколько лет с той поры, как в стране властвовал жестокий сталинский произвол… Для Энцо столь неожиданная перемена была необъяснима. «Я тебе отправил 10 писем, 6 открыток — и ни одного ответа! Что случилось?..» Она так хотела его успокоить, объясниться — и не могла пересилить страх.

Встревоженный итальянец предпринял самые решительные меры. В то время по Италии совершала турне футбольная команда «Спартак». После матча русских с «Миланом» Энцо сумел пробраться в спартаковскую раздевалку. Что и как говорил футболистам этот симпатичный парень, неизвестно, однако результата он добился: легендарные советские спортсмены согласились стать посредниками между ним и его возлюбленной!

— Однажды возвращаюсь с работы домой, а в нашей коммуналке — переполох, особенно среди мужской части. К тебе, говорят, знаешь кто приходил? Нетто, Парамонов и Симонян! Записку оставили… Я читаю: «Для Вас есть посылка из Италии…» и домашний телефон самого Игоря Нетто. Как тут быть? Ради конспирации пошла звонить ему из уличного автомата, и знаменитый футболист назначил встречу на следующий день у метро «Кировская», на трамвайном круге… Рассказала подружкам, а те давай меня отговаривать: не ходи, за ними же следят! Все известные спортсмены наверняка под контролем у «органов», и тебя сразу застукают! У меня от страха поджилки трясутся, но все-таки решилась ехать. А чтобы не «запеленговали», придумала «хитрость». На площадке перед вестибюлем метро я этих «связников» издалека приметила: двое высоких мужчин, одетые в явно заграничные пальто — такие в Москве редко кто тогда носил. Быстро подхожу к ним и прямо на ходу — ради «конспирации»! — тихонько называю свое имя. Они мне: «Да, мы вас ждем. Вам просили передать…» И протягивают какую-то коробку. Я ее хвать — и бегом к трамваю. Вскочила на площадку, двери тут же закрылись… Увидела только в окно: стоят здоровяки-спортсмены с совершенно обалдевшим видом. Наверняка они даже не сообразили, что это я таким образом от предполагаемого чекистского «хвоста» ухожу, и приняли меня за полную идиотку…

В посылке оказались письмо и подарки от Энцо: граммофонные пластинки, модный газовый платок и пара капроновых чулок.

— Тогда это был неслыханный дефицит, так что я, гордясь, носила их даже зимой, пока в мороз чудо-чулки не примерзли к ногам. Пластинки с модными зарубежными мелодиями стали «гвоздем» наших вечеринок, но постепенно все они исчезли: одни разбились, другие кто-нибудь из компании втихаря унес с собой… Зато платок берегу до сих пор.

Даже «футбольная» посылка от Энцо не смогла побороть Светланины страхи. Письма от любимого продолжали приходить, однако девушка так и не рискнула отправить ответ на них, опасаясь «органов». А ее итальянец не хотел сдаваться.

— Через год приблизительно к нам домой зашел какой-то мужчина и, не застав меня, оставил записку: «Я приехал из Австрии и видел Энцо Денегри. Приезжайте в отель „Турист“, в корпус 22, номер 74…» Но в тот вечер в гостинцу меня не пропустил швейцар, а на следующий день дежурная сказала, что этот господин уже уехал.

Оборванная нить

Неужели у нее никогда не возникало мысли отправиться в сказочную Италию, к любимому?

— Еще во время наших московских встреч Энцо меня звал: «Ты обязательно должна приехать к нам! Покажу тебе нашу страну». Однако я твердо усвоила: это не-воз-мож-но. Дело в том, что в то время было среди молодежи такое увлечение: дружба по переписке. И я еще в школьные годы через редакцию «Пионерской правды» нашла себе двух заочных подружек — одну из Чехословакии, другую из Румынии. Мне было интересно, как они там у себя живут, захотелось поехать в гости, но как? Взяла да и отправила письмо с таким вопросом прямо главному редактору «Пионерской правды». А буквально через несколько дней получила ответ на фирменном бланке. Главред все мои сомнения разрешил четкой, очень лаконичной фразой: «Ты никогда не сможешь побывать в гостях у своих подруг, потому что ты живешь в одной стране, а они — в другой!» Вот такую безапелляционную «формулу жизни» я усвоила с тех пор на долгие годы.

…«Фестивальная» любовь затаилась в дальних уголках души. Через несколько лет Светлана Алексеевна вышла замуж, у нее родился сын…

— В 1965-м мы переехали на новую квартиру, и теперь послания из Италии не могли меня найти. Но жизнь семейная не сложилась. Когда в 1970 году решила с первым мужем разойтись, так вдруг захотелось узнать про Энцо — как он там живет, помнит ли обо мне? Однако отправлять письмо из Москвы я по-прежнему боялась. И тут представился случай тайком послать о себе весточку: мужа моей подруги пригласили как ветерана итальянского антифашистского Сопротивления в Италию, где его наградили орденом. Я и попросила перевезти письмо через границу и опустить в почтовый ящик уже там, на Апеннинах. Написала Энцо, что помню, что не могла отвечать на его послания много лет, что теперь у меня новый адрес… В итоге «операция» прошла удачно. Однако недолго я радовалась. Через некоторое время обнаруживаю в почтовом ящике свое «нелегальное» письмо, обклеенное почтовыми квитанциями, а на них: «Адресат выбыл». Вот так вся конспирация моя пошла насмарку, да и ниточка, связывавшая нас с Энцо, окончательно оборвалась!

Но забыть своего любимого итальянца Светлана Алексеевна так и не смогла.

— Я уже привыкла: в трудные минуты, когда мне плохо, вспоминаю про Энцо. Если хочу вызвать в себе чувство радости — листаю альбом с присланными им открытками, перечитываю его письма. Более ласковых и теплых посланий никогда не получала… Когда исполнилось 50 лет Московскому молодежному фестивалю, в «МК» была опубликована статья о нем. Прочитала ее и решила: обязательно нужно рассказать про нас с Энцо. Вдруг случайно до него дойдет этот номер «МК», и он откликнется?! Хотя, знаете, я даже боюсь представить себе, что сможем увидеться с ним, ведь столько лет прошло, мы так изменились… И все-таки очень хочется узнать, как сложилась жизнь этого человека, и еще — хочу, чтобы он все-таки узнал, что я его никогда не предавала…

* * *

У нее взрослый сын, дочка-красавица, которую решилась родить уже в 42 года, замечательный внук-хоккеист… У нее за плечами невеселый опыт двух замужеств, которые не стали спасением от душевных невзгод. «Не сложилось!» — вздыхает Светлана Алексеевна. Но после разговора с ней я уверен: и не могло сложиться! Потому что в сердце у этой женщины так и остался один-единственный избранник — белозубый брюнет, который начинал письма к ней фразой: «My love Svetik…»

Александр Добровольский