«Сумасшедшая» идея разместить научную исследовательскую станцию прямо на «макушке» планеты, на ледяном поле, затерявшемся среди огромного «белого пятна» Арктики, появилась еще в 1934 г, когда более сотни человек, которые перебрались с затонувшего парохода «Челюскин» на льдину, сумели устроить там импровизированный лагерь и прожить в нем несколько недель, пока не подоспела помощь. Возглавлявший «челюскинцев» Отто Шмидт вполне логично рассуждал: раз даже такой «экспромт» удался, то, если все как следует подготовить, небольшая группа специалистов сможет просуществовать на дрейфующей льдине полгода-год, преодолев за это время вместе с ней сотни километров по совершенно неизученным приполярным областям и произведя ценнейшие научные наблюдения.
В 1936 году замысел экспедиции был одобрен на самом высшем уровне. Естественно, едва ли не вся «матчасть» для будущей дрейфующей станции создавалась «эксклюзивно».
Необходима была палатка, способная выдержать сильнейшие ветры и уберечь своих обитателей от 50—60-градусных морозов. Конструкцию взялись делать на столичном заводе «Каучук». Сборный каркас изготовили из алюминиевых труб, пол — прорезиненный, стены — матерчатые. По замыслу разработчиков, утеплить их предполагалось прослойкой из гагачьего пуха — этаким подобием стеганой перины, уложенной между двумя слоями брезента. Однако мастериц, умеющих стегать пуховые одеяла, найти не могли. Пришлось прибегнуть к помощи монашек, которые прекрасно владели таким «дореволюционным» ремеслом.
На Ленинградском судостроительном заводе сделали легкие и прочные нарты из ясеня. Центральная радиолаборатория в Ленинграде изготовила мощную радиостанцию, назвав ее «Дрейф»... Особняком стояла продуктовая проблема. В Институте общественного питания по специально разработанным технологиям приготовили для экипажа СП-1 концентраты — бульонные кубики, каши в брикетах (подобные спецпайки в стране не делали со времен Первой мировой)... А мастера-виноделы из Армении выпустили для папанинцев партию особого «согревающего» — коньяк с повышенной до 45 градусов крепостью.
В феврале 1937-го, незадолго до старта к полюсу, решено было провести генеральную тренировку. На далекой окраине тогдашней Москвы у деревни Теплый Стан, на открытом, продуваемом зимними ветрами поле разбили «арктический лагерь». Здесь поставили палатку, где в течение недели жили, пользуясь всеми изготовленными для них предметами и приспособлениями, четверо полярников.
— Одной из самых серьезных проблем казался выбор подходящей льдины для дрейфующей станции. Как определить сверху, достаточна ли ее толщина для посадки тяжелых «АНТ-6»? Придумали метод «тестирования с воздуха». Сперва с самолета, пролетающего на разной высоте над замерзшим водоемом (в качестве полигона выбрали Плещеево озеро), сбрасывали тяжелые чугунные ядра, а потом группа наблюдателей, двигаясь по озеру, определяла, какие из них пробили лед и какова толщина этого льда. По результатам была составлена таблица, которая должна была помочь летчикам в Арктике после проведения такой же «бомбардировки» определить с воздуха реальную толщину ледяного слоя (увидеть из пилотской кабины, пробило ли ядро лед, помогала дымовая шашка, прикрепленная к нему: если дыма нет, значит, ядро вместе с сигнальным элементом утонуло). Но в итоге от такого «строго научного» способа отказались, и полярный ас Водопьянов выбирал льдину для посадки своего «АНТ» «на глазок».
— ...Первоначально планировалось, что в экипаже СП-1 будет пять человек, — рассказывает Теодор Кренкель. — Пятым должен был быть моторист, который заведовал бы моторной лебедкой для взятия проб воды и «движком»-генератором для подзарядки аккумуляторов. Однако, когда подсчитали общий вес того, что понадобится доставить самолетами на полярную льдину, обнаружили большой перевес. В итоге решено было «сократить штаты». Отказались не только от моториста (а значит, и от положенной ему доли продуктового запаса), но и от моторной лебедки. Тем самым четверых зимовщиков обрекли на настоящую голгофу — в течение долгих месяцев дрейфа бесконечно крутить ворот лебедки, по нескольку раз за день опуская приборы для гидробиологических наблюдений на глубину порой в 3–4 километра и поднимая их оттуда! Отец, хотя и был тогда молодым, на этом себе сердце «посадил»...
А пятый «член экипажа» все-таки появился. На льдину вместе с папанинцами привезли собаку.
— Крупный пес, которого забрали из базового лагеря на острове Рудольфа, получил кличку Веселый. Главной его задачей было охранять хозяйство дрейфующей станции от белых медведей, но, по воспоминаниям отца, свою работу он выполнял плохо, был ленивый, вороватый, любил поспать. Когда вернулись в Москву, Папанин подарил Веселого Сталину, и этот хвостатый «полярник» потом жил в конуре на даче «вождя народов».
Пресловутого перевеса все равно избежать не удалось. И одним из главных «виновников» здесь оказался назначенный начальником станции «крепкий хозяйственник» Иван Папанин.
Он к тому времени побывал в разных должностях. Работал комендантом Крымской ЧК, секретарем Реввоенсовета Черноморского флота, «руководителем по хозчасти» в Наркомате почт и телеграфов, был начальником полярной станции...
— Окружающим доводилось слышать от этого человека такую характерную фразу: «Я стрелял, и в меня стреляли!» С отцом они познакомились еще в 1931 г. во время полярного «рейда» дирижабля «Граф Цеппелин» (Эрнст Кренкель был там радистом, а Папанин привез на дирижабль почту с ледокола «Малыгин»). Однажды, в 1932-м, когда они пересеклись в Ленинграде, приехав туда по делам, и заночевали прямо в арктическом институте, Папанин поделился с Кренкелем своей проблемой то ли в шутку, то ли всерьез: «Взял на зимовку молодого парня, из „бывших“. Если не подойдет — пристрелю и спущу под лед». Тем парнем оказался геофизик (и сын царского офицера) Евгений Федоров, будущий участник дрейфа на СП-1...
Когда «наверху» решали, кто возглавит зимовщиков, было две кандидатуры — известный ученый Визе и Папанин. Но «слабым местом» профессора являлся его серьезный возраст, а кроме того, Иван Дмитриевич еще и подстраховался. Он потом рассказывал: «Нас вызвали в ЦК на „смотрины“ к 9 утра, а я пришел в 8.30».
Готовясь к долгому дрейфу на льдине, Папанин всеми правдами и неправдами старался обеспечить полярников натуральной пищей. Один из авиаторов, участвовавших в высадке экспедиции на полюс, вспоминал: «В Москве по настоянию Папанина нам погрузили 150 кг пельменей, но их пришлось выкинуть на промежуточной остановке в Холмогорах: испортились. Тогда Иван Дмитриевич попросил взять вместо них живого поросенка. Мол, вырастим на полюсе кабана пуда на четыре! Но я отказал поросю... Затем Папанин говорит: сливок хочу взять. Я запротестовал. Так он пошел к командирам кораблей и уговорил каждого погрузить кадушку сметаны...» Позаботился начальник станции и о «мелочах быта». Среди прочего экспедиционного снаряжения на льдину доставили пишущую машинку, патефон с пластинками, шахматы, карты и даже особую печать, которой Папанин проштемпелевал письма, отправленные с улетающими самолетами в Москву. Особый «пиетет» Иван Дмитриевич испытывал к примусу, поскольку был не только начальником дрейфующей станции, но и по совместительству поваром. «Отец вспоминал, что Папанин очень любил возиться с этим агрегатом: чистил, регулировал... Когда вскоре после начала работы станции выяснилось, что взяли на льдину мало иголок для примуса, Иван Дмитриевич послал в Москву телеграмму с просьбой переслать эти детали с Чкаловым, который собирался лететь в Америку через полюс: пусть запакует ценную посылку в мешок с вымпелом и, пролетая над СП-1, сбросит его вниз. Чкалов действительно иголки взял, да только не суждено было их доставить по назначению: из-за плохой погоды летчик не смог увидеть лагерь папанинцев».
В результате «хозяйственных» усилий Папанина общий вес «заброски», переправленной на полюс, оказался значительно больше расчетного: свыше 10 т вместо предполагавшихся 8,3 т. То, что самолеты «АНТ-6» с таким «довеском» на борту все-таки благополучно взлетели и приземлились на льдине, было настоящим везением.
Впрочем, без «проколов» в снаряжении экспедиции все-таки не обошлось. Уже в первые дни автономного дрейфа СП-1 при проведении гидрологических наблюдений в поднятых из океана пробах воды стали попадаться обитатели приполярных глубин — рачки бокоплавы, крошечные креветки... Нужно было эти «трофеи» сохранить для доставки на Большую землю. Хватились — а законсервировать уникальные экземпляры нечем. Но ведь в списках экспедиционного багажа значилось несколько баллонов со спиртом, предназначенным именно для этих целей! Скорее всего поклажу с «огненной водой» ухитрились «потерять» (трудно, что ли, зарыть в сугроб?!) при перегрузках на одной из промежуточных станций — в Нарьян-Маре или на острове Рудольфа. Для тамошних зимовщиков это, конечно, настоящий клад, но как теперь быть Папанину и его команде?
— Пришлось на Северном полюсе заняться самогоноварением, — улыбается Те одор Кренкель. — Ради науки пожертвовали тем самым особо крепким коньяком, приготовленным для экспедиции. Его перегоняли на спирт, наливая в специально приспособленную кастрюлю с импровизированным змеевиком и грея на примусе.
Оказавшись за тысячи километров от бурной жизни Страны Советов, экипаж СП-1 во время своего дрейфа на льдине все-таки не избежал общения с «политикой».
— Папанин — единственный член партии из всех четверых — прихватил с собой на полюс пробный экземпляр из еще только готовящегося тогда тиража «Краткого курса истории ВКП(б)». Он взял за правило по вечерам устраивать своим коллегам-подчиненным чтение этого «шедевра». В тепле палатки подневольных слушателей, конечно, разбирал сон. Отец, бывало, встряхнется от дремы: «Что, Дмитрич, ты все еще долдонишь?» Папанин в ответ сразу возмущаться: «А-а! Все вы тут собрались анархисты! Оппортунисты такие-сякие!..» Хрясь книжкой по столу — и убегал на мороз. Да только долго ли там продержишься?..
Некоторые известия, полученные с Большой земли, вызывали тревогу и недоумение. В дневнике радиста Кренкеля есть, например, запись, датированная 22 июня 1937 г. о радиограмме, которая получена была в этот день от начальника политуправления Главсевморпути Бергавинова: «Воздержитесь от посылки телеграмм на имя Антонова (председателя Комиссии партийного контроля ЦК. — Ред.). Он недостоин этого — враг...»
Как выяснилось, экспедиция СП-1 была буквально втиснута Сталиным в очень жесткие временные рамки. «Хозяин» хотел обязательно развести эту героическую эпопею по дням с другими «резонансными» событиями в стране.
— Когда 21 мая самолет Михаила Водопьянова с папанинцами на борту первым совершил посадку на льдину в районе полюса, проинформировать об этом Москву удалось не сразу: на «АНТ-6» вышла из строя рация, а у экспедиционного передатчика сели аккумуляторы. Лишь через 8 часов, когда их зарядили, в столицу ушло столь важное сообщение. И все это время, по свидетельству очевидцев, Сталин «ходил как тигр в клетке» по комнате радиоцентра Главсевморпути. Причины столь серьезного волнения вождя стали понятны чуть позже: уже на следующий день, 22 мая, был арестован маршал Тухачевский, и в стране началось очередное громкое дело «врагов народа», а Сталин не желал, чтобы в газетах, в радиопередачах произошла «накладка» «героического» на «антигероическое».
Еще более интересная ситуация возникла при возвращении полярников. Ледокол «Ермак» с участниками экспедиции на борту уже подходил к Ленинграду, когда капитану пришло распоряжение: изменить курс на Таллин. Там судно простояло целый день и лишь после этого завершило первоначально намеченный маршрут. Ради чего устроили «тайм-аут»? Причина в заканчивавшемся тогда «большом московском процессе» над Бухариным, Рыковым и другими «контрреволюционерами». Буквально в последний момент один из подсудимых вдруг отказался от своих признательных показаний, и понадобились дополнительные сутки на то, чтобы чекисты смогли «уговорить» его. 13 марта 1938 г. был вынесен приговор, еще 3 дня Иосиф Виссарионович дал на массовые проявления народного гнева и ярости в адрес осужденных «врагов народа», ну а 17-го уже вполне можно было «переключаться на позитив» и проводить торжественную церемонию встречи героев-полярников.
Эпопея дрейфующей станции СП-1 была признана выдающимся событием. Описание многомесячного дрейфа, результаты проведенных наблюдений издали отдельным двухтомником. Четверо папанинцев получили звание Героев Советского Союза. Без всякой защиты диссертации Ивану Дмитриевичу и его «соседям» по льдине было присвоено звание докторов наук, а беспартийных Ширшова, Федорова и Кренкеля молниеносно, без кандидатского стажа, приняли в партию. Вскоре по прибытии в столицу членов «команды» СП-1 уже ждало назначение на высокие руководящие посты. Улыбка судьбы, казалось, будет вечной, но...
После окончания войны четверка полярников попала в немилость. В 1946-м был уволен с должности начальника Главсевморпути Папанин. В официальной его биографии сказано, что он временно ушел на пенсию по болезни. Однако на самом деле «болезнью» стало резкое высказывание «хозяина», которому не понравилось, как масштабно развернул Иван Дмитриевич строительство дачи на выделенном ему участке: «Папанин слишком много снял со льдины!» А потом наступил черед остальных.
— Петр Ширшов, ставший к тому времени уже министром морского флота, был снят с поста весной 1948 г. из-за его второй жены — актрисы Евгении Горкуши. На одном из правительственных приемов красавица приглянулась Берии, и в ответ на его недвусмысленное циничное предложение влепила Лаврентию Павловичу пощечину. Женщину арестовали и отправили в лагерь под Магадан. Ширшов тогда в порыве ярости назвал Берию фашистом, порвал портрет Сталина, висевший в кабинете... Такое знаменитому полярнику, конечно, не могло сойти с рук...
Евгения Федорова, который возглавлял Гидрометеорологическую службу Советского Союза и имел чин генерал-лейтенанта, в 1947 г. отстранили, формально обвинив в «политической близорукости, низкопоклонстве перед Западом» и «разглашении государственной тайны». На практике «низкопоклонство» выразилось в том, что Федоров однажды устроил пикник на природе в компании приехавшего в нашу страну американского коллеги-метеоролога и даже «посмел» примерить его фуражку. А объектом «разглашения» оказались сводки погоды на Чукотке, которые продолжали передавать в США после окончания войны. Над Федоровым даже провели показательный «суд чести» и разжаловали его из генералов в рядовые.
— Кренкеля «зацепить» было еще проще, чем его соратников. В 1948-м Эрнста Теодоровича вышвырнули из Главсевморпути с должности заместителя начальника , обвинив в связях с заграницей. Ну конечно — он же, как радиолюбитель, постоянно обменивался радиосообщениями с коротковолновиками из самых разных стран. Отцу не только запретили работать в эфире, но и разлучили с его любимым Севером. «Он может остаться в Арктике?» — поинтересовались в Главсевморпути, получив «сверху» распоряжение о снятии Кренкеля. «Нет!» — категорически ответил главный кадровик партии секретарь ЦК Кузнецов. В итоге герой-полярник оказался безработным, жил в тревожном ожидании ареста. Лишь через полгода, благодаря помощи министра Вооруженных Сил Булганина, он получил назначение на должность начальника одного из радиозаводов.
Уже под конец жизни отец все-таки смог снова побывать в высоких широтах, только на сей раз на противоположном краю планеты. В 1969 г. он принял участие в экспедиции к берегам Антарктиды. И до последних дней Эрнст Теодорович Кренкель лелеял свою заветную мечту: перезимовать в Арктике в одиночку.
материал: Александр Добровольский
