В летнем кинотеатре Garage Screen состоится российская премьера фильма «Насекомые», снятого классиком чешского кинематографа Яном Шванкмайером после восьмилетней паузы. 83-летний режиссер вернулся, чтобы вывалить на голову актерам и зрителям членистоногую биомассу, а также крепко высказаться о чешской истории и чешском менталитете
Труппа немолодых чешских актеров-любителей ставит на крохотной сцене какого-то подвального театра абсурдистскую пьеску из жизни насекомых. Получается не очень — прима, увядающая жена режиссера-перфекциониста, крутит роман с умеренно молодым героем-любовником и превращает фарс в водевиль. Исполнитель роли жука-навозника не может запомнить реплики. Исполнитель роли паразита все время спит. Отставную балерину, которая должна играть роль жучиной личинки, тошнит. Лысый жен-премьер, играющий жука-наездника, не может нормально воткнуть нож в свою жертву. Сам режиссер мучается от ревности и ревматизма. Периодически пьеса прерывается — то в подвале случается нашествие тараканов и муравьев, то актеры укладываются на кушетку и начинают пересказывать свои сны, то камера отъезжает, и в кадре появляются осветительные приборы, микрофоны и сам Шванкмайер, который обращается к залу с руганью и ремарками.
Cнятые после восьмилетней паузы «Насекомые» отнюдь не выглядят триумфом вернувшегося из творческого отпуска режиссера (с другой стороны, 83-летний Шванкмайер давно не нуждается в том, чтобы укреплять свою репутацию). Скорее это своеобразный режиссерский комментарий к чешской истории, чешскому менталитету и, главное, ко всему корпусу собственных работ. Здесь мы не только видим автора, разъясняющего процесс создания произведения, но и бэкстейдж, всю кухню этого макабрического производства. «Играйте как можно более утрированно, без психологизма» — такие инструкции дает актерам Шванкмайер, одновременно сообщая зрителям, что намерен снимать игровой фильм как кукольный, с максимальной условностью и минимальными движениями камеры. В кукольном театре условность происходящего часто подчеркнута заметными зрителю механизмами или самими кукловодами — и «Насекомые» аналогично демонстрируют механику производства шванкмайеровской stop-motion-анимации.
Куда менее понятен сам материал, подвергаемый авторской прозекции,— пьеса «Из жизни насекомых», написанная братьями Чапек в 20-х, вскоре после обретения Чехословакией независимости. Гомерический фарс был отредактирован авторами в угоду национальным интересам — мизантропия пьесы не очень гармонировала со всеобщим воодушевлением по случаю долгожданного суверенитета, и под нажимом критики Чапеки приделали ей хеппи-энд. Эта самоцензура — говорит Шванкмайер в предисловии — стала началом «всего того дерьма, что творится в сегодняшней чешской культуре» (увы, в своих инвективах режиссер не углубляется в детали). Впрочем, безыдейная мизантропия основного текста пьесы очень близка Шванкмайеру, последнему живому и активному сюрреалисту. Это определение нужно понимать буквально и формально: Шванкмайер — участник пражской сюрреалистической группы, еще до войны официально удостоенной рукоположения от Андре Бретона, а после войны бросавшей серьезный вызов идеологии марксизма-ленинизма: на пражской конференции в апреле 1968 года чешские и французские сюрреалисты всерьез обсуждали необходимость ревизии марксизма и подвергали сомнению необходимость в руководящей роли партии.
И, как всякий сюрреалист, Шванкмайер видит подрывной потенциал не в модернистском мессианстве художника (эта позиция кажется ему попросту идиотической), но в обращении к низовой, популярной культуре, понимаемой как контркультура. А потому приветствует любые формы саботажа культуры высокой. Народный театр и фольклор? Да! (см. «Загадка Фауста» и «Полено»). Наивный фрейдизм и де Сад? Конечно! (см. «Конспираторы наслаждений» и «Безумие»). Пьеса о жизни сверчков и навозников? Почему бы и нет — особенно если хулигански смонтировать ее с «Королем Лиром» (из финальных титров мы с удивлением узнаем, что Шванкмайер ухитрился подверстать Шекспира к личинкам, тараканам, отрыжке и непременному пивку, самой страшной — после кнедликов — стихии его кинематографического мира). Другое дело, что от оригинальной пьесы тут мало что остается, кроме крайне неприятного послевкусия — из-за постоянных скандалов, инцидентов с настоящими насекомыми, кафкианских мутаций и ограниченного хронометража самого фильма любительской труппе удается отрепетировать всего пару сцен, впрочем, достаточно диких. Плохо одетые люди, пристегнув картонные крылья и надев шапочки с пружинками, отвратительно сюсюкают и кривляются среди картонных деревьев и пластмассовых цветов. Сойдя со сцены, они немедленно возвращаются в другой кошмар — обывательской жизни с ее скандалами и болячками. Все это нервозное, истерическое существование приправлено еще и килограммами членистоногой биомассы, которые вываливает на своих актеров уже сам Шванкмайер. Кажется, что тут он решил взять реванш после относительно зрительского фильма «Пережить самого себя» (2010), так безоговорочно понравившегося критикам, что его называли вершиной творчества режиссера: смотреть «Насекомых» так же физически неприятно, как легко было следить за перипетиями его предыдущей «психоаналитической комедии».
На пражском конгрессе 1968-го объединенные сюрреалисты призывали отобрать язык у репрессивной системы официальной культуры и превратить его в инструмент желания. В «Насекомых» Шванкмайеру, несомненно, удалось апроприировать и чешскую, и мировую классику, встроить ее в свою вселенную и заставить пробуждать в зрителе желание — пусть даже и желание брезгливо отряхнуться
