В зале имени Чайковского прошла премьера нового сочинения Эдуарда Артемьева, живого классика отечественной электронной и киномузыки. «Девять шагов к Преображению» посвящены Владимиру Минину, отмечающему 90-летие в январе; адресат скромно сидел в зале, предоставив место за пультом Сергею Скрипке. На премьере побывал Илья Овчинников.
Эдуарда Артемьева в этом же зале чествовали сравнительно недавно. 30 ноября прошлого года, в день его 80-летия, здесь состоялся масштабный концерт, где наряду с прославившей его музыкой к фильмам Михалкова и Тарковского звучали фрагменты оперы «Преступление и наказание» и два новых сочинения; дирижировал также Сергей Скрипка. Второй за год авторский концерт на одной из главных сцен столицы — мало кому из современных композиторов так везет, хотя в случае Артемьева везение, безусловно, заслуженное. Изначально был анонсирован реквием, ближе к премьере появилось название «Девять шагов к Преображению». Фактически это именно латинский реквием с участием масштабных исполнительских сил: помимо Государственного оркестра кинематографии на сцене были Московский камерный хор, Хоровая капелла имени Юрлова, детский хор «Весна». Оркестр дополняли синтезатор, электрогитары и ударная установка, партию органа исполнила Марианна Высоцкая, солировали Вероника Джиоева и Андрей Лефлер.
Замысел реквиема появился у Артемьева еще в восьмидесятые, затем он возвращался к нему в девяностых и закончил только теперь, получив заказ на сочинение к 90-летию Владимира Минина и почти на год отложив любую другую работу. На мой вопрос, не мешали ли ему тени авторов великих реквиемов, начиная с Моцарта и Верди, Артемьев ответил: «Нет, совсем, их всех заслоняли Стравинский, Симфония псалмов, и сила первого моего впечатления». Хотя и подтвердил, что совсем уйти от традиции заупокойной службы невозможно, что сам текст и сама история реквиема диктуют очень многое. Таким образом, новое сочинение Артемьева встраивается и в многовековой ряд старинных реквиемов, начиная с Окегема, и в ряд реквиемов последнего столетия, где делались попытки переосмысления традиции,— от Шнитке и Лигети до Пендерецкого и Уэббера.
Имя Эндрю Ллойда Уэббера здесь неслучайно: Артемьев нередко говорит о том, что считает его оперу «Иисус Христос — суперзвезда» главным сочинением ХХ века, где родился по-настоящему новый звук. Любопытно, что уэбберовского реквиема Артемьев, по его словам, не слышал, а было бы интересно их сравнить: у Уэббера также сочетаются академический вокал и эстрадный, есть синтезатор, но нет электрогитар. Без влияния Уэббера сочинение Артемьева не обошлось: в части «Offertorium», щедро украшенной звоном колоколов и мощным соло синтезатора, волей-неволей слышится заглавный дуэт из «Призрака оперы». В целом же Артемьев ведет свое повествование честно и искренне, не прибегая к спекуляции на слушательских чувствах и не злоупотребляя сильнодействующими спецэффектами: и орган, и электрогитара, и колокола получают слово лишь по художественной необходимости.
Главным героем вечера следует назвать Оркестр кинематографии: всякий раз, когда доводится его слышать, удивляешься, почему он не играет симфонических программ, кажется, что с его прекрасными струнными и медью у него хорошо звучали бы, например, симфонии Малера. «Девять шагов» начинаются с негромкой интродукции оркестра, где из хаоса постепенно рождается гармония; вслед за соло органа вступают хор, поддержанный красивейшим соло английского рожка, и Вероника Джиоева (сопрано). Свою партию, не считая некоторого напряжения в верхнем регистре, она исполнила убедительно, чего не скажешь об Андрее Лефлере: там, где Артемьев, очевидно, имел в виду рок-вокал, мы услышали типично эстрадное пение. Зато по инструментальной части с роковым драйвом все было в порядке: «Dies Irae», написанная еще в девяностых, предстала убедительным миксом рок-боевика и свиридовского марша из музыки к фильму «Время, вперед!». А в «Tuba Mirum» великолепно сочетались электрогитара, медные духовые, фортепиано и колокола, затем уступившие место синтезатору с тихим проникновенным соло.
Сочинение имело большой успех, зал аплодировал стоя. Эдуард Артемьев был так тронут, что не сразу смог обратиться к публике: едва сдерживал слезы. Но обещал поработать еще, если уж его сочинение принимают так тепло. Открытым остается главный вопрос любой премьеры наших дней: последует ли за первым исполнением второе и когда.
Илья Овчинников
