Становление пиарщика Вавилена Татарского, от продавца в палатке до главы Межбанковского Комитета (эдакого русского филиала «мировой закулисы»), — вот предмет «Дженерейшн Пи». В конце девяностых книгой зачитывались, её обсуждали, в ней увидели (сквозь метафизику, а может, и благодаря ей) историю типичного «героя нашего времени» — «креативного и состоявшегося человека». Что там говорить: многие узнали себя.
Вавилен Татарский (имя образовано от «Василий Аксёнов» и «Владимир Ильич Ленин»; впрочем, история советских имён знала и более замысловатые конструкции) и в самом деле вполне типичный молодой человек позднесоветского поколения из интеллигентной городской семьи. В юности писал стихи, поступил в Литинститут, но приземлился в коммерческой палатке — по вполне понятным каждому заставшему начало «лихих девяностых» в России причинам.
«Впрочем, Татарский никогда не был большим моралистом, поэтому его занимала не столько оценка происходящего, сколько проблема выживания.
Никаких связей, которые могли бы ему помочь, у него не было, поэтому он подошел к делу самым простым образом — устроился продавцом в коммерческий ларек недалеко от дома«.
Сюжет романа гораздо более линеен, чем в «Чапаеве и Пустоте». Карьера Вавилена Татарского катится, в общем, как по рельсам. При этом сам герой, как легко заметить, абсолютно инфантилен и самостоятельных действий почти не предпринимает. Его откровенно ведут. А вот кто ведёт, куда и зачем — собственно говоря, и есть «соль» книги.
Приятели Татарского — Сергей Морковин (сокурсник по Литинституту) и Андрей Гиреев (одноклассник), которые, каждый
Обязанности по «заботе» о Татарском между этими двумя «апостолами» строго поделены. Морковин занимается бизнесом, Гиреев — душой. И обоих Татарский — давно после института и тем более после школы — встречает как бы невзначай, каждого — в свой срок, в нужное время и в нужном месте.
«Однажды у Татарского спросили пачку «Давидофф». Рука, положившая смятую стотысячную купюру на прилавок, была малоинтересной. Татарский отметил тонкую, еле заметную дрожь пальцев, посмотрел на аккуратно опиленные ногти и понял, что клиент злоупотребляет стимуляторами. Это вполне мог быть, например, бандит средней руки или бизнесмен — или, как чаще всего бывало, нечто среднее.
— Какой «Давидофф»? Простой или облегченный? — спросил Татарский.
— Облегченный, — ответил клиент, наклонился и заглянул в окошко.
Татарский вздрогнул — перед ним стоял его однокурсник по Литинституту Сергей Морковин«.
Однокурсник незамедлительно приглашает Татарского в рекламную фирму, с которой связан сам; полагаю, половина читателей книги про себя вздохнула: «Мне бы такого однокурсника». Так и началось восхождение главного героя к вершинам масс-медиа, пиара и земной власти. В нужный момент Морковин всегда оказывался рядом, помогал, спасал, направлял. А в финале он окажется заместителем Татарского по Межбанковскому комитету — можно сказать, что они образовали «правящий тандем».
Немногим позже главный герой встречает и второго «ангела-хранителя». Накануне Татарский (в поисках идей для рекламного ролика сигарет) нашёл у себя в кладовке принесённую
«На следующий день Татарский, все еще погруженный в мысли о сигаретной концепции, встретил в начале Тверской улицы своего одноклассника Андрея Гиреева, о котором ничего не слышал несколько лет. Гиреев поразил его своим нарядом — синей рясой, поверх которой была накинута расшитая непальская жилетка. В руках он держал
Гиреев оказался наркоманом-интеллектуалом. Он помог «расширить сознание» и Татарскому — естественно, с помощью тех самых грибов. В состоянии, говоря милицейским языком, наркотического опьянения главному герою открываются некоторые истины насчёт устройства мироздания, собственного пути в жизни, личного восхождения на зиккурат, а уж идей для творчества у него теперь оказалось море — с соответствующими последствиями для карьеры и кошелька.
Принципиально, что все высокие истины Татарский использует в первую очередь в сугубо прикладном смысле — применяет в рекламных текстах и роликах, «вставляет в концепции и базары». Всё мировое культурное наследие годится, оказывается, только для этого. Как писал Маяковский, «футуристы прошлое разгромили, пустив по ветру культуришки конфетти». Вот именно этим Татарский — не футурист, но рекламист — и занимается.
А годится ли «культуришка» на
Вот главный герой смотрит на типичную «романтическую» фотографию:
«Композиция была настолько перенасыщена романтизмом и вместе с тем до того неромантична, что Татарский, созерцая ее долгими днями, понял: все понятия, на которые пыталась опереться эта фотография, были выработаны
Но как же быть человеку? Тоска о несбыточном никуда не делась. А на ней лишь зарабатывают, зарабатывают и зарабатывают.
А кстати, счастливы ли те, кто зарабатывает?
«Татарский окончательно запутался в своих выкладках. С одной стороны, выходило, что он с Эдиком мастерил для других фальшивую панораму жизни (вроде музейного изображения битвы, где перед зрителем насыпан песок и лежат дырявые сапоги и гильзы, а танки и взрывы нарисованы на стене), повинуясь исключительно предчувствию, что купят и что нет. И он, и другие участники изнурительного рекламного бизнеса вторгались в визуально-информационную среду и пытались так изменить ее, чтобы чужая душа рассталась с деньгами. Цель была проста — заработать крошечную часть этих денег. С другой стороны, деньги были нужны, чтобы попытаться приблизиться к объектам этой панорамы самому. В сущности, это было так же глупо, как пытаться убежать в картину, нарисованную на стене»…
Буддийский гуру, которого ближе к финалу книги цитирует Гиреев, говорит:
«…всегда рекламируются не вещи, а простое человеческое счастье. Всегда показывают одинаково счастливых людей, только в разных случаях это счастье вызвано разными приобретениями. Поэтому человек идет в магазин не за вещами, а за этим счастьем, а его там не продают».
Те, кто зарабатывает на людской «тоске о несбыточном», сами такие же люди, с теми же экзистенциальными проблемами, но притворяются, что у них всё в порядке. По существу, они торгуют тем, чего сами не имеют, — «простым человеческим счастьем».
Упомянутый выше Эдик — классический пример: немолодой замотанный дяденька, зарабатывающий на жизнь сочинением «эпатажной» чепухи для глянцевых журналов.
«Это был немолодой, толстый, лысый и печальный отец троих детей… Отрабатывая квартирную аренду, он писал сразу под тремя или четырьмя псевдонимами в несколько журналов и на любые темы. Псевдоним «Бло» они придумали вместе с Татарским, заимствовав название у найденного под ванной флакона жидкости-стеклоочистителя ярко-голубого цвета (искали спрятанную женой Эдика водку). В слове «БЛО» чувствовались неиссякаемые запасы жизненной силы и одновременно
Конечно, не один — на Москву было, наверно, сотни две-три таких Эдиков, универсалов, придушенных бытовым чадом и обремененных детьми. Их жизнь проходила не среди кокаиновых линий, оргий и споров о Берроузе с Уорхоллом, как можно было бы заключить из их сочинений, а среди пеленок и неизбывных московских тараканов. В них не было ни снобской заносчивости, ни змеящейся похоти, ни холодного дендизма, ни наклонностей к люциферизму, ни даже реальной готовности хоть раз проглотить марку кислоты — несмотря на ежедневное употребление слова «кислотный». Но у них были проблемы с пищеварением, деньгами и жильем, а внешне они напоминали не Гэри Олдмена, как хотелось верить после знакомства с их творчеством, а скорее Дэнни де Вито«.
Естественно, не эти «придушенные универсалы», глубоко на самом деле несчастные и несвободные люди, — хозяева этого мира.
Об этом, собственно, задумался главный герой. И засквозил потусторонний холодок.
«Но откуда мы — то есть я и Эдик — узнаем, во что вовлекать других? — думал Татарский. — С одной стороны, конечно, понятно — интуиция. Справок о том, что и как делать, наводить не надо — когда доходишь до некоторого градуса отчаяния, начинаешь улавливать все сам. Главную, так сказать, тенденцию чувствуешь голодным желудком. Но откуда берется сама эта тенденция? Кто ее придумывает, если все в мире — а в этом я уверен — просто пытаются ее уловить и продать, как мы с Эдиком, или угадать и напечатать, как редакторы всех этих глянцевых журналов?»
Мысли на эту тему были мрачны«.
