Есть два способа прочитать «Письма к сыну». Первый наиболее очевиден: принять их за эпистолярный учебник светского этикета, учебник всего внешнего — речи, манер и тому подобного. Тогда чтение уже на трети книги наскучит — где теперь этот свет, где парики, шпаги, поклоны и встречи в гостиных? Но есть и второй способ: попытаться принять на веру, что граф Честерфилд, толкуя о вкусах в одежде и правилах запечатывания писем, говорит вовсе не о внешних вещах.
…В материаловедении есть такое понятие — «эффект памяти формы». Неупругий материал — металл — сохраняет способность возвращать себе форму после деформации. Может быть, все, к чему стремится граф Честерфилд в своих посланиях, — воспитать в сыне тот же «эффект памяти формы»: в любого рода изменениях он должен оставаться самим собой. А поскольку его сыну предстоит вести светскую жизнь, где каждый человек рассматривается как совокупность его отношений с другими людьми, совокупность связей, акцент в этом воспитании волей-неволей смещен на внешнее.
«Человеку светскому надо уметь подобно хамелеону менять каждый раз цвета», — пишет Честерфилд. Мы вычитали бы в этом апологию нравственного релятивизма, если бы не другая фраза Честерфилда: «Хорошие манеры в отношениях с человеком, которого не любишь, не большая погрешность против правды, чем слова „ваш покорный слуга“ под картелем».
Из этого можно вывести замечательный воспитательный принцип: нужно жить, не обременяя собой других, не навязывая им себя, своих мыслей, своих предпочтений, даже своего внешнего вида, ибо опрятность есть визуальная вежливость. А внутри — внутри нужно жить своим умом и своими чувствами, не отрекаясь ни от одной из частей своего существа в угоду другим.
«Не думай, что я собираюсь осуждать наслаждение, — пишет сыну Честерфилд. — Напротив, я хочу рекомендовать его тебе, как истый эпикуреец. Я хочу, чтобы ты испил его до дна, и моя единственная цель — сделать так, чтобы ты в нем не обманулся».
Как бы пустячно ни было начатое тобою дело, но, коль скоро ты уже взялся за него, доводи его до совершенства. И я часто говорил тебе, что мне хочется, чтобы даже в питч и крикет ты играл лучше любого другого мальчика во всем Вестминстере. Например, забота о красоте одежды — большая глупость; и вместе с тем не меньшая глупость не уметь хорошо одеваться — так, как приличествует твоему званию и образу жизни. И это не только не унижает человеческого достоинства, а напротив, скорее утверждает его: быть одетым не хуже тех, кто тебя окружает; в данном случае различие между человеком здравомыслящим и хлыщом заключается в том, что хлыщ кичится своим платьем, а человек здравомыслящий потихоньку посмеивается над своей одеждой и вместе с тем знает, что не должен ею пренебрегать.
…Я не стал бы напоминать тебе о соблюдении правильной орфографии, если бы у тебя не было такого количества ошибок в правописании, в глазах других они непременно сделают тебя посмешищем, ибо делать орфографические ошибки никто не вправе. Хотелось бы также, чтобы почерк твой стал значительно лучше, и я не могу понять, почему ты до сих пор не можешь его переделать.
Надо также уметь аккуратно складывать и запечатывать свои письма и хорошо надписывать адреса. Боюсь только, что ты считаешь возможным этим пренебречь. Помни, все на свете, в том числе и запечатанное письмо, может внешним своим видом либо понравиться, либо нет, следовательно, и этой стороне необходимо уделять известную долю внимания.
…Стиль — это одежда наших мыслей, и как бы эти мысли ни были верны, если твой стиль неотесан, вульгарен и груб, это сослужит им такую же плохую службу и их так же плохо примут, как тебя самого, если, будучи хорошо сложенным, ты начнешь ходить грязный, оборванный и в лохмотьях. Далеко не каждый человек может судить о содержании, но каждый имеющий слух может в большей или меньшей степени судить о стиле.
… Два года тому назад один из произносивших речь в палате общин, говоря о морских силах, заявил, что у нас самый лучший флот на лице земли. Можешь себе представить, как все потешались над этим несуразным сочетанием слов и вульгарностью речи. И будь уверен, смеяться над этим продолжают и сейчас и не перестанут до тех пор, пока человек этот будет жить и говорить публично.
…Вряд ли надо давать тебе совет говорить с разными людьми
…Знание света учит нас, в частности, двум вещам, причем и та и другая необычайно важны, а природной склонности ни к той, ни к другой у нас нет: это — владеть своим настроением и чувствами. В светской жизни человеку часто приходится очень неприятные вещи встречать с непринужденным и веселым лицом; он должен казаться довольным, когда на самом деле очень далек от этого; должен уметь с улыбкой подходить к тем, к кому охотнее подошел бы со шпагой.
Держать себя так человек может, больше того, должен, и тут нет никакой фальши, никакого предательства: ведь все это касается только вежливости и манер и не доходит до притворных излияний чувств и заверений в дружбе. Хорошие манеры в отношениях с человеком, которого не любишь, не большая погрешность против правды, чем слова «ваш покорный слуга» под картелем.
…Многие думают, что если они не заняты ни ученьем, ни каким-либо делом, то этим самым уже предаются наслаждению. Они глубоко заблуждаются: они просто ничего не делают и с таким же успехом могли бы спать. Привычки их порождаются леностью, и они стараются бывать только там, где им не приходится ни сдерживать себя, ни оказывать
Берегись этой лености и траты времени попусту, и пусть каждый дом, куда ты идешь, будет для тебя либо местом неподдельной радости и веселья, либо школой, где ты
…Наслаждение — это тот риф, об который разбиваются большинство молодых людей. Не думай, что я собираюсь осуждать наслаждение, подобно ворчливому стоику, или, подобно какому-нибудь пастору, призывать от него отречься. Нет, я, напротив, хочу обратить на него твое внимание и рекомендовать его тебе, как истый эпикуреец. Я хочу, чтобы ты испил его сполна, и моя единственная цель — сделать так, чтобы ты в нем не обманулся.
…Коль скоро это может оказаться полезным для тебя, я охотно признаюсь, как бы мне это ни было стыдно, что пороки моей юности проистекали не столько от моих естественных дурных склонностей, сколько от глупого желания быть в представлении окружающих жизнелюбцем.
…Пусть же все это послужит тебе предостережением: умей выбирать наслаждения сам и никому не позволяй их себе навязывать. Следуй природным своим побуждениям, а отнюдь не моде: положи на одну чашу весов всю ту радость, которую несут тебе наслаждения сегодняшнего часа, а на другую — то, что неизбежно за ними следует, и, руководствуясь здравым смыслом, сделай свой выбор.
…Ты теперь достиг того возраста, когда люди приобретают способность к размышлению. Должен тебе признаться (я ведь готов посвятить тебя в мои тайны), что и сам я не так уж давно отважился мыслить самостоятельно. До шестнадцати или семнадцати лет я вообще не способен был мыслить, а потом в течение долгих лет просто не использовал эту способность.
…С тех пор же как я дал себе труд жить своим умом и нашел в себе мужество признать это, ты не можешь даже представить себе, как изменились все мои понятия, в каком новом свете представилось то, что я раньше видел сквозь призму предвзятости или чужого авторитета.
…Пользуйся собственным разумом и утверждай его; обдумывай, исследуй и анализируй все для того, чтобы выработать обо всем здравое и зрелое суждение. Пусть никакое «
…Лорд Кларендон говорит в своей «Истории» о Джоне Хемпдене*: «…голова его была способна замыслить любое зло, язык — склонить на него, руки — привести его в исполнение». Я привожу это суждение, потому что стоит лишь слово «зло» заменить в нем словом «добро» — и оно окажется той целью, к которой ты должен стремиться.
* Джон Хемпден (
Филип Дормер Стенхоп граф Честерфилд (
Английский государственный деятель. Своей репутацией литератора Честерфилд обязан посмертно напечатанным письмам, адресованным двум людям. Первый — его незаконный сын Филип Стенхоп, второй- крестник и наследник Честерфилда, также названный Филипом Стенхопом.
Честерфилд Филип
