Образ оторванной от тела руки является одним из самых распространённых сюрреалистических изображений. Впервые в кинематографе оно возникает в «Андалузском псе», совместной картине Сальвадора Дали и Луиса Бунюэля, и на уровне киноязыка выступает в форме метонимического переноса. Так, отрубленная кисть с ползающими по ней муравьями – один из самых запоминающихся элементов кинокартины Дали-Бунюэля.
В «полуреалистическом» фильме Жереми Клапена «Я потеряла своё тело» поэтический образ отсечённой кисти руки становится универсальным: вокруг него центробежной силой вращается все произведение. В первых кадрах мы видим, как оторванная рука убегает из лаборатории в надежде отыскать утраченное тело. В дальнейших сценах разворачивается нетривиальная история ее путешествия по закоулкам и крышам ночного Парижа, усыпанного ловушками. Параллельно этому нам показывают вспышки черно-белых воспоминаний то ли самой руки, то ли юноши, которому эта рука принадлежала до страшной аварии. Молодого человека зовут Науфель, он неопытен и растерян, за его плечами трагедия, а впереди – неясное и тревожное будущее. Науфель со свойственным молодым людям максимализмом влюбляется в Габриель – девушку, с которой он познакомился случайно и практически «вслепую».
Анимация давно и активно пользуется приемом метонимии (и в частности её разновидностью – синекдохой), когда-то позаимствовав его у авангардистов. Изначально метонимический тип создания образа лёг в основу карикатуры художественного направления, а затем укоренился и в анимации. Однако известно, что у авангарда есть и «темная» ветвь – немецкий экспрессионизм, отделившийся и выросший из ироничного движения «дада». Это напоминает нам о том, что комичное зачастую идёт рука об руку с трагичным и ужасным. Гротеск, как одно из оснований того и другого, вбирает в себя эту амбивалентность, порождая противоречащие друг другу художественные решения.
Рука, в данном случае взятая как часть вместо целого (тела), может нести собой различные коннотации. Она символически отождествляется с «захватыванием», апроприацией, «обживанием» и интериоризацией внешнего мира. Это сближение может иметь как позитивные, так и негативные аспекты: рассматриваться с точки зрения характерной для западных интеллектуалов критики капитализма или трактоваться нейтрально, например, в качестве освоения человеком неизвестного и негарантированного бытия. Вторая гипотеза здесь применима лучше всего. Науфель – молодой человек, ничего не знающий о мире, одинокий и беззащитный, призванный разве только «на ощупь» в нем осваиваться и ориентироваться, но, тем не менее, искренне и беззаветно влюблённый (в жизнь).
Помимо этого, рука может означать и «человеческое» в целом, а значит – выступать в качестве метафорического изображения чего-то «хищного», жадно и без разбора поглощающего внешний мир. Кисть руки рифмуется с насекомыми не только в изобразительном, но и в смысловом регистре. Таким образом, становится понятен использованный сюрреалистами прием аналогии руки с муравьями. В фильме Жереми Клапена мы можем наблюдать, как рука и впрямь в своём поведении и движении подражает насекомому, причём не только ползающему, но и летающему.
В анимации почти каждая цитата – травистирующая, смешивающая «высокий» и «низкий» регистры. Это автоматически делает любой мультипликационный фильм деятельным продолжением и развитием карнавального типа культуры, описанного Бахтиным и произрастающего из «дионисийского» начала Фридриха Ницше. Благодаря иронии и толике примитивизма патетический накал произведения снижается, что в свою очередь наделяет анимацию «детским», наивным и невероятно обаятельным видением окружающего нас мира. В картине «Я потеряла своё тело» эта перспектива более чем очевидна. Её субтильная и мягкая текстура еще больше утверждается в открытом финале, оставляющем после себя светлую неопределенность и витальное неравнодушие.
Анна Стрельчук
