Естественно, после таких реформ отношение к выпивке в России значительно изменилось. В XVIII веке пьянство уже не считалось грехом или пороком, а длительными и чрезмерными «молитвами Бахусу» некоторые представители высшего света даже гордились. Но не только аристократия пробавлялась питием – к середине столетия традиционными становятся массовые праздники для простого люда с фонтанами вина да разнообразными кушаньями. Отметим, что на подобных пиршествах хоть немного, но сокращалась социальная дистанция между зародившейся аристократией и прочими стратами российского общества.
Постепенно начала спиваться и армия. При Петре солдатам во время военных кампаний каждый день выдавалась порция вина и около четырёх литров пива. Не обидел самодержец и матросов – морской устав 1720 года предписывал выдавать каждому по 4 чарки водки в неделю. В последний год царствования императрицы Елизаветы Петровны, 1761-й, «горькую» матросам стали выдавать уже каждый день. Устав от 1797 года лишь закрепил эту норму. На дисциплинированности личного состава всё вышеперечисленное сказывалось далеко не лучшим образом. Если в петровские времена вояки как-то пытались держать себя в руках, то спустя десятилетие после смерти первого императора образ солдата – особенно столичного – у россиян стал крепко ассоциироваться с грязным, пропившимся в дым картёжником-дебоширом.
Не отставали от военных и чиновники. Прежде всего, канцеляристы. Алкоголизм стал своего рода «профессиональной болезнью» служителей бюрократии. Почему так сложилось? Вполне возможно, первопричиной являлись невысокое положение в обществе и, прямо скажем, убогий размер денежного довольствия. Выходили из положения чиновники по-разному. Кто-то составлял для людей за плату разного рода справки и прошения. Иные не гнушались взятками. Отдельные позволяли себе «мухлевать» с собираемыми податями. В любом случае, отводить душу в перерывах между монотонным трудом за мизерную плату многим канцеляристам и копиистам помогал алкоголь. В больших количествах.
В XVIII веке необузданное пьянство получило широкое распространение в педагогической среде. Профессиональных учителей в России тогда почти не существовало, да и сам этот род деятельности почётом не пользовался. Из многочисленных мемуаров, написанных известными людьми того времени, можно понять, что даже ребят из зажиточных семей порой обучали и воспитывали, да простят нас читатели, чёрт-те кто. Вот, например, выдержка из воспоминаний литератора и государственного деятеля Гавриила Романовича Державина, который учился немецкому у некоего каторжника и пьяницы Розе:
«Сей наставник, кроме того, что нравов развращённых, жесток, наказывал своих учеников самыми мучительными штрафами, о коих рассказывать здесь было бы отвратительно, был сам невежда, не знал даже грамматических правил, а для того и упражнял только детей твержением наизусть вокабул и разговоров».
Не лучшим образом отзывался о своих гимназических буднях писатель Денис Фонвизин. «Учились мы беспорядочно. Ибо, с одной стороны, причиною тому была ребяческая леность, а с другой – нерадение и пьянство учителей». Безрадостный коллективный портрет своих наставников обрисовал и барон-декабрист Владимир Штейнгель, обучавшийся в привилегированном Морском кадетском корпусе с 1792 по 1799 годы – «Учителя все кой-какие бедняки и частию пьяницы, к которым кадеты не могли питать иного чувства, кроме презрения». Наконец, знаменитый краевед XIX века, выходец из Вологодской губернии Николай Иваницкий также представил в автобиографии своего учителя далеко не в лучшем свете.
«Когда был пьян, тогда всё пред ним трепетало. <…> если ученик запинался, тогда ругательства сыпались градом. «Чёртова заслонка», «филин запечной», «кобылья рожа» и подобные фразы были делом обыкновенным. Дураком и канальей называл он в похвалу».
Разумеется, нельзя мазать всех педагогов тех лет дёгтем подчистую. Встречались в учительской среде и истинные подвижники, влюблённые в своё нелёгкое и, во многом, неблагодарное дело. Но общая тенденция, как ни крути, была безрадостной. Разложение и порок среди преподавателей достигли такого предела, что даже министр народного просвещения Алексей Кириллович Разумовский в 1814 году признаёт: педагоги «обращаются в пьянстве так, что делаются неспособными к отправлению должности».
Выросшие под надзором подобных учителей, достигнувшие юношеского возраста ученики следом приобщались к веселящим напиткам. Уже в 1748 году студенческое общежитие петербургского Академического университета по указанию руководства было взято под вооружённую охрану. Причина? Будущие учёные без всяческого зазрения совести вместо аудиторий сутками напролёт бегали пьянствовать и заражаться венерическими недугами «в подозрительные дома». Между тем, лекторы иной раз могли с лёгкостью дать фору горячным студиозам в подобном поведении. Кстати, великий Михаил Васильевич Ломоносов сам слыл беспробудным пьяницей и за пять лет до взятия вышеупомянутой «общаги» под надзор часовых едва не допился… до ссылки!
Также в XVIII веке наблюдался резкий рост злоупотребления спиртным в среде православного духовенства. Некогда слывшие непримиримыми врагами пьянства, теперь священники поддались общей нездоровой моде. Именно в это время образ любителя заложить за воротник с крестом наперевес становится в народе поистине каноничным. И опять нам на помощь приходят архивы – в них сохранилось множество свидетельств аморального поведения тех, кто по долгу службы должен был являть собой образчик нравственной чистоты.
Перов В.Г. Сельский крестный ход на Пасхе. 1861.
Возьмём пример пастыря Кирилла Фёдорова, служившего в Преображенской церкви Замоскворечья в 1720-е годы. Священник столь часто прикладывался к бутылке, что стал героем одного из рассказов писателя Николая Лескова. Однажды владыка напился до такого состояния, что прямо в алтаре начал справлять малую нужду на глазах изумлённых прихожан. Подобные гнусные происшествия периодически имели место и в других российских храмах.
А вот донос 1725 года, написанный епископом Белгородским Епифанием. В нём архиерей сетует на недостойное поведение игумена Знаменского монастыря Серапиона. Дескать, последний слишком часто напивается и во хмелю прелюбодействует с чужими супружницами. Спустя два десятилетия точно такая же жалоба поступает в Святейший Синод на епископа Иркутского Иннокентия. Здесь история закончилась трагедией: через некоторое время был найден труп монаха, сообщившего о сановном разврате.
Нередко попы закладывали в кружечных дворах даже своё «профессиональное» облачение и храмовую утварь. Так, священник из Тамбова Захар Фёдоров дважды (!) умудрился пропить сосуд для совершения причастия. Батюшку Герасима Никифорова из Новгородской губернии в 1777 году даже посадили на цепь! Этот особо злостный пропойца оставил в питейном заведении свою обувь, а также рукавицы, головной убор и богослужебную книгу.
Не чурались духовные наставники «под мухой» и рукоприкладства. Так, отец Анатолий, служивший в монастыре близ города Глухова (ныне – Сумская область Украины) в середине 18 столетия, установил по-настоящему злодейские порядки. «…Анатолий заключает монахов в тюрьму безвинно, бьёт их палками, не ходит никогда в церковь, не одевается, всегда босиком, а только пьёт да гуляет и палил из мажжир, которые перелил с колоколов, снятых с колокольни». Омерзительные факты довёл до сведения Синода иеромонах Антоний, специально собранная комиссия смогла найти им подтверждение. А в уже упоминавшейся Вологодской губернии диакон Николай спьяну вообще совершил убийство.
Подобных случаев – не перечесть.
У некоторых читателей может сложиться впечатление, будто злоупотребление алкоголем в среде священнослужителей всё же не носило системного характера. К сожалению, это не так. Выдержки из отчётов различных епархий показывают: главная причина, по которой священники привлекались к епархиальному суду в XVIII и XIX веках – именно пьянство. «Духовенство наше всё ещё худо; всё ещё много пьяниц; все учились сему ремеслу в семинариях и все делались там негодяями.», – возмущался агроном и философ из Тульской губернии Андрей Болотов. А уже в 19 столетии свою оценку явлению дал пермский губернатор Бернгард Струве: «Частная жизнь духовенства представляет отвратительные примеры беспросыпного пьянства, резко бьющего в глаза простому народу».
Опять же, данными свидетельствами мы никоим образом не желаем чернить служителей Церкви. Многие священники действительно несли свой крест с достоинством. Некоторые иерархи (как, например, архиепископ Московский Платон) пытались на вверенных им участках бороться с поповскими алкоголизмом и разнузданностью. А епископ Серапион (Лятошевич) с 1740-х годов строго-настрого запрещал строительство питейных домов в границах своих вотчин. Чем навлёк на себя гнев государевых чиновников, но не отступился. Кстати, в годы просвещённого абсолютизма с «высокодуховными» попойками войну начало вести уже само государство. Десятки, если не сотни уличённых в безобразных кутежах фофудьеносцев лишались сана. Но в значительной степени борьба с пороками духовенства производилась по личному указанию Екатерины II «воспитанием да поучением». И не увенчалась серьёзным успехом.
Обсуждаемый нами порок оказался весьма живуч в среде служителей культа и поныне. Между прочим, вашего покорного слугу в июле 1995 года, по воспоминаниям матери, крестил нетрезвый священник. А первого Президента Российской Федерации Бориса Ельцина в младенчестве поддатый поп едва не утопил в купели. Впрочем, будем считать этот абзац лирическим отступлением. И повторим: несмотря на общую тенденцию, огульно попрекать всех батюшек действительно несправедливо. Чуть ниже мы вернёмся к этому вопросу.
Продолжение следует...
Читать предыдущую (четвертую) часть.| Читать следующую (шестую) часть.
Павел Новиков
