Однажды в какой-то анкете, которую мне довелось заполнять, был вопрос: честный ли вы человек? Я ответил: нет. Не надо морщить носик, уважаемый читатель. Я честно ответил, что иногда лгу. Все лгут. Каждый день – десятки раз. Все и всем. Не правда ли?..
Были люди, которые на этот вопрос ответили «Да, я честный человек». И прочли следующий в анкете вопрос: готовы ли вы поклясться своим здоровьем и здоровьем своих близких, что ответили на предыдущий вопрос откровенно?
Говоря, что вы честный человек, вы лжёте. Самому себе и вопрошающему. Вопрошающий это понимает, и ему становится неприятно.
Не лгите о том, что не лжёте. Хотя бы об этом.
Признавать подобное не страшно.
Это как сказать: да, у меня сороковой размер ноги; и да, я иногда лгу.
Разумеется, есть люди, которые никогда не лгут. Наверное... Но с такими очень тяжело общаться, у них, как правило, мало друзей.
Допустим, приходит к тебе знакомый, без звонка, без предупреждения, просто был рядом и зашёл. И ты, открыв дверь, говоришь: «Заходи. Очень рад тебя видеть». Хотя ты, может, и не рад совсем. Ты собирался поспать или поесть, а тут он.
Солгали, получается, в первой же фразе. Страшная ложь? Не очень.
Ложь помогает нам не превратиться в открытых врагов и соблюдать приличия.
Она наша ширма.
Наш добропорядочный облик и благопристойный костюм.
Она политика и дипломатия, которая позволяет людям общаться без рукоприкладства.
Был у меня один случайный знакомый, который лгал всегда. В каждой фразе. Патологически.
Наше общение не заладилось. Возможно, его склонность к постоянному вранью зародилась там, где он провёл в общей сложности семнадцать лет. И там это было просто жизненной необходимостью...
Общаться с таким человеком было невозможно. На любые вопросы от не давал прямого ответа. А если давал, это означало только одно – он лжёт. Тяжело и невыносимо было разговаривать с ним.
Его ложь граничила с тем, с чем мы знакомы по рассказам Эриха Распе: Барон Мюнхгаузен лгал так о событиях из своей жизни.
Но передо мной был не литературный персонаж, а живой человек. Взрослый, сильный, со своим бэграундом и пользующийся определённым уважением в соответствующей среде. Я рад, что вовремя понял, что за человек передо мной, и прекратил наше общение.
Не знаю, имею ли я право винить его в подобном отношении к собеседнику?
Возможно, подобная склонность ко лжи формируется у людей в колонии и необходима для выживания в агрессивной и человеконенавистнической среде.
Не виню. Кто я такой, чтобы обвинять других? Но общение с таким человеком для меня сложно, и я не стал насиловать свою психику.
А вспомните, как часто мы лжём сами себе?
– Я смогу! Я добьюсь! Я покорю Москву!
– Моя жена мне не изменяет!
– Не добьёшься!
– Ты не писатель, ты графоман. Твои опусы никому не интересны.
– Не покоришь! В театральное тебя не примут. Смирись. Ты колхозница, без капли таланта. И ты будешь работать не покладая ног на Каширке, вернёшься в Камышин и будешь жить в однушке...
– Твоя жена – такая же женщина, как и всякая другая. И да, твой сын – не твой.
И так далее, и так далее...
Людям не нужна правда.
Они хотят лжи.
Она их стимул, их надежда. В глубине души они знают истину, но не хотят на неё оглядываться. Им сладкая ложь приятнее, чем горькая правда...
Однако же к бытовой, повседневной лжи, я отношусь спокойно – как к данности, которой невозможно избежать. И не только невозможно, но и не нужно!
Вспомните эти выражения:
- вы мне совсем не мешаете;
- да, это очень вкусно;
- у тебя очень красивая жена;
- очень умные дети;
- хороший ремонт и т.д.
Каждая из этих фраз почти всегда – ложь. Она нам так же необходима, как тёплая одежда зимой. Она коммуникация между людьми и канализация негатива.
Так что лгите, господа, со спокойной совестью. Вам в ответ, будьте уверены, тоже лгут.
Денис Чубатюк
