Росток кино — в Ростокино

— Поступил я в 1945 году. Помню прекрасно, как будто это было вчера, — начал Марлен Мартынович. — Десять дней добирался из Тбилиси в Москву. Сперва вагон отцепили в Грозном, потом присоединили к другому составу, довезли до Минвод и снова отцепили. Я трое суток провел на станции. В шинели, которую мне в дорогу купили родственники. Накануне отъезда у меня украли брюки, когда я купался на озере. В итоге ехал в шинели и белых брюках. Наконец подали состав, я стою с чемоданом, набитым книгами, очередь потерял. Кто-то сказал: «Пропустите раненого». А здоровенная проводница встала в дверях: «Все, вагон переполнен». И тут за ее спиной вырос матрос — такой, как в фильмах о Гражданской войне. Он приподнял ее под локотки и бросил в толпу: «Входи, ребята». Сзади поднаперли, и я вместе с чемоданом ввалился в вагон. Так, сидя на чемодане, семь суток ехал до Москвы.

— Среди поступающих ходил упорный слух: приемная комиссия делает все, чтобы вас сбить с толку. Проверяют характер. Когда я вошел, услышал: «Позвольте, но вы у нас уже были». «Нет, — соображаю, — вы меня не собьете». Отвечаю: «Неужели вы думаете, что, если бы я уже здесь был, у меня хватило бы духа еще раз прийти?» Комиссия рассмеялась, но что-то долго смеются и на меня смотрят в упор. А я думаю: «Это специально, чтобы меня смутить. Перетерплю, посмотрим, кто кого». Словом, поступил.

Жизнь послевоенная была суровая. На первом курсе, в начале декабря, я потерял продуктовые карточки. Как дотянуть до конца месяца?.. Я жил тогда в общежитии в Мамонтовке. Сходил в лес, срубил две елочки, отвез в Москву и тут же у Ярославского вокзала продал. На Каланчевке купил концентраты — суп-пюре гороховый. Так дотянул до нового года.

— С Лешей Кореневым, с моим другом и соавтором Феликсом Миронером, с которым снимал дипломную работу «Градостроители» и первую картину «Весна на Заречной улице».

— Конечно! Гена Габай, который летал стрелком-радистом. Лева Иванов — морская пехота. Саша Алов, Юра Озеров тоже были фронтовиками. Озеров в чине майора, весь в орденах. Гриша Мелик-Авакян — тоже вся грудь в орденских планках. Лева Данилов, про которого ходили слухи, что он воевал в штрафбате.

— Нет, это уже позже, в Лосинке. Почти все, что там рассказано, происходило как раз в нашей комнате. При мне Коля Рыбников залезал в шкаф и говорил оттуда голосом диктора о снижении цен на продукты и так далее. Только в жизни финал у этой истории был другой — не расстрел, конечно. Зачинщиков этой шутки исключили из комсомола и института, а потом восстановили — все это проделал Сергей Аполлинариевич Герасимов, чтобы спасти их от более суровой кары. С нами параллельно учился курс Бориса Владимировича Бибикова и Ольги Ивановны Пыжовой, где были Слава Тихонов, Нонна Мордюкова. Они в общежитии жили в комнате, соседней с нашей. Нонна чуть ли не при мне рожала — мы бегали за машиной, чтобы отвезти ее в родильный дом. А как здорово было, когда начиналась весна, теплело, все выползали на травку и, расстелив матрацы, готовились к экзаменам. На практике, на съемках «Третьего удара», мы с Наумовым и Озеровым жили в одной комнате и, кстати, спали на одной кровати. Озерова как самого крупного клали посередке, мы с Наумовым худые, но немного с кровати свисали, и он нас придерживал. Натурные съемки «Третьего удара» были в Крыму — после освобождения его прошло три года, на Сапун-горе все усеяно осколками снарядов и человеческими костями, не разобрать, где наши, где немецкие. Севастополь — одни руины…

— Замечательным. Мы его боготворили. И хотя бывал редко — все время занят на съемках, — он своим художническим примером давал нам точку отсчета, как надо относиться к профессии. К сожалению, он не увидел наших дипломных работ: умер во время съемок «Тараса Шевченко» практически на съемочной площадке. Ему было всего 44 года. Курс очень тяжело пережил его смерть. Ассистентом Игоря Андреевича был опытный педагог Сергей Константинович Скворцов, с которым я, много лет спустя, вел свою первую мастерскую во ВГИКе.

— У Савченко была установка: мы сами сочиняли сценарии своих работ. Я написал сценарий: отступая, солдат подбирает в развалинах грудного ребенка. Называлось все это «Колыбельная». По-грузински «Иявнана». Алов, подшучивая, называл его «Ивановна». Но, поскольку предполагались сложные для ВГИКа батальные сцены, в результате снимали мы с Феликсом Миронером отрывок из его сценария — сцену встречи двух фронтовых друзей. Снимали в декорации, оставшейся от другой работы. Я набрался наглости и за кадром спел «Где же вы теперь, друзья-однополчане?». А наш с Феликсом дипломный сценарий «Градостроители» Игорь Андреевич, которому он очень понравился, отвез в сценарную студию и, что называется, представлял наш опус. С нами заключили договор. Это был праздник! На эти первые в жизни серьезные деньги мы купили себе по костюму.

— Помог Владимир Ильич Ленин. Когда конспектировал труды философов, он разделял страницу на две части: слева писал конспекты, а справа — свои замечания. На экзамене я с важным видом, чтобы это видели экзаменаторы, проводил на листе черту и начинал писать. Шпаргалки у меня были точно так же оформлены. В определенный момент я подменял шпаргалкой черновик. У нас был потрясающий педагог по западной литературе — Ольга Игоревна Ильинская. Лекции ее были замечательные, а на экзамене она демонстративно выходила покурить и оставляла нас наедине с билетами. А как Сергей Васильевич Комаров, который вел зарубежное кино, принимал экзамены! «Подымите руку те, — предлагал он, — кто хотел бы получить «четверку» или «тройку». Руки поднимались, тогда он собирал зачетки и ставил оценку, не спрашивая. А уж тех, кто хотел «пятерку», он гонял нещадно.

— Петя всегда был очень артистичным. Снимался еще в моей дипломной работе «Градостроители», потом в фильме «Был месяц май». Когда мы с Феликсом получили постановку на Одесской студии, позвали туда Тодоровского и его однокурсника Радомира Василевского. «Весну на Заречной улице» можно назвать вгиковской картиной, потому что там снимались практически одни вгиковцы. Работали и жили легко, весело. Любили разыгрывать друг друга, особенно Феликса — он был очень доверчив. У меня был маленький приемник, и мы в гостинице исподволь слушали «Голос Америки». Помню, когда слушал Феликс, мы подговорили вахтера в такой строгой, черной шинели, он постучал и грозно вошел: «Что это вы тут делаете?» Или шутка с тортом, которая вошла потом в фильм «Какая чудная игра». Это опять же Феликсу мы подсунули кирпич вместо торта, который он купил, ожидая в гости девушку…

— Она училась на киноведческом факультете, про который шутили, что он поставляет невест всему ВГИКу. Я застенчивый и долго не решался к ней подойти. Один из операторов моей дипломной работы был мужем ее однокурсницы, через них мы и познакомились.

— Мне предлагали и раньше, я отказывался, но ректор Виталий Николаевич Ждан оказался настойчив. В первой мастерской учились Василий Пичул, Владимир Тумаев, Нино Ахвледиани, Игорь Апасян. Безвременно ушедший, замечательный Саша Гришин, талантливейший парень, который поступил, скрыв, что у него очень тяжелое заболевание сердца. Вторую операцию, уже после института, он не перенес. Увы, не так давно ушел и Игорь Апасян.

— Был и оставался всегда. Классическое академическое образование как фундамент будущей профессии. Авангардизм, какой-то острый стиль — все это может прийти потом. Пикассо ведь, к примеру, прежде был прекрасным академическим рисовальщиком. В мастерской всегда делалась ставка на литературную классику — русскую, советскую и зарубежную. Когда ставились отрывки на площадке, я всегда вместе со студентами искал объединяющий принцип, сквозную тему композиции. Например, когда ставились отрывки из советских писателей, таким принципом стала история страны. «Тихий Дон», «Как закалялась сталь» — это Гражданская война, затем нэп — рассказ Толстого «Гадюка», был и «Золотой теленок». А заканчивалось «Заповедником» Довлатова. В итоге получался единый спектакль.

— Этого нельзя позволять ни в коем случае. Когда я набирал первую мастерскую, выяснилось, что один из поступающих — мой дальний родственник. И только поэтому он не был принят. А про Игоря Апасяна мне прожужжали уши, какой он талантливый. Думаю: «Понятно, тбилисец». Когда он не прошел экзамен, был совершенно убит и попросился ходить на лекции вольнослушателем. Говорит: «Я дворником буду работать». И когда он в конце первого курса поставил, сочинив в стихах, современных «Ромео и Джульетту», сделав декорации и костюмы, — замечательную работу, я честно перед ним извинился: «Игорь, я был не прав и сделаю все, чтобы ты был в мастерской».

— Это была идея выпускников. В то время только что прошел пятый съезд Союза кинематографистов, появились надежды. В мастерской была замечательная атмосфера, и ребята не захотели разлучаться. Мечталось, чтобы из этой мастерской вышли не отдельные режиссеры, а, как мы говорили, кинематографическое сообщество. Выпускники написали в секретариат Союза письмо: хотим сохранить себя как студию. И те же самые люди, которые раньше хвалили взахлеб их работы, не поддержали идею. Мол, нет программы у этой студии. К сожалению, у нас часто конъюнктура преобладает над здравым смыслом. Когда было 25-летие мастерской, в Доме кино целую неделю шли фильмы моих учеников — учебные, дипломные, поставленные самостоятельно.

— Я читал это интервью и признателен за эти слова. Артем был хорошим студентом.

— Это опять же относится к конъюнктуре и здравому смыслу. Надеюсь, это преходяще. Какая бы ни была погода, институт всегда останется в моем сердце. ВГИК находится в районе, который называется Ростокино. Во времена, когда я учился, у нас в ходу была поговорка: «ВГИК — росток кино». Пусть же он растет и набирает силу.

— Нет, зачем же. У меня еще остается невыпущенная мастерская. А впереди — разные формы приложения сил.

Горелова Валерия