В последнее время меня интересуют нестандартные, странные, смехотворные, чудные и бесконечно абсурдные стихотворения.
Славомир Мрожек, Эжен Ионеско, Льюис Кэрролл, Франц Кафка и даже Антон Чехов – почему эти люди вдруг решили осознать всю нелепость ситуации, которую именуют жизнью, и создать свою терминологию: безрадостную или, наоборот, жизнелюбивую, но точно гротескную и лишённую причинно-следственной связи?
Что заставило человека сломать привычную структуру стиха, заменить реальные субъекты чистой символикой, довериться ассоциативному ряду и пуститься в поток сознания?
Кто мы? И почему мы?.. Мы — поэты нового мироощущения и нового искусства… В своём творчестве мы расширяем и углубляем смысл предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства. В поэзии — столкновение словесных смыслов выражает этот предмет с точностью механики.
Так гласит манифест обэриутов, среди которых был Даниил Хармс, возможно, главный абсурдист в русской поэзии.
Языковые и речевые аномалии, орфографические ошибки, разрушение четвёртой стены, апогогия, ломанный ритм, алогичность, яркие образы, которые контрастируют между собой, и множество других приёмов возводятся в абсолют тем или иным автором.
Статья моя, кстати, озаглавлена стихотворением Александра Чака:
Я устал в этом странном мире
Человеком быть. Я устал.
Розовым аистом в Каире
Теперь им бы я стал.Или стал бы маленьким домом,
Где живут три семьи,
Или ножкой стула, что будет поломан...
Вот такие помыслы нынче мои…
Что-то есть в этих несвязных образах, хотя стихотворение выше крайне понятное для восприятия.
А вот более кучерявое стихотворение Введенского:
Вы были родом из Персии
не все Исидоры кусы не все леса, но ВСЕ
геометры он знает вы все театралы. Нет не
театралы мы мы все нищие духом мы все
мошенники голенькие и из другой земли и у
нас чолы есть потому в пробках
Из зеркальных кустарников бутоны мед
и столбы летели из широких штор
а улыбка их была не понятна.
Боб Дилан говорил, что самая лучшая песня та, в которой слов не понять. То есть, вокал становится аккомпанементом наравне с другими. Сложно воспринимать это высказывание от человека, который в первую очередь славен именно своими текстами, однако его книга «Тарантул» говорит об обратном.
Это поток сознания с бесконечным ассоциативным рядом, который у каждого читателя будет свой.
Так же и со стихотворениями Даниила Хармса, для которого, кажется, абсурд – это родная территория.
Разве не абсурд то, что в его собственной стране пытали, держали за решёткой, угрожали и убили в итоге?
Хочется плакать, когда видишь безжизненные глаза одного из самых жизнелюбивых поэтов прошлого века...
Именно абсурдом можно назвать массовое истребление интеллигенции в 20-х, 30-х годах прошлого века.
Но это не что-то светлое и забавное. Абсурд в данном контексте – это приём, отражающий сегодняшний безумный день. И намного абсурднее то стихотворение, которое сквозь сталинские репрессии может иметь вот такой язвительный, едкий и провокационный текст:
Господи, как мир волшебен,
Как всё в мире хорошо.
Я пою богам молебен,
Я стираюсь в порошок
Перед видом столь могучих,
Столь таинственных вещей,
Что проносятся на тучах
В образе мешка свечей.
Боже мой, всё в мире пышно,
Благолепно и умно.
Богу молятся неслышно
Море, лось, кувшин, гумно,
Свечка, всадник, человек…
Наверное, сегодня очень схожее время с теми годами. Именно поэтому такие стихи меня сейчас и интересуют.
Сергей Брыляков
