— ...Это был самый тяжелый момент, — вспоминает адвокат Веры Трифоновой Владимир Жеребенков, — когда я пришел к ней в СИЗО, а она сидит передо мной на коляске, что-то приглушенно говорит, будто всхлипывая. Я спросил: «Что с голосом? Простыли?» — «У меня вода в легких». — «А врачи что говорят?» Отвечает: «Советуют спать стоя»...
Трифонову арестовали 16 декабря 2009 года. Поздно ночью. Дома, в Подмосковье. В тюрьме проведет шесть месяцев. Ее маршрут за эти полгода: ИВС на Петровке—
Вот две ее фотографии: до ареста и после. И на той, и на другой ей 54 года. Временная разница — полгода СИЗО, полгода «крутого маршрута», превратившего ухоженную женщину в опухшую и страшную бабку с отсутствующим взглядом.
Еще передо мной 5 кило справок по ее делу. Из СИЗО, медсанчасти, СКР. А также постановления прокуратуры и решения судов. Суть их сводится к одному: арестант Трифонова абсолютно здорова и нуждается в изоляции от общества и от лечения.
Но есть и килограммы других справок — от обычных, не тюремных врачей обычных городских больниц, — полученных еще до ареста. Там перечислены ее диагнозы: «сахарный диабет, диабетическая нефропатия, хронический пиелонефрит, хроническая почечная и сердечная недостаточность». Все эти справки видели и следователи, и прокуроры, и судьи, и руководство СИЗО — потому что все они приобщены к материалам уголовного дела. Не смутило...
А еще ни следствие, ни суд не смущало, что статья, вмененная Трифоновой, — не тяжкая. По такой статье дают либо условно, либо не больше трех: «Покушение на мошенничество». То есть лишь «покушалась», но преступления не совершила. Никого не убила, не покалечила, ничьего имущества не украла и не уничтожила, не замечена в терроризме — для общества опасности не представляла.
Но следствие настаивает: страшнее преступника в Москве не сыскать, поскольку действовала она в составе группы, может скрыться, оказать давление на свидетелей и уничтожить улики.
Действительно, арестовали Веру Трифонову в группе. В тюрьме оказались ее двое знакомых и, очевидно, деловых партнеров, которые, если верить следствию, пытались продать за $1,5 млн членство в Совете Федерации некоему банкиру Разумову. Адвокаты Трифоновой думают иначе, настаивая на «провокации» сотрудников ДЭБ МВД, которых нанял недруг Трифоновой, не желавший отдавать ей долг.
Вряд ли Трифонова была ангелом. Вряд ли ангелами были сотрудники МВД. Должности у нас действительно продаются. И мошенников хватает, как и заказных дел с провокаторами в главной роли. Но наш рассказ не об этом.
А о том, как прожила последние 6 месяцев своей жизни тяжело больная женщина, обвиненная в нетяжком преступлении, вина которой еще не была установлена судом. Смерть ее не была «цепочкой случайных совпадений», «трагическим стечением обстоятельств», как говорили потом ответственные чины. Те самые, что знали всё о состоянии здоровья Трифоновой.
Декабрь 2009 года
«...Повышение артериального давления до 200/100 мм рт. ст., отеки голеней, одышка, снижение остроты зрения. На основании результатов обследования установлен клинический диагноз: сахарный диабет
Это заключение врачей лежало на столе у следователя СК по Московской области Пысина, когда он сразу после ареста допрашивал Трифонову. Он честно приобщит эту справку к материалам дела, а «подопечную» отправит в 20 горбольницу, а потом в СИЗО «Матросская тишина». Суд откажет в залоге, согласившись с прокурором и следователем.
...То ли нервы, то ли боязнь за детей, особенно за младшую, несовершеннолетнюю дочь, которую она после смерти мужа воспитывала одна... Короче, через неделю в тюрьме организм Трифоновой дал полный сбой: обострились проблемы с легкими и сердцем, резко начало падать зрение. Ее кладут в реанимационное отделение
Январь—февраль 2010 года
Трифонова вместо спецклиники переведена в больницу «Матросской Тишины». Чем в тот момент руководствовался следователь — непонятно. Зато понятно, чем он руководствовался потом — справками, которые подписывали начальник тюремной больнички Мазуров и начальник СИЗО Тагиев. На запросы следствия и суда эти милые люди добросовестно перечисляли все диагнозы обвиняемой, приписывая от руки: «Лечение получает в полном объеме, содержаться в условиях СИЗО может».
Одну из таких справок Мазуров и Тагиев выпишут 15 февраля 2010 года — за день до заседания, на котором Одинцовский суд будет рассматривать ходатайство следствия о продлении ареста. Только самой Трифоновой на том заседании не будет: руководство СИЗО, судя по всему, просто не рискнуло ее этапировать и представлять на обозрение суда, родственников, адвокатов и публики. Но судья Макарова продлила арест, так сказать, заочно — без «предмета рассмотрения».
Без рассмотрения остались и заключения врачей, которых, как обычно, перебили рапорты оперативников, у которых, как обычно, были оперативные секретные данные о том, что обвиняемая собирается скрыться и всячески противодействовать следствию. (Подобные рапорты со ссылкой на данные, которые нельзя раскрывать по закону об оперативно-разыскной деятельности, кстати, всегда присутствуют в делах предпринимателей.) Решение судьи: «Обвинения Трифоновой относятся к категории тяжких преступлений, «представляющих повышенную опасность. В связи с чем прежнюю меру в виде ареста оставить...»
Март 2010 года
У Веры Трифоновой отказывают почки, в легких обнаружено более
Апрель 2010 года
Но для следователя Пысина, врача Мазурова и начальника СИЗО Тагиева невозможное по-прежнему возможно — они опять переводят Трифонову из больницы в СИЗО.
Нет, не подумайте, они не то чтобы уж совсем отмороженные были. Нет. Вот, например, 6 апреля Пысин выходит с ходатайством в Одинцовский суд — неожиданно попросив всю ту же судью Макарову отпустить Трифонову под залог. Но Макарова в залоге отказывает. Отказывает при двух важных обстоятельствах: в суд на заседание по продлению ареста Трифонову опять не доставили: к тому моменту она уже была нетранспортабельна (то есть Макарова видела отсутствие обвиняемой и знала причины этого). И — два: Макарова видела в деле справки из
Что говорит по поводу этих справок судья Макарова? Оказывается, врачи не написали, что Трифонова не может содержаться под стражей. Да, написали, что в СИЗО ее лечить невозможно, но не написали «не может содержаться в СИЗО». А, следовательно, делает умозаключение судья, — содержаться под арестом больная может. Впрочем, Макарова не забыла напомнить следователю, который оказался одержим неожиданным прозрением: он и сам может отпустить Трифонову — например, под подписку о невыезде. То есть, предполагаю, судья Макарова просто не захотела оказаться крайней...
Но и следователь Пысин явно того не жаждал. Получив пинок от судьи, он идет в реанимационное отделение и сообщает подследственной: пусть дает показания — и тогда под подписку (аудиозапись этого разговора есть в редакции «Новой»). Следователь, естественно, хочет конкретных показаний — признательных, что, мол, я, Трифонова, действительно брала деньги от банкира Разумова, желавшего стать сенатором. Трифонова заявляет, что даст показания, но лишь по обстоятельствам дела — то есть никаких «признаний». И на больничной койке рассказывает следствию: да, действительно познакомила своего делового партнера, депутата Магаданской области Шамиряна, с Разумовым, однако денег от банкира не брала.
И из-под стражи не выходит.
А 16 апреля, словно и просьбы о залоге к судье Макаровой с его стороны 10 дней назад не исходило, следователь Пысин предстает перед судьей в своем прежнем амплуа — ходатайствует о продлении Трифоновой ареста еще на три месяца. Тут, правда, пришлось поднапрячься: ведь прося о залоге, следователь представлял одни справки — о «тяжелом» состоянии больной, а тут — просьба прямо противоположная, и справки к ней нужны, прямо скажем, иные. И за день до суда, на котором он собирается ходатайствовать об аресте, Пысин получает из СИЗО (от Тагиева и Мазурова) соответствующий документ, в котором говорится: «Состояние стабилизировалось», участвовать в судебных заседаниях «может», как и «содержаться в условиях СИЗО». Ну и главное, что «может» Трифонова, как следует из справки, — это «следовать этапом на судебное заседание 16.04.10 г. без медицинского сопровождения». И это при том, что Трифонову привезли в СИЗО из
— Ребята, вы оху..ли! Она же сейчас прям тут умрет! Вы чё ее в суд-то везете?! — так 16 апреля в перерыве заседания в Одинцовском суде кричал конвой судебный на уфсиновский. Трифонова сидела в клетке в инвалидной коляске. В перерыве несколько раз теряла сознание. И конвой, пока судьи Макаровой не было в зале, матерясь, вызывал «скорую».
Из рапорта начальника конвоя ОБОК ПО ГУВД по МО, поданного в тот же день: «Председательствующему судье Макаровой О.В. Рапорт. Подследственной Трифоновой В.В. была вызвана „скорая помощь“. Было сделано ЭКГ, укол дибазол—папаверин. Диагноз — гипертензия».
Судья Макарова прочитала этот рапорт. И — приобщила его к материалам дела, продлив арест на очередные три месяца. Не обратив внимания и на то, что ровно неделей ранее — 9 апреля — вступили в силу «медведевские» поправки в
Защита заявляет Макаровой отводы. Та отклоняет. Как и ключевую просьбу — освободить под залог. Хотя куда может скрыться женщина на инвалидной коляске? Природа таких случаев не знает...
Но, очевидно, знает следователь Пысин и его начальник, Валерий Иварлак — руководитель отдела СКП по Московской области. Именно он дает согласие своему подчиненному на возбуждение перед судом ходатайства о продлении ареста. Именно он направляет в суд копии материалов дела в обоснование ходатайства. Именно он не отменил решение Пысина о переводе Трифоновой из
— Владимир Аркадьевич, надо что-то делать. По заключению врачей, нужен гемодиализ. Я ее отпустить не могу, у меня полномочий таких нет... Ее нам, что умирать привезли?! Придумывайте что-нибудь — так почти кричал по телефону адвокату Жеребенкову начальник можайского СИЗО.
В это СИЗО Трифонову этапировали сразу же после продления ареста 16 апреля, с конвоем, в автозаке, но без медицинского сопровождения. И начальник тюрьмы сам позвонил адвокату. Начальник можайского СИЗО Мельник будет единственным человеком из всех официальных чинов, который, увидев умирающую женщину, попытается хоть что-то предпринять.
«Вы чего творите?!» — произнесет он, когда к нему в СИЗО привезут Трифонову. И сразу же отправит ее в реанимацию Центральной райбольницы Можайска.
Еще он позвонит следователю Пысину — безрезультатно, впрочем.
— Ну, придумывайте что-нибудь... — всё повторял Мельник адвокату Жеребенкову. И тот писал километры жалоб и обращений. Писал следователю Пысину и судье Макаровой — чтобы отпустили под залог или домашний арест: «Прошу срочно изменить ей меру пресечения, чтобы она могла получать профессиональную медицинскую помощь, либо возникнут необратимые последствия, поскольку...» — и адвокат в тысячный раз объяснял, что значит это «поскольку».
Следователь отвечал, например, так: «Заявленное Вами ходатайство рассмотрено и в его удовлетворении отказано. С постановлением можете ознакомиться в любое удобное для Вас время по адресу... Решение вправе обжаловать прокурору либо в суд». Адвокат, конечно, обращался в вышестоящие инстанции — и с тем же результатом. А еще писал жалобы президенту Медведеву, руководителю СКП Бастрыкину, генпрокурору Чайке, прокурору области Мохову...Всего около 40 заявлений, писем, жалоб, телеграмм.
«Прошу незамедлительного вмешательства... из-за бездушия органа расследования и суда умирает обвиняемая в экономическом преступлении...вдова, имеющая на иждивении несовершеннолетнюю дочь... — это из писем Бастрыкину и Мохову. —Каким образом больная женщина, передвигающаяся на инвалидной коляске, еженедельно нуждающаяся в
Реакции нет. Из очередного письма Медведеву: «Повторно обращаюсь к Вам и прошу срочного вмешательства... Ваше заявление о либерализации законодательства по экономическим преступлениям и требование о человеческом отношении к людям, находящимся в изоляторах, не желают исполнять ни следователи, ни судьи... Уважаемый президент! Прошу поручить провести проверку по факту целенаправленного уничтожения Трифоновой».
Реакции нет. Защита выходит на журналистов. Кто может — пишет. Но реакции все равно нет. И еще катастрофически нет времени. Трифонова по-прежнему нуждается в гемодиализе, но в можайской больнице, как и в московской
20 апреля 2010 года сын Веры Трифоновой Вячеслав обращается с просьбой к Московскому облсуду отпустить его мать под залог. «Прошу решить вопрос об освобождении моей мамы. Залог в сумме 520 000 (пятьсот двадцать тысяч) рублей гарантирую. 20.04.2010. Райков». В залоге откажут.
22 апреля, за 8 дней до смерти, начальник можайского СИЗО Мельник делает отчаянный поступок: пишет одновременно и в УФСИН по Московской области, и в Следственное управление СКП по МО, и председателю Одинцовского суда, и Можайскому прокурору, и прокурору области. «16.04.2010 судьей Одинцовского суда Макаровой в отношении Трифоновой вынесено постановление о продлении срока содержания под стражей до 16.07.2010 г., ссылаясь, что ее состояние здоровья стабилизировалось и она может принимать участие в заседании, а также содержаться в условиях следственного изолятора. Однако в настоящее время состояние Трифоновой остается крайне тяжелым, за счет прогрессирования основного заболевания. По жизненным показаниям ей необходимо проведение заместительной почечной терапии — гемодиализ. Своевременное неоказание медицинской помощи может привести к летальному исходу. Прошу Вас оказать содействие в решении вопроса о направлении Трифоновой в специализированное медицинское учреждение... Благодарю за сотрудничество!»
Ничего не происходит. Адвокат снова пишет президенту: «В третий раз обращаюсь и прошу срочного вмешательства. Следственный комитет и прокуратура области никак не реагируют. Трифонова умирает...»
Впрочем, не то чтобы реакции не было. Управление президента РФ по работе с обращениями граждан сообщало адвокатам, что перенаправляет жалобы в прокуратуру области, на которую, собственно, и жаловались адвокаты. И СКП РФ тоже не молчал — отвечал, что перенаправляет жалобу в следственное управление СКП по области.
23 апреля. 7 дней до смерти. Начальник можайского СИЗО вновь пишет следствию: в случае, если клинику для Трифоновой все же найдут, «по тяжести состояния транспортировать ее для проведения гемодиализа на обычном автомобиле невозможно, необходим специализированный реанимационный автомобиль». Но никто автомобиль не ищет. Сын и невестка Трифоновой сами за собственные средства находят реанимобиль с врачом и вывозят (Пысин все же отпустил из СИЗО!) Трифонову в Московский областной научно-исследовательский клинический институт им. Владимирского. Там ей тут же проводят курс заместительной почечной терапии — бикарбонатный гемодиализ. И подшивают в вену катетер для последующих сеансов гемодиализа (катетер может находиться в теле месяцами). Но буквально на следующее утро конвой увозит Трифонову обратно в «Матросскую Тишину».
26 апреля, 4 дня до смерти. В «Матросской Тишине» у Трифоновой наступает резкое ухудшение, она постоянно теряет сознание. Лежит в палате интенсивной терапии хирургического отделения медсанчасти СИЗО.
28 апреля начальник СИЗО Тагиев без должной на то необходимости разрешает врачам СИЗО самостоятельно промыть катетер, находящийся в вене Трифоновой, гепариновым раствором. Это и станет смертельным приговором. В любой инструкции по уходу за катетерами четко прописано: перед процедурой катетер должен быть промыт гепариновым раствором в объеме
В день смерти, 30 апреля, утром невестка Трифоновой Мария позвонит следователю Пысину, интересуется состоянием здоровья свекрови. Тот заверяет, что «состояние стабильное», выходные она проведет в изоляторе, а в понедельник ее переведут в больницу. Через полчаса Марии перезвонили. На этот раз из изолятора: «Трифонова Вера Владимировна умерла».
В заключении врачей «Матросской Тишины» в графе «Предварительная причина смерти» у Трифоновой — как и у Магнитского — появится короткая запись: «Острая сердечно-сосудистая недостаточность. Признаков насильственной смерти не установлено».
А дальше?
На следующий день после смерти Веры Трифоновой началось «официальное разбирательство». Все, кому до этого писались жалобы, ходатайства, просьбы, вдруг очнулись.
В общем, если изложить последовавшие после смерти Трифоновой события пунктиром, то все шло стандартно, по уже известному сценарию: возбудили дело по факту смерти человека в СИЗО. Президент взял расследование дела под личный контроль, раздал поручения Бастрыкину и Чайке... Руководителю столичного Следственного управления СКР Багмету дали задание проверить обстоятельства неоказания человеку надлежащей медицинской помощи сотрудниками изолятора и врачами.
Проверяли сами себя и СКР, и Генпрокуратура. Даже делали заявления, до которых не опустились бы, не будь этой смерти и последовавшего за ней скандала: «При задержании Трифонова заявила следователю о тяжелом состоянии здоровья и необходимости постоянного лечения, — отчитывались ведомства. — Однако следователь в нарушение действующего законодательства обратился в суд с ходатайством об избрании Трифоновой меры пресечения в виде заключения под стражу. И оно было удовлетворено. Адвокат Трифоновой неоднократно обращался к следователю с ходатайством об изменении меры пресечения. Эти ходатайства следствием отклонялись...»
Еще неожиданно оказалось, что за освобождение Трифоновой ходатайствовали и ФСИН, и руководство СИЗО. И теперь, мол, руководство СИЗО удивлено, что ходатайства его не удовлетворялись, а следователь и суд вели себя так нехорошо. СКР утверждал, что хороший следователь Пысин просил суд изменить меру пресечения на залог, а плохой суд ему в том отказал. ФСИН же заявляла, что это ее сотрудники просили следователя Трифонову отпустить, а плохой следователь не отпускал... ФСИН валила на следствие, СКР и прокуратура — на суд. И все твердили, что хотели Трифонову выпустить, но она почему-то не выпускалась...
СКР возбудил в отношении следователя Пысина уголовное дело. Статья 293 УК РФ — «Халатность». И временно отстранили от работы. Как поначалу отстранили и двух его начальников — Александра Филиппова, курировавшего отдел по расследованию преступлений коррупционной направленности, и руководителя этого отдела Валерия Иварлака, — но дел против них не возбуждали.
Сегодня уголовное дело против Пысина в Главном следственном управлении СКР живет тихой и пыльной жизнью. Пысин и два его начальника восстановились на прежнем месте работы. Причем Иварлак вернулся в свое кресло через 22 дня после увольнения. И восстановил его сам глава СКР Бастрыкин. Начальник больницы «Матросской Тишины» Мазуров продолжает трудиться там же. Правовая оценка действиям всех врачей этого СИЗО, проводивших Трифоновой тот смертельный курс гемодиализа, до сих пор не дана вообще.
Начальник «Тишины» Тагиев работает на прежнем месте в прежней должности.
Судью Макарову тоже никто не увольнял и дела против нее не возбуждал. После того как Трифонова умерла в СИЗО, Макарова сама уволилась с должности с формулировкой «по собственному желанию»: таким образом она могла рассчитывать на пожизненное содержание и выплату части зарплаты. Однако председатель Верховного суда РФ Вячеслав Лебедев не дал ей уйти спокойно. Назвав Макарову бессердечной, а ее отказы выпускать больную из-под ареста «незаконными», Лебедев потребовал от квалификационной коллегии судей Московской области изменить формулировку на более жесткую и лишить Макарову судейского статуса с пометкой «досрочно»
Вот прокурор области Мохов лишился своего поста. Но не из-за дела Трифоновой, а в рамках скандального «игорного дела».
Впрочем, одного виновного человека СКР все-таки назвал. Им оказалась Вера Трифонова. В декабре 2010 года Главное следственное управление СКР признало ее виновной в «мошенничестве». Посмертно. На этом уголовное дело против нее прекратили.
Вера Челищева
