Открытие гастролей Штутгартского балета в Большом театре спектаклем Джона Крэнко «Ромео и Джульетта» стало ярким событием заканчивающегося Года Германии в России.
50 лет назад спектакль этот захватил сердца штутгартцев, ознаменовав рождение Театра Джона Крэнко, а сегодня он покорил москвичей проникновением в суть прокофьевской музыки, которая кровно связала две великие хореодрамы ХХ века: Лавровского (1940) и Крэнко (1962).
Роль Джульетты будто создана для Алисии Аматриан, балерины чувственной и темпераментной. В ее танце есть непосредственность и очарование первой любви. Когда в момент пронзительного любовного признания Джульетта—Аматриан в высокой поддержке сначала замирает на груди Ромео, а потом с поднятой рукой изящно соскальзывает вниз, невольно вспоминается Джульетта Улановой.
Несомненной заслугой Крэнко является введение стихии игры, которая подчеркивает возраст героев. Их необыкновенно красивое адажио заканчивается тем, что Ромео на руках подтягивается к стоящей на балконе Джульетте за прощальным поцелуем. Фридеман Фогель, исполнитель партии Ромео, счастливо сочетает виртуозный танец и дар драматического актера.
Аматриан и Фогель удалось передать красоту чистой, возвышенной первой любви своих героев, а потом трагедию их гибели.
Органично и не без выдумки ведут свои партии Л. Богарт (Кормилица), М. Хайде (Леди Капулетти), Н. Годунов (Тибальд), Э. МакКи (Парис).
Велика роль кордебалета в этом спектакле. По замыслу хореографа, он полноправный художественный образ, действенный и эмоциональный.
Крэнко не иллюстрирует текст знаменитой пьесы, а создает хореографическую галерею образов, которая приводит к единению сцену и зрительный зал в осознании того, что люди рождаются для любви и счастья, а всё остальное — тлен. Поэтому финал балета — без катарсиса и примирения враждующих кланов. Это своеобразный реквием по всем молодым людям, ставшим заложниками и жертвами непомерных амбиций взрослых.
