Швейцарцы вели и ведут себя с ним и с нашей страной по-скотски

31 октября 2005

На этой неделе суд Цюриха приговорил россиянина Виталия Калоева к 8 годам тюрьмы за убийство авиадиспетчера Петера Нильсена.

Я был дома у Петера Нильсена, пытался поговорить с его соседями. Был в «Скайгайде» и в Федеральном ведомстве по расследованию авиапроисшествий (ФРГ), которое изучало столкновение Ту-154М «Башкирских авиалиний» и «Боинга-757-200» компании «DHL» 2 июля 2002 года. Несколько раз я летал в Уфу — встречался с родными детей, погибших в этой авиакатастрофе.

В марте я дозвонился по телефону до Виталия Калоева, который сидел в Швейцарии, в психиатрической клинике Райнау. Наврал санитарам, что я — племянник Калоева, ну и они меня с ним соединили. Приведу тот с ним разговор почти дословно:

— Виталий Константинович, здравствуйте! Это Роман Попов.

— Здравствуйте, Роман Попов. Я Вам сам хотел позвонить.

— Я очень рад Вас слышать.

— Мне позавчера брат Юрий дал Ваш телефон. Он был здесь. Я собирался позвонить Вам. Во-первых, я хотел сказать Вам огромное спасибо за те письма, факсы, что Вы мне посылали. Огромное спасибо! (Я поздравлял Калоева по факсу с днем рождения, поддерживал его как мог. — Прим. Р.П.). Также я получил Ваши ответы на вопросы на Вашем сайте (Он имеет в виду отклики читателей «Комсомольской правды», которые они писали на сайте газеты после публикации материалов о Калоеве, и мои ответы на них. — Прим. Р.П.). Мне их передали, я их прочитал. Там есть и которые мне сочувствуют, и которые, так сказать, не совсем. Но все равно информация хорошая, спасибо.

— А газеты Вам передали?

— Вашу газету только и получаю. И «Известия» еще. Раньше лучше было. А сейчас в неделю один раз.

— Вам показывал Юрий отчет немцев, который я переводил? (Имеется в виду отчет Федерального ведомства по расследованию авиапроисшествий о причинах авиакатастрофы, в которой погибли жена и сын Калоева. Для родных погибших в Уфе я сделал перевод самых важных фрагментов отчета, и также отдал его брату Калоева Юрию Константиновичу. — Прим. Р.П.)?

— Нет, мне не показывали. Я брата просил, чтобы он мне прислал Ваш перевод. Я его не читал.

— Как Вы себя чувствуете?

— Я нормально себя чувствую. Хорошо.

— Кормят как?

— Кормят нормально. Все хорошо. На это я не жалуюсь.

— Вы там скучаете?

— Как скучать? Скучаю я лишь об одном — что не могу посещать могилу моих детей. А так, что мне скучать?

— У вас там есть возможность разговаривать по-русски?

— Нет. Здесь никого нет. Я с врачом разговариваю один раз в неделю, и переводчица бывает. Говорит обо всем, что в мире творится.

— А как Вы с персоналом общаетесь?

— Я так их понимаю.

— Немецкий язык выучили?

— Я его не учил. Я им сказал, что их собачий язык изучать не буду. А так книг много, газет много. Русские, которые здесь живут, привозят. Потом из Германии работают здесь — я к ним отношусь лучше.

— Вы швейцарцев ненавидите?

— А за что мне их любить? Хотя я понимаю, что простые смертные ни в чем не виноваты.

— А почему Вы их всех ненавидите?

— (Молчит.) Как объяснить? Швейцария виновата в гибели моих детей. Такое предвзятое отношение.

— Вы Петера Нильсена никогда не простите?

— А чего мне его прощать?

— Я сказал немецкому телевидению как-то, что Петер Нильсен оплатил свой счет. И ему воздалось за его поведение.

(Да, я так действительно считал. Сейчас считаю по-другому. Сразу после авиакатастрофы Петер Нильсен сделал письменное заявление, в котором выразил соболезнования родным и близким погибших и попытался объяснить, что он оказался заложником в ту роковую ночь, на 2 июля 2002 года. Увы, руководство «Скайгайда» не довело это заявления ни до россиян, ни до родных погибших. Зато довело до читателей немецкого журнала «Фокус». — Прим. Р.П.)

— Правильно сказал. Кроме него еще заслуживают, в первую очередь, директор этой компании Россье (Ален Россье — директор авиадиспетчерской компании «Скайгайд». — Прим. Р.П.).

— А немцы сказали, что виноват в том числе и российский экипаж. А именно: второй пилот настаивал на том, чтобы пилоты послушались бортовую систему предупреждения столкновений — ТКАС. А старший инспектор на борту с матами потребовал слушаться диспетчера. Правый пилот «Боинга» незадолго перед столкновением ушел в туалет. Нильсена оставили в ту ночь работать одного, хотя должно было быть три человека. «Скайгайд» экономил. И Нильсен вынужден был… Он оказался в этой ситуации.

— Я знаю. Он оказался занят. Он сажал другой самолет. Что говорили наши летчики, я знаю. И знаю, в России все-таки верят больше диспетчеру.

— Вы считаете, летчики не виноваты, а виноваты Петер Нильсен и его начальник?

— Я когда в 2003 году был у них, то заставил Россье прокомментировать этот случай. Я держал распечатку разговора диспетчера с экипажем, и ему деваться было некуда.

— А он перед Вами извинился?

— Он сказал: «Не знаю, как это сделать».

— То есть он хотел извиниться?

— Да, но не знал как.

— Вы просили Россье устроить Вам встречу с Петером Нильсеном?

— В 2003 году я просил его, когда был там. Я сказал, чтобы мне показали Петера Нильсена, а они его спрятали. Перед поездкою сюда я им звонил тоже. Я получил факс-письмо. Адвокаты информировали меня, как переговоры идут. Так вот, они просили, чтобы я отказался от своей мертвой семьи.

— Как это?

— Вроде компенсацию я должен получить и подписать какие-то бумаги, чтобы вообще там никаких преследований уже не было. Ни уголовного, и никакого. Меня это возмутило. Я им позвонил и сказал, что хотел бы с ним встретиться, обговорить эти вопросы. Он сначала согласился, а потом отказался резко. Наверно посоветовался со своим начальством, с правительства, ему отказали.

— Петер Нильсен — трус?

— Я когда к нему пришел, он вел себя очень даже вызывающе.

— Зачем Вы хотели с ним встретиться?

— Я хотел, чтобы он покаялся лично. Чтобы принес публичные извинения.

— Говорят, он должен был по осетинскому обычаю встать на колени — и тогда бы Вы простили ему все. Есть такой обычай?

— Осетинские обычаи тут ни при чем. Когда мне Россье отказал, я решил встретиться с Нильсеном и заставить его покаяться. Из этого я не делал никаких секретов. Я звонил в Германию к своим знакомым, чтобы они мне помогли в качестве переводчиков. Но они были заняты в то время. Поэтому мне пришлось идти одному сюда. У меня здесь один знакомый есть — пастор в аэропорту. Очень хороший человек. Он мне действительно помог. Я хотел сначала с ним встретиться. Но я его не нашел. Как потом выяснилось, он был в отпуске. Ну, я и пошел к Нильсену один.

— А как Вы нашли адрес?

— Да я его давно знал. По телефонной книге, потом я в нашей прокуратуре Московской области все дело изучил. Я был там в 2003 году, после годовщины. И данные там были про него. И по телефонной книге его легко было найти.

— Вы уже к нему пошли с ножом?

— Так я с 25 лет, что у меня стаж был, я из них 15-16 проработал в командировках. У меня весь этот набор всегда со мной. Что в Монголии я работал, что дома, и на стройке. Где-то провода оголить надо было — нож всегда с собой был. и женой Светланой.
Фото с сайта Российская газета', $pic_align = 'right', $pic_float = 'on' ); ?>

— Что должен был Нильсен сделать для покаяния?

— Я ему хотел показать фотографии, а потом вместе с ним пойти в «Скайгайд», позвать там корреспондентов и телевидение, чтобы они мне принесли официальные извинения. И перед камерой Петер Нильсен должен был извиниться. Я его не сразу нашел. Я минут 15 искал его дом. Потом я позвонил соседке. И показал ей бумажку. Я же по-немецки не знаю. Она показала рукой, где он жил. Я к нему зашел, постучался. Он вышел. Я ему сначала рукой показал, чтобы он меня пригласил домой. Я жестом показал. Он захлопнул дверь. Я стоял просто. Я не двигался, ничего. Пошли мы на площадке. Там дорожка была в саду, ее видно было сразу — я и пошел по ней. Он закрыл дверь. Я ему сказал: «Ихь бин Руссланд». Я это со школы помню. Я немецкий изучал. Он промолчал. Я полез в карман, достал фотографии — тела моих мертвых детей. Хотел, чтобы он их посмотрел. Он оттолкнул мою руку и показал, чтобы я убирался, и показал в сторону дороги. Я не помню, говорил ли он чего. Он резко так руку выкинул в сторону дороги. И типа того: давай убирайся, как собаке. Понимаешь вот?..

— Пошел вон?

— Да. Пошел вон. Ну, я промолчал. Просто, понимаете, обида меня взяла. Даже глаза слезами наполнились. Я ничего не сказал, промолчал опять и второй раз протянул ему руку с фотографиями: «Посмотри!» — по-испански ему сказал. «Миро! Миро!» Он как хлопнул меня по руке, они полетели. И там понеслось, наверно.

— Что понеслось?

— Я не помню уже. Я вышел из себя. Я вообще рассудок потерял. Когда мои фотографии упали. Я не помню, что о нем думал и что делал.

— Вы были в ярости?

— Я вообще не контролировал себя.

— Скажите, пожалуйста, Вы видели его жену и детей?

— Нет. Я их не видел. Я вообще никого не видел. Я даже не знаю, как я оттуда вышел.

— Следствие утверждает, что Петера Нильсена убили Вы. Вы с этим согласны?

— То, что сейчас озвучили СМИ, что я признал… Я то говорил и год назад. Я ничего не скрывал. Мне скрывать нечего было. Я сказал, что пошел к Нильсену, разговаривал с ним, а то, что дальше было, я не помню. А улики, что там предоставляют — нож, на моей одежде отпечатки его одежды, кровь или что-то, — по этим уликам выходит, что я его убил. На ноже кровь Нильсена. На моей одежде тоже кровь. Про отпечатки они ничего не сказали. Но в самом ноже они обнаружили какие-то частицы от моей одежды.

— Судя по этим уликам, убийство совершили Вы. Но Вы не признаете себя виновным?

— Я сказал, что по представленным уликам выходит, что я его убил. А как на самом деле было, я не знаю.

— А что Вы будете говорить на суде? Вы будете признавать свою вину?

— Как я сейчас сказал, так и буду говорить.

— То есть вины признавать не будете?

— По уликам признаю. А на самом деле что было, я не буду.

— То есть вину Вы признаете?

— По уликам — да.

— Швейцарцы говорили, что у Вас после смерти Нильсена были мысли о самоубийстве. Это правда?

— Это фантазии. Они, наверно, сильно этого хотели. И, наверно, надеялись на то. И, может, даже обрабатывали меня насчет этого, чтобы так произошло.

— Обрабатывали чем? Психологически? Давали какие-то лекарства? Настраивали?

— Да не настраивали. Но говорили, что мне лучше сейчас умереть, то, се.

— Кто говорил? Следователи?

— Не следователи. Люди, с которыми приходилось сталкиваться в первые дни — врач, переводчица.

— После разговора с Нильсеном Вы пошли в гостиницу. Почему Вы не улетели?

— Зачем я должен был улететь?

— У Вас же в России похоронена семья…

— Наверно, я не знаю. У меня кровь из носа в тот же вечер пошла. Наверно, слишком большой стресс был для меня. Потом я никуда не собирался. У меня билет был до Цюриха, оттуда в Барселону, из Барселоны в Москву. Товарищи, с кем я в Барселоне работал, меня уговорили, чтобы я вид на жительство продлил. У меня закончилось. Чтобы я начал работать и отвлекся.

— Вы сейчас жалеете, что Петер Нильсен мертв?

— Как я его должен жалеть?

— То есть хорошо, что он мертв?

— Мне, понимаете, легче не стало от того, что его нет. Мои дети не вернулись. Жалеть я его не жалею. У меня нету таких чувств.

— А его родных? У него тоже жена и двое детей.

— Говорили мне тут: почему я письмо не написал его родным? А я говорю: «Кто из его родных написал письмо мне, когда погибли мои дети?» Я его еще не видел.

— Вы о трагедии в Беслане слышали?

— Я и по телевизору смотрел, и телеграмму послал отсюда президенту Дзасохову, в парламент послал, с соболезнованиями. И вот они — такие сволочи, что они здесь говорили: «Вам так и надо! Вам так и надо!»

— Это Вам так говорили?

— Да. Потом мне и врач говорил здесь: «Тебе должно быть легче, потому что таких, как ты, — уже много…»

— Что бы Вы сказали своим землякам и тем, кто вам писал, и тем, кто потерял детей в Беслане?

— Я это давно говорил. Не знаю, передали ли. Я просил через Вашу газету всем мою благодарность передать. Всем тем, кто меня поддержал, кто мне написал, кто сочувствовал моему горю. А тех, кто в Беслане, лучше меня никто не понимает.

— Что Вы им скажете? Как им жить дальше?

— Я не знаю. Я не думаю об этом.

— Вы после катастрофы ответ на вопрос: «Как жить дальше?» не нашли?

— Я его и сейчас не нашел.

— Как Вы будете жить дальше?

— Не знаю. У меня пока планы дожить до суда.

— Если суд Вас признает виновным, и Вас направят в тюрьму, Вы выдержите, Вы потом вернетесь домой. И что потом будете делать?

— Я не боюсь их суда. И не признаю его, во-первых, над собой. Я им так и сказал: швейцарский суд для меня ничего не значит. Для меня выше суд моих детей. (дочерью Дианой
и сыном Константином).
Фото с сайта Новая газета', $pic_align = 'right', $pic_float = 'on' ); ?>

— А что Ваши дети думают на небесах, и что бы они сказали Вам, если бы могли говорить?

— Я думаю, они сказали бы, что я их действительно любил, потому что не оставил. Чтобы они пропали после такой… Нас здесь считают второсортными или третьесортными людьми. Они считают, что за русских погибших детей переживать не надо.

— А Ваши дети одобряют то, что Вы сделали?

— Они бы подумали, что я все-таки не допустил, чтобы они так бесследно пропали.

— Ваша семья вам снится?

— Снится. Как не сниться? И вот в понедельник будет день рождения девочки моей. Я даже не представляю, какая бы она была. Хочу представить — не могу. Семь лет ей исполнится в понедельник…

— Я Вам желаю сил. Я буду писать о Вас в Осетии, Башкирии и России. Так же честно, как делал это и раньше. Я восхищен Вашим поступком. Нильсен себя повел нехорошо. Огромное количество людей Вас поддерживают. В Осетии Вы — национальный герой. О Вас помнят здесь. О Вас беспокоятся. И мы всегда будем следить за Вашей судьбой. Только, пожалуйста, оставайтесь с нами в нашем мире. И постарайтесь найти смысл какой-то в этой жизни и попытайтесь начать сначала. Вы — очень хороший человек. Я хочу, чтобы мы встретились в Москве. Сели, поговорили, выпили водки. Чтобы Вы были живы, в нашей стране, и, несмотря ни на что, попытались бы начать все сначала. Держитесь, Христа ради! Знайте, что мы за Вас переживаем.

— Спасибо большое. Я это знаю, я это слышал. Понимаю. Ценю. Я не прятался. Я шел по центру улицы с высоко поднятой головой. И искал его. Ничего не прятался.

Это почти полная стенограмма нашего разговора. Не правлю ее, так как Калоев не очень хорошо говорил по-русски. По глупости своей я передал литературную версию стенограммы, совершенно бесплатно, швейцарским коллегам.

Я три года бился над тем, чтобы доказать швейцарцам, что они ведут себя совершенно неправильно в этой ситуации. Я рассказывал в многочисленных интервью швейцарским, немецким и датским телекомпаниям об ошибках Запада, совершенных в отношении родных погибших. Я уговаривал представителей «Скайгайда» слетать в Уфу и объясниться с родителями погибших детей. Я постоянно теребил своими запросами Федеральное ведомство по расследованию авиапроисшествий, указывая на то, что затягивание расследования причин авиакатастрофы недопустимо и ведет к новым трагедиям.

Пока тянулось расследование, в Уфе от инсультов и инфарктов умерло 11 родственников погибших детей, так и не дождавшись извинений. Отец одного мальчика умер сразу после просмотра передачи Светланы Сорокиной по ОРТ, посвященной убийству Петера Нильсена…

Увы, коллеги поступили на этот раз очень подло. Мои слова: «Я сказал немецкому телевидению как-то, что Петер Нильсен оплатил свой счет, и ему воздалось за его поведение» — они по ошибке приписали… Калоеву. А весь материал вышел под заголовком «Калоев угрожает шефу „Скайгайда“ Россье». При этом, прежде чем дать такой заголовок, они два раза позвонили мне и через переводчика уточнили: «Угрожал ли Калоев Россье?» — «Нет, — ответил два раза я. — Не угрожал». Несмотря на это, газета вышла утром с провокационным заголовком, и в стране поднялся скандал. Брат Виталия Калоева потребовал от меня взять всю вину на себя, заявить, что я все выдумал. Я этого, естественно, не мог сделать, так как есть аудиокассета с записью нашего разговора с Виталием Калоевым (аудиокопию разговора я отправил адвокату Виталия Константиновича Маркусу Хугу).

— Я год потратил на то, чтобы о брате думали нормально! — кричал мне в трубку Юрий Калоев. — А Вы все одним махом испортили!

Я сразу же написал личное письмо Виталию Константиновичу и попросил у него прощения за произошедшее. От швейцарских коллег я потребовал в письменной форме опровержения. Увы, они мне ответили: «Забудь это!»

Юрию Константиновичу Калоеву очень не понравилось, что я не вычеркнул слова про то, что «швейцарцы — сволочи» и «их собачий язык». Конечно, я невольно спровоцировал Виталия Константиновича сказать мне это.

Но вся беда в том, что Виталий Калоев — совершенно прав. Швейцарцы вели и ведут себя с ним и с нашей страной по-скотски.

Они, прекрасно зная о бардаке, который творился в диспетчерской фирме «Скайгайд» (ночью вместо трех диспетчеров работал один, телефонная связь и наземная система предупреждения столкновений у них была отключена из-за профилактики), два года ждали окончания расследования причин столкновения и не извинялись перед россиянами. Компенсации, которые они предложили, — смехотворны. Каждого погибшего ребенка они оценили примерно в 20000 долларов. А извинения боялись принести, опасаясь адвокатов родных погибших, которые тут же уцепились бы за эти слова и заставили бы «Скайгайд» раскошелиться на более крупные суммы…

Виталий Калоев и Петер Нильсен — 72-я и 73-я жертвы той катастрофы. Я уверен: если бы Нильсен сразу извинился, если бы «Скайгайд» сразу извинился перед родными погибших, то не было бы этих последних двух жертв…

Шеф «Скайгайда» Ален Россье так и не оказался на доске подсудимых, хотя именно этот человек несет ответственность за бардак, который творился в его фирме в ночь авиакатастрофы. Когда я приехал к Россье на интервью, он сбежал в командировку, перепоручив меня своему пресс-секретарю.

Ваш Роман Попов