В России снижается потребление спиртного, но для радикального улучшения ситуации должно смениться одно-два поколения. Повсеместное тестирование школьников на наркотики привело к снижению наркомании среди подростков, но в студенческой среде проблема остается — каждый седьмой студент имеет опыт употребления запрещенных веществ. Об этом в преддверии Международного дня борьбы с наркоманией «Известиям» рассказал главный психиатр-нарколог Минздрава, президент Московского научно-практического центра наркологии Евгений Брюн. Он также пояснил, почему врачам надо развязать руки в применении обезболивающих и как обезопасить себя от ложных обвинений в наркоторговле.
— Омбудсмен Татьяна Москалькова, обсуждавшая с президентом Владимиром Путиным дело Ивана Голунова, предложила смягчить антинаркотическое законодательство. Вы согласны с этой инициативой?
— Я отношусь к ней так же, как наш президент. Ни о каком смягчении речи быть не может. Тексты этих статей сбалансированы. Но иногда судебная и следственная практика не соответствуют требованиям законодательства. С этим и надо разбираться.
— Получается, на месте Голунова может оказаться каждый. Если человек уверен в своей невиновности, на проведении каких анализов ему необходимо настаивать?
— Первое, что следует требовать, — адвоката и экспертизу. Нужно сделать анализ биологических сред на наличие наркотических средств. Это могут быть смывы с рук, но мы больше доверяем анализу мочи — она концентрирует все вещества, которые находились в организме человека в течение последних дней, а иногда и месяцев.
— А если человека обвиняют в распространении наркотиков, анализ поможет ему защититься?
— В любом случае эта экспертиза не помешает. Когда человек прикасается к наркотику, в организме обязательно будут присутствовать какие-то его частицы. По анализу мочи видны даже следы. Если человек — торговец, то он обязательно замарается. Если нет, вероятность того, что он будет чист перед законом, достаточно высока.
— Руководитель Московского центра паллиативной помощи Нюта Федермессер на «Прямой линии» с президентом предложила вывести медиков из-под действия ст. 228.2 УК РФ («Нарушение правил оборота наркотических средств или психотропных веществ»). Возможно ли это и каковы могут быть последствия?
— Я не большой специалист в юридических вопросах, но на моей памяти за много лет, если не десятилетий, не было случаев, чтобы доктора занимались торговлей наркотиками. Врачи иногда становятся зависимыми и используют для себя какие-то виды наркотиков, но это единичные эпизоды.
— По вашим наблюдениям, медики действительно боятся использовать наркотические средства и предпочитают оставить людей без обезболивания?
— Такая проблема есть, потому что утомительно и долго проводить все согласования по назначению препаратов. Но сейчас в нормативных документах появилась тенденция — увеличивается доступность наркотических обезболивающих препаратов для пациентов. И я думаю, что она продолжит развиваться.
Медикам нужно развязать руки. Но нам следует соблюдать баланс доступности и ограничений, чтобы не вляпаться в американскую трагедию. В США широкое назначение наркотических средств привело к тому, что 10% населения сидят на опиоидных анальгетиках. Это 28 млн человек — катастрофа. Обратная сторона доступности. Нам в этом вопросе фактически нужно пройти по лезвию ножа. Только жизнь покажет, где этот баланс. Сейчас у нас ситуация вполне разумная. Ограничения жестче, чем в западных странах, но в последнее время мы не слышим о вопиющих случаях.
— Какова сейчас ситуация с наркоманией в стране?
— Она немного стабилизировалась, но идет смена структуры наркотизации потребителей. Меньше становится героиновых, внутривенных наркоманов, затормозился рост спроса на спайсы — синтетические каннабиноиды — и амфетамины, которые, как правило, распространяют в ночных клубах и других местах отдыха.
— Какие регионы России считаются самыми проблемными?
— Те, где есть деньги. Хотя в Москве распространенность ниже, чем в среднем по России. Петербург в этом смысле более проблемный город, потому что он портовый.
— Какие наркотики популярны у молодежи?
— В основном конопля и синтетика. Сегодня наш профессор рассказал, что был на пляже в Серебряном Бору, куда пришла компания почти детей. Они включили песню со словами: «Моя девушка любит мефедрон, мы курили-пили». Им сделали замечание, так окружающие вступились — мол, не трогайте детей. Вот в чем проблема: наши граждане, по-моему, не очень понимают всю трагедию наркотизации. Пока каждый человек не начнет с этим бороться, мы вряд ли это зло победим до конца.
— Во многих школах и вузах проводят массовое тестирование на наркотики. Это дает результаты?
— Идет снижение спроса на наркотики среди возрастной группы 15–17 лет. Мы тестируем около 50 тыс. школьников в год, выявляем сотые доли процента потребителей. В учреждениях среднего профессионального образования — десятые доли процента.
С вузами сложнее, их охват не очень большой — около 60 по всей стране. Вузы не хотят участвовать в такой программе, потому что это головная боль — студентов надо организовывать, мотивировать на сдачу анализов. Но мой опыт показывает, что сегодня примерно 10–15% учащихся вузов употребляли наркотики.
Там, где мы проводим тестирование, всегда идет снижение наркомании. Молодежь начинает оглядываться по сторонам, может быть, бояться — позора, разоблачения. Сейчас Государственный антинаркотический комитет призывает к расширению тестирования вплоть до обязательного.
— Минздрав периодически пополняет список синтетических веществ, обращение которых нужно жестко контролировать. Результативны ли эти меры?
— Есть термин «аптечная наркомания». В свое время была нашумевшая история с кодеиносодержащими препаратами и наркотиком, который производили из них кустарным образом. Когда обращение кодеина ужесточили, этот вид наркомании исчез. Потом люди перешли на «Тропикамид» и «Лирику». Сейчас эти препараты тоже под закрытием, и мы ожидаем, что и это пойдет на спад.
— Не придет ли что-то на смену?
— Обязательно придет. Это вечная борьба. Только на американском континенте описано 8 тыс. видов растений с психоактивными свойствами. Если эту цифру экстраполировать на весь мир, будет под миллион. Есть еще, наверное, не меньше миллиона искусственно созданных формул. Мы живем в мире психоактивных средств. Запретить все невозможно, но не делать этого тоже нельзя. Тут тоже должен быть баланс запрета и просвещения. Это профилактика в широком смысле. Речь идет не только о наркотиках — у нас с алкоголем гораздо больше проблем.
— По поводу алкоголя противоречивая информация: по одним статистическим данным, россияне стали меньше пить, по другим — больше.
— Многие косвенные показатели говорят о том, что пить стали меньше: реже встречаются алкогольные отравления, психозы, снижается смертность по этой причине. Радикально улучшить ситуацию с алкоголизмом в России может только занятость головы и рук. Тогда не остается времени на пьянство.
Должна измениться популяция. Поколение Z, которое родилось в нулевые годы, больше ориентируется на учебу, карьеру, деньги, путешествия. Всё это доступно, и они меньше интересуются алкоголем, табаком и наркотиками. Общая тенденция правильная, но медленная. Одно-два поколения должны смениться, чтобы мы получили разительное отличие. Если человек с детства видит пьяного счастливого родителя, он будет себя вести точно так же.
— Работает ли мера ограничения продаж алкоголя по времени?
— После того как прекратили продажу алкоголя вечером и ночью, у нас и пошел эффект снижения. Мы ратуем за то, чтобы вообще вывести алкоголь из продуктовых магазинов в отдельные алкомаркеты. Кроме того, Минздрав представил законопроект о повышении возрастного ценза продажи спиртного. Я думаю, что это будет хороший, серьезный следующий шаг в ограничении доступности.
— Много нареканий вызывают наркологические клиники. Стоит ли жестче регламентировать их деятельность?
— Абсолютно точно. Все они должны быть лицензированы. У негосударственных «реабилитационных» центров основная задача — извлечение прибыли, как у любой коммерческой структуры. Хотя они себя скромно называют НКО, но стоимость услуг там зашкаливает: 60–100 тыс. за месяц. Они берут в реабилитационные центры людей, которые должны получать медицинскую помощь, но не предоставляют ее — врачей у них нет. Такие организации нужно закрывать.
Надо отдать должное — многие честные частные фирмы лицензии имеют и лечат по всем канонам медицины. Но их в стране едва наберется сотня, а неблагонадежных «реабилитационных» центров под тысячу, а может быть, и больше.
— Какова динамика увлечения вейпами и кальянами? Какую опасность оно несет?
— Мне кажется, электронные сигареты стали курить меньше, потому что они не дают того удовольствия, как обычные. Люди переходят на электронные сигареты и потом возвращаются обратно к табаку. Но ограничительные меры по местам курения дают заметный эффект. Приравнять вейпы и кальяны к сигаретам, думаю, стоит. Вред первых немного другой, но он всё равно есть: растворители действуют, как сивуха в алкоголе. Выбор между сигаретой и кальяном — это выбор между раком легкого и слабоумием.
— В Москве планировался запуск бригад скорой помощи для людей в состоянии опьянения. Появились ли они? Каковы результаты их работы?
— Сейчас у нас работают три бригады. Если будет большая потребность — увеличим количество бригад. Мы обслуживаем роддома и больницы Москвы по их запросу.
— Зачем скорая для пьяных едет в роддом?
— Рожают и наркоманки, так что работаем. Результат таков — за год мы не потеряли ни одного пациента. Сейчас собираемся предложить этот опыт Минздраву для возможного распространения в регионах. Надеемся, министерство утвердит такой проект.
Валерия Нодельман
