Мастер родился на юге России в 1927 году, поэтому формальный повод —
Зрителя встречает автопортрет начинающего художника 1946 года: внимательный взгляд мужественного юноши, римский профиль — потом эти черты мы будем узнавать во многих портретных изображениях уже зрелого мастера. Автопортреты, портреты близких, учителей, людей искусства — это и самопознание художника, и попытка создать ту вселенную красоты, которая и составляет внутренний идеал творца. Картины расположены не в хронологическом порядке, поэтому рядом мы видим автопортрет с женой Ниной 1991 года — спутницей жизни мастера в течение почти 50 лет. Над ней парит хрупкий белый бумажный ангел — зрители хорошо запомнили его «сородичей» на знаменитой картине, где изображён вдохновенно музицирующий Святослав Рихтер. Она здесь же, на соседней выгородке. Так же, как и менее известный «Альтист» (1972), играющий на фоне ночной Москвы, а над ним неотступно парит тот же крылатый вестник. Мы видим прекрасные лица учителей Жилинского — художника Николая Чернышёва с женой. За их спинами — просторы русского селения, увенчанного маковками церкви, уходящая Русь дореволюционной культуры, которая успела посеять зёрна благородства и жажды прекрасного в воспитанниках «бездомного» ХХ века. В этой картине предстаёт рано сложившийся индивидуальный почерк Жилинского: это не «суровый стиль» с его огрублёнными формами и мужественными молодыми героями «трудовых буден»; это реализм классицизирующий, строгий и стройный, склонный к линеарному очерку удлинённых, как бы предстоящих перед художником и зрителем персонажей — одновременно одухотворённых и печальных. Они позируют не для житейской суеты и славы — для вечности; они сродни персонажам Боттичелли и Мантеньи.
Путь художника — это типичный путь русского таланта его поколения: любящая семья, нежная мать, арест и расстрел отца, учёба в московских институтах — сначала в инженерном, потом в художественных, выставки, признание. Его художественный почерк — родом из Дейнеки и «ОСТа», из техники старых мастеров, он сильно отличается и от приглаженной академичности ходульного соцреализма, и от размашистого, жизнерадостного советского импрессионизма посткоровинской школы. «Советские гимнасты» 1965 года — это красно-белый памятник прекрасным телом и духом, которые написаны как античные олимпионики, но почти в плоскости иконного пространства. Вечность красоты — и её хрупкость, увядание и снова рождение — вот излюбленные темы Жилинского. Он запечатлевает их в образах своей семьи: согбенная мать (её так часто будет писать любящий сын) — и дети под старой яблоней, роняющей свои тяжёлые красные плоды на землю, из которой всё приходит и в которую всё уйдёт. И в более поздних работах — рядом с изображениями Достоевского и Пушкина — родные лица. Мы вновь видим Нину Жилинскую — но уже в гробу, окружённую молящимися и скорбящими друзьями. Память об отце прорывается в сложной композиции с распятием Dios con nosotros: парящий над миром Голгофский крест — под ним сцена ареста отца и Страсти Христовы на фоне закатного Иерусалима. И всё-таки самый проникновенный Жилинский — в лирических камерных сценах, там, где старушка-мать, прекрасная даже своими морщинами и натруженными руками, смотрит на правнука, а у их ног — плоды вечно возрождающейся земли. Роль рисунка, сложность композиционных решений Жилинского, его возвышенный поэтизм — это и собственная природа дара, и школа учителей — Фаворского и Чернышёва; в его написанных темперой, твёрдо очерченных фигурах, и материальных, и как будто не на земле стоящих, а парящих в вечности, — соединились древнерусская традиция и итальянское кватроченто. «Человек — это мыслящий тростник», как сказал французский гений, а красота и нетленна, и хрупка. Поэтому художник держит на руках кем-то убитую прекрасную собаку, а парящий над его героями-созидателями ангел — бумажный и хрупкий. Сам мастер всматривается в свою работу, замерев с кистью в руке на фоне сияющего вечной красой южного пейзажа — как смотрели на нас, вглядываясь в самих себя, Рубенс, Веласкес, Рембрандт, Пуссен, Ван Гог, Врубель. Лучшие из творений Дмитрия Жилинского, дальнего родственника Валентина Серова и наследника европейской школы, останутся в незримом музее нетленной классической красоты.
Мария ФОМИНА
