Григории ПОМЕРАНЦ — живой, всамделишний философ, посетил в минуты роковые и Великую Отечественную, и сталинские лагеря, а позже, чтобы жить не по лжи, двадцать лет заполнял карточки в библиотеке. Коренной москвич.
Григорий Соломонович, правда ли, что Москва как город — женского рода (Москва очень русская, а русское, по слову Бердяева, — это «бабье»), тогда как у Петербурга- Ленинграда — скорее «мужское» начало?
— Мнение, что Москва — более женственна, сложилось в XIX столетии, когда столицей был Санкт-Петербург, град департаментов и администрации, в то время как в Москве жили дворяне на покое и славянофильствовали.
Эту реальность можно отчасти описать как противостояние мужского и женского, если считать, на китайский манер, что мужское Ян, более, что ли, строгое, отчетливое, а женское начало Инь — более размытое, туманно-интуитивное. Но так ли это в двадцатом веке, ей Богу, не знаю, ибо центром администрации стала именно Москва, и ее женственность сегодня я как-то не ощущаю.
Ходит такая изящная идея: столицу России оставить в Белокаменной, а центр возможного Союза перевести в город на Неве.
Ленинград — город по всему своему складу западнический — скорее соответствовал бы идее столицы русских как европейской нации. Тогда как Москва, казавшаяся, к примеру, Мандельштаму азиатской и — уж точно — не имеющая четкого западного облика, могла бы «возглавить» возможную конфедерацию, в которой и азиаты чувствовали бы себя отчасти дома. Но это — предположение, и чисто-чисто интуитивное, а у нас есть гораздо более насущные задачи, чем дележка шкуры неубитого медведя.
Вы всю жизнь прожили в Москве. Велик ли, по-вашему, антисемитизм в нашем городе, и способен ли он разрастись?
У «Памяти» в Москве, полагаю, нет шансов принять какие-то глобальные масштабы, хотя антисемитизм здесь был даже в благополучные для евреев двадцатые годы (во всяком случае, для тех, кто не занимался спекуляцией).
Помню, как меня прижимали к стенке мальчишки из соседнего Путиловского переулка и требовали: скажи «кукуруза» (чего я тогда не мог как следует выговорить), после чего меня дергали за волосы. Такие настроения, по крайней мере, среди детей сохранились как игра, и игра жестокая. Сохранялись даже тогда, когда взрослые подавляли их, порой с излишним рвением, когда власти придирались иногда даже к пустяковому подтруниванию, которое самих евреев, собственно, и не обижало (евреи и сами не дураки пошутить над окружающими). И бытовой антисемитизм — вещь не страшная, терпимая.
Страшно же, когда на этой карте играют в государственные игры. Не говоря о дореволюционной поре, этим занимался (примерно с 1943 года) Сталин, продолжил Суслов как ведущий идеолог периода застоя. Что и оставило в общественном сознании весьма неприятные следы. Кроме того, существует группа русской интеллигенции, которая психологически нуждается в «козле отпущения», в некоем пособнике дьявола, который снял бы с них чувство, так сказать, исторической вины за жестокую неудачу нашего исторического опыта. И так как, вслед за русскими, важнейшими участниками революционных событий были евреи, то их передвигают со второго на первое место (что все-таки проще, чем передвинуть на такое место чукчей). Таким образом, создается обстановка психологического комфорта: мы-де не причем, и даже наши папы и дедушки, в сущности ни при чем, а просто бес попутал. Адамович назвал такую психическую потребность «побегом из лагеря общей памяти».
В ряде нерусских республик «козлом отпущения» становятся русские, все зло приписывают им. А в России валить решительно не на кого, кроме евреев. Я способен вчуже понять человека, который не в состоянии взять на свои плечи бремя ответственности за собственную историю, что, однако, необходимо.
Таков неофициальный, что ли, корень определенного роста юдофобии. Но, повторяю, она захватывает отнюдь не большинство, и если на нее не сделают политическую ставку, то единственным следствием будет и уже стала эмиграция евреев, ибо жить даже при таком уровне антисемитства, страшиться за судьбу детей — тягостно. И это, к слову, духовная катастрофа не только для людей, глубоко связанных с Россией, но и огромная утрата для самой России.
Но для меня проблема номер один в последние годы, когда стали очевидны процессы распада империи, — это русскоговорящие в Средней Азии, то есть разноплеменная группа, имеющая один европейский корень. Если отношения с местными обострятся ко всему региону, русским станет так же неуютно, как ныне в Душанбе (откуда уже бегут), то поток беженцев хлынет в Москву, и тогда возможны антисемитские погромы.
— Русские беженцы непременно будут настроены антисемитски?
— У них просто не будет крыши над головой. Наша бюрократия ведь не способна дать жилье даже десятилетним очередникам. И возникнет взрывная ситуация, и бездомную толпу можно будет направить на кого угодно.
Итак, хотя какие-то перемещения при распаде империи неизбежны, необходимо всеми силами ума и души воспрепятствовать, не допустить обострения обстановки в Средней Азии, где население перемешано и уже сложилось в единое целое.
А для этого, не устаю повторять" страшно важно при всех конфликтах исходить из того, что человеческий стиль спора важнее предмета спора, и лучше потерять ту или иную цель, нежели потерять в споре человеческое лица. Этот принцип должен стать решающим во всех наших отношениях, попытках решать вопросы мирным путем.
«Московские ведомости», март 1991 года.
Юрий Зайнашев
