Чего-то не хватает
Можно сослаться на то, что идея перехода на инновационные рельсы была озвучена Дмитрием Медведевым всего-то год назад. В известной статье «Россия, вперед!». Но на самом деле призыв к модернизации страны впервые прозвучал в «Стратегии развития-2020», официально запущенной в дело в 2008 году, а уж обсуждавшейся до той поры еще года два.
Так что инновации все же есть. Более того, они повсюду. Просто их не видно не вооруженным техническим прогрессом глазом. Не верите — спросите обладателя Нобелевской премии по физике-2010 Константина Новоселова. На прошедшем недавно нанофоруме он показал журналистам, как с помощью экрана мобильного телефона, клейкой ленты и грифеля от карандаша создавать графен, тот самый новый материал, за который он вместе с Андреем Геймом и получил Нобелевку. Кстати, русские физики, ныне работающие в Манчестерском университете, поставили графен на поток все новых и новых открытий — недавно они объявили о создании фторографена, или двумерного тефлона. Чего же тогда не хватает оставшимся в России инноваторам, чтобы подкрепить наказ президента реальными примерами, — денег, мозгов или чего-то еще?
Деньги есть
В 2010 году на инновационное развитие российской экономики будет потрачена рекордная за последние двадцать лет сумма — практически 10% бюджетных средств. Раньше независимые эксперты утверждали, что инновационные разработки существуют в России «на энтузиазме», то есть в отрыве от государства, сейчас вроде бы проявилась политическая воля снять российскую экономику с «сырьевой иглы».
Ставка делается на развитие пяти основных направлений: энергетика и энергосбережение, нанотехнологии, биотехнологии, рациональное природопользование и информационные технологии. Для этого начали создавать систему институтов финансовой поддержки инновационных разработок. Запущены несколько федеральных целевых программ: «Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса», «Развитие инфраструктуры наноиндустрии», а также «Создание в РФ технопарков в сфере высоких технологий». Только в последнюю из них за два года было вложено 3,3 млрд. рублей федеральных денег.
В 2006 году была создана Российская венчурная компания (РВК) — госструктура, вкладывающая деньги в частные венчурные (то есть инвестирующие в ноу-хау) фонды. За три года она вложила в 10 таких фондов 12 млрд. рублей, включая специально созданный в начале этого года Фонд посевных инвестиций, который через сеть венчурных партнеров вкладывает деньги в инновационные компании на самой ранней стадии развития. Когда (и если) компания успешно проходит посевной этап, она выходит на сотрудничество с другой госкорпорацией — «Роснано». По сравнению с ее размахом деньги, выделяемые фондом, — мелочь. Госкорпорация (сейчас, впрочем, она преобразуется в ОАО с преимущественно госкапиталом) финансирует коммерчески привлекательные и уже реализуемые нанотехнологические бизнес-проекты и вложила в них порядка 32 млрд. рублей. Еще 61 млрд расписан под недавно одобренные проекты. На организацию инновационных зон на конец 2009 года было потрачено порядка 24,2 млрд. рублей.
Собственно, путешествие инновационной компании по госкорпорациям — это тот самый процесс, который сейчас с легкой руки министра экономического развития Эльвиры Набиуллиной принято называть «инновационным лифтом».
Тем не менее, несмотря на многомиллиардные обороты, доля ВВП, направляемая на инновации, с каждым годом становится меньше. Пик пришелся на 2003 год, когда она (доля) составляла 1,3% ВВП. Теперь же бюджетом предусмотрены отчисления на развитие фундаментальной и прикладной науки
Мозги тоже есть
Если идеи существуют, деньги на их реализацию государство выделяет, то, возможно, проблема в том, что их попросту некому реализовывать? Вовсе нет. По словам Евгения Федорова, председателя Комитета по экономической политике и предпринимательству Госдумы, примерно каждое четвертое научное открытие в мире происходит при том или ином участии российских ученых. Если точнее, то значительная доля открытий делается либо нашими бывшими соотечественниками в заграничных лабораториях, либо по дешевке идеи скупаются здесь, но реализуются уже за бугром. Федоров также утверждает, что фактически российские «фундаментальщики» оказывают всему цивилизованному миру научные услуги, но получают за это в тысячи раз меньше, чем могли бы при инновационной постановке научного дела.
Пример Андрея Гейма и Константина Новоселова тому свежайшее свидетельство. За это «спасибо» нужно сказать всем, кто разваливал советскую науку и способствовал утечке мозгов. Эксперты предупреждают, что развитие в России производств, построенных на инновациях, фактически потребует воссоздания отдельных секторов хозяйства, рухнувших за последние двадцать лет. Например, нанотехнологии невозможно развивать без могучей микроэлектроники, которая в период перестройки фактически перестала существовать.
Тем не менее научные центры продолжают работать и у нас. Константин Новоселов говорил, что часть работ по графену производилась его коллегами из Черноголовки, где он когда-то и сам работал. И сам Константин готов охотно сотрудничать с отечественными учеными.
Однако построение в России «умной экономики» пока больше всего похоже на точечную застройку, а не на системную реконструкцию. Несмотря на вложения, удельный вес инновационной продукции в российской экономике остается низким. По словам премьера Владимира Путина — немногим более 5%. Доля предприятий, осуществляющих технологические инновации, составляет меньше 10%.
Спроса нет
Проблема в том, что российская экономика остается сырьевой, из-за чего спрос на отечественные инновации в бизнес-среде и в обществе в широком смысле фактически отсутствует. Отечественный бизнес пока предпочитает копировать западные бизнес-идеи, а отечественные разработки не воспринимает как продукт на продажу. В России налицо кризис веры в возможность выгодной реализации идей. Проще продать разработки за границу, хотя стоимость их от этого оказывается в сотни раз меньше. Но частный бизнес не торопится заниматься венчурным инвестированием, ведь вложения в ноу-хау считаются самыми рискованными. Например, в 2007 году был создан Российский инвестиционный фонд информационно-коммуникационных технологий (РИФИКТ). Планировалось, что к 1,5 млрд. государственных рублей прибавится столько же частных и фонд начнет венчурное инвестирование в профильные проекты. Однако частных денег найти так и не удалось, и в 2010 году фонд стал чисто государственным. Недаром глава проекта «Сколково» Виктор Вексельберг напомнил, что венчурный бизнес по сути «долина смерти», где гибнет огромное количество на первый взгляд гениальных проектов.
«Сколково» может быть виртуальным
Кстати, о «Сколково». Надежду на инновационный прорыв наши власти связывают как раз со строительством этого инновационного городка, аналога американской Силиконовой долины. На реализацию проекта в этом году уже выделено 4 млрд. рублей, в 2011 году добавят еще 15 млрд., в 2012—м — 22 млрд., а в 2013 году — 17 млрд. рублей. А сколько еще бюджет недосчитается в результате дарения инноваторам налоговых льгот, пока точно неизвестно. Зато предполагается, что научный городок станет современным научно-технологическим комплексом, где будут рождаться российские инновации.
По словам Вексельберга, главная цель проекта — ускорить коммерциализацию научных идей. «Сколково», по его словам, должно стать третьей важной составляющей российской инновационной экономики. «Роснано» призвана развивать новую отрасль, создавать реальные производства и внедрять готовые нанотехнологические продукты, РВК должна поддерживать венчурные проекты. Другими словами, искать на них деньги. А в «Сколково», по убеждению Вексельберга, планируется «выращивать новые идеи и превращать их в готовый продукт» и потом искать партнеров для запуска идей непосредственно «в рынок».
Однако проект вызывает массу критики. Эксперты говорят, что для того, чтобы генерировать идеи и тем более их коммерциализировать, не обязательно тратиться на строительство города. «Сколково» вполне может существовать виртуально, и, скорее, это должно быть не место, где живут ученые, а имя нарицательное креативного состояния ума российской науки — таков основной аргумент противников строительства иннограда. Большие сомнения пока вызывает и возможность эффективной коммерциализации научных проектов в «городе под одной крышей», поскольку для этого необходима конкурентная среда. Кроме того, тормозящим фактором остается коррупция — многие иностранные и отечественные инвесторы просто боятся вкладывать деньги в российскую экономику. Об этом главы крупнейших иностранных венчурных фондов (инвестировавшие ранее в Apple, Cisco, Dell, Ebay, Facebook, Google, Hotmail, Microsoft, Oracle, Skype) прямо заявили во время встречи с Дмитрием Медведевым в этом году. Таким образом, пока наиболее заметным результатом в вопросе построения иннограда стало переименование железнодорожной станции Востряково в Сколково.
Помимо коррупции и недостаточной коммерческой привлекательности инновационному развитию мешает несовершенство законодательства. По словам Евгения Федорова, чтобы российская экономика стала инновационной, надо изменить не менее 100 действующих законов. При таком положении вещей вложенные в инновационное развитие деньги фактически уходят в песок.
Но правительство не собирается сворачивать с курса на «умную экономику». Судя по всему, в ближайшие годы инновации будут приходить в бизнес путем насаждения их сверху. Владимир Путин, выступая в этом году на заседании профильной правительственной комиссии, сообщил, что бизнес будут «постепенно подталкивать к внедрению новых технологий, ужесточая нормы технического регулирования, вводя современные стандарты экологической безопасности и энергосбережения». Также премьер заявил, что программа государственных закупок обязательно будет включать в себя инновационный компонент. А перед крупнейшими банками сверху поставлена задача повысить в своих портфелях долю инновационных проектов.
