Его мастерскую на Гоголевском бульваре в Москве называют арт-галереей. Полуподвальное помещение с зальчиками и закоулками притягивает как магнит поэтов, артистов, художников, даже философов.
Там приятно бывать: хозяин приветлив, гостеприимен, в суждениях о жизни и об искусстве парадоксален. Его мастерство лепки бесспорно, дерзость замысла и воплощения может иных шокировать, а знатоков возбуждает. И они с готовностью позируют ему.
«В США — 13 моих памятников»
Моя первая встреча с Потоцким состоялась в его мастерской. На этот раз он пришел в «МК» вместе с милой особой, художником Любовью Стройновой. Она сопровождала Григория и в Индии, на открытии памятника семье Рерихов.
— Что вас подвигло на неслыханную щедрость — отливать свои скульптуры в бронзе и дарить разным странам?
— Когда случилась катастрофа с Советским Союзом, я думал: как же мне поступить со своими творческими работами? Ведь именно тогда был нанесен самый сильный удар по имиджу России. И я решил создавать памятники, воспевающие духовную мощь России. И вот уже более двадцати лет ставлю свои памятники по всему миру.
— Вы поете славу нашим поэтам, писателям: Пушкину, Толстому, Лермонтову…
— Они теперь стоят и в Китае, и в Шри-Ланке, и на Филиппинах. Только в Соединенных Штатах — тринадцать моих памятников.
— Невероятно! И как это вам удается?
— Для мыслящих людей разных стран великие люди России — образцы таланта и человечности. К 200-летию Лермонтова я установил памятник великому поэту в семимиллионном китайском городе Сяминь. На открытие пришли тысячи студентов. Пели «Подмосковные вечера», читали стихи Лермонтова…
— Вы уникальная личность, раздариваете свои скульптуры в бронзовой отливке.
— Я размышляю над этим и сам себя спрашиваю: а почему художнику должны платить? Бог уже заплатил тебе — талантом. А ты отдай! Отдай с радостью. И тебе воздастся. Тебе помогают люди, тебя приглашают в страну. Главная радость для меня — у моих скульптур есть дом! Ведь искусство — это не момент заработка. В творчестве не должна присутствовать коммерция. Чем больше ты отдашь, тем щедрее тебе воздастся. В этом закон искусства.
— Но жизнь, черт возьми, дорожает. Семья, затраты — все стоит денег. За все надо платить.
— Я президент Международной академии доброты — International Academy of Kindness.
— Да, знаю: рафинируете возвышенные представления о назначении человека…
— Человек только тогда человек, когда он добрый.
— Потоцкий, в своем альбоме вы процитировали слова Достоевского о красоте в полном высказывании…
— Начало фразы помнят все: «Красота спасет мир». Но дальше у гения есть продолжение: «…если она добрая». Почему-то эту подробность оставили без внимания. А ведь без доброты у людей нет будущего. Передо мной не раз вставал вопрос: как решить все свои проблемы? Доброта — решение всех проблем.
— Вы не магнат, чтобы дарить свои скульптуры. Их создание — нелегкий труд. Страна, принимающая ваши дары, понимает это?
— Признаюсь, есть удовольствие в этом факте: тебя принимают самым почетным образом, предлагают лучшую гостиницу, устраивают приемы. Тебя находит телевидение, о тебе пишут газеты… Когда был подарен Турции Николай Чудотворец, его принимал директор художественного музея. Он внимательно осмотрел мою работу. И написал вердикт: «Произведение искусства». Значит, его можно устанавливать и в городе, где даже нет христиан. И теперь мусульмане с интересом и уважением относятся к моему Николаю Чудотворцу.
А почему мэр на это пошел? В разговоре с ним я позволил себе заглянуть в будущее и сказал ему: «Турция в новое тысячелетие должна войти с идеей веротерпимости». И он просто воспрянул: «Пусть меня снимут с работы, но ради этой великой идеи, несущей мир, я поставлю ваш памятник».
Обычно моей скульптуре отводят лучшее место в городе. В Маниле, на Филиппинах, например, мой Пушкин установлен напротив мэрии. Филиппинцы покрасили булыжники мостовой перед памятником в красный цвет.
В Китае в городе Нингбо моему Пушкину выделили площадь перед Большим театром. Там с давних пор стоял памятник Давиду Микеланджело. Теперь эту площадь держат в гармонии два гиганта.
«Кохинор — самый крупный алмаз»
— Наши великие соотечественники Рерихи: и Николай Константинович, и Елена Ивановна, и Святослав, и Юрий — в полной мере обладали душевной щедростью, и потому вся семья почитаема в Индии, где они нашли свой приют для жизни и для искусства. В последние годы нечасто в России вспоминают о них. Даже музей Рерихов в Москве некому финансировать. И вдруг неожиданная весть: Потоцкий открыл в Наггаре свой памятник отважному семейству. Долго вы входили в рериховскую проблему?
— 25 лет назад, когда стал набирать темп национализм в Молдавии, я жил в Кишиневе. И всех русских там почему-то объединили идеи Рерихов. Было создано мощное движение вокруг имени великого художника и великой женщины. Людей увлекла идея творчества Рериха, его убеждения. Это тогда поразило и меня. Люди в этой сумятице осознанно стали опираться на свою самобытность.
После долгого размышления и изучения их творчества и всей жизни я пришел к пониманию: эта великая семья — русская пирамида человечества. Так я нашел образ своей скульптуры. Пирамида: четыре личности — четыре грани. Вся семья достойно представляла русскую культуру.
— Николай Константинович и Елена Ивановна, да и их сыновья — крупные личности, недюжинные таланты, а потому их идеи понятны людям разных национальностей.
— С этой мыслью я и стремился в Наггар со своей рериховской пирамидой. Я туда приехал раньше. Это такая глушь! 700 километров от Дели… Даже сейчас это далеко. А как в ту пору они туда добирались? Это просто подвиг.
Когда искали место для моего памятника, то выбрали отель «Кохинор». Место его великолепно, отель стоит на возвышении. Улица имени Рериха, на которой он стоит, ведет прямо в имение Рерихов. Никто не может пройти мимо памятника, не заметив его.
— Григорий, интересно участие в этом акте хозяина отеля.
— Он мне рассказал: «Когда я был маленьким, однажды мимо проходил красивый и приветливый человек. Мне шепнули: «Это Святослав Рерих…» Отец моего отца, то есть мой дедушка, ходил в гости к Николаю Рериху». Николай Константинович был глубоко уважаемым человеком, и все почитали за честь прийти к нему в гости.
— А чем вас поразил этот щедрый индус?
— Свой отель четырехэтажный он построил сам, лично. Придумал название отеля необычное — «Кохинор». Это имя самого красивого в мире алмаза. А рядом с отелем владелец собирается построить храм, чтобы можно было совершить обряд памяти и помолиться теперь уже и за Рерихов.
Я делал памятник прежде всего для себя. Каждая вещь должна быть образом. Искал нечто, некое открытие. Оно не в том, как ты вылепил. Весь эффект в том, что ты увидел! Для меня этот памятник — русская пирамида человечества. Ведь пирамида — это огонь.
— А вас кто рекомендовал властям Индии?
— В ту пору посол России в Индии Трубников. А место для памятника Рерихам выбрали индусы сами — Наггар. Я приехал туда и поразился. Дом Рерихов — всего из трех маленьких комнат. К сожалению, там осталось всего несколько небольших работ Николая Константиновича. Музея как такового нет. Уже не было на свете хранительницы дома Урсулы. Я, наверное, последний из русских, видевший ее живой. Она никого не хотела видеть, избегала встреч с русскими. А меня она приняла. Мы хорошо поговорили. И я ей пообещал установить памятник семье Рерихов. И эта тихая женщина воскликнула с радостью и сомнением: «Неужели вы это сделаете?» Она мне поверила, хотя я еще в ту возможность сам верил с трудом.
В принципе все очень сложно в этой жизни. Но когда тебя окружают друзья и начинают помогать — все становится одолимо. У меня есть друг Рихард Хартман, немец по происхождению. В моих глазах он великий человек. Я написал ему письмо с просьбой о помощи: мне нужно было привезти в Ниццу памятник Чехову. И он мне ответил, что в Ницце его сестра владеет отелем. И с тех пор мы иногда видимся: то раз в год, то через пять лет. Он помог мне перевезти все мои работы в другие страны. Щедрый меценат воскликнул: «Вы дарите свои работы, а я всего лишь доставляю их. Конечно, помогу». Он меня спас.
И он помог довезти рериховскую пирамиду в Дели. Но потом произошли разные события. Оказывается, уже много лет собирали в России деньги на создание памятника Рерихам в Индии. А тут вдруг какой-то Потоцкий, чуждый им и непрошенный, уже создал памятник, привез в Индию и дарит просто так, без денег.
Посол очень удивился этому протесту. Там же, в Наггаре, на участке полно места. Можно выставить целую экспозицию памятников.
О Мастере и Маргарите я размышлял всю жизнь
— Григорий, вы известны и как живописец. Знатоки восхищаются вашими живописными портретами. Что испытывает живописец с кистью в руках, когда женщина обнажается и застывает перед ним в избранной позе?
— Обнаженная женщина — это совершенство замысла Божьего как в духовном, так и в материальном воплощении. Самый великий художник — это Бог, природа. И этому совершенству гармонии нам, художникам, нужно бесконечно учиться.
— Какое высшее чувство владеет художником во время этого сеанса?
— Когда художник встречается с прекрасным, с божеством по имени Женщина, им овладевает абсолютное чувство любви. Только любовь водит кистью художника на полотне. Ни в коем случае нельзя смотреть на женщину как на объект, как на натюрморт, который надо нарисовать. Ничего не получится.
— У вас прекрасная фотография вместе с Пьером Ришаром. По фотографии ощущаешь ваше духовное родство. Знаете ли вы о реакции на его бронзовый бюст?
— Когда работа была отлита в бронзе и он ее увидел, то в неподдельном восхищении закричал: «Жена, жена! Посмотри, какое чудо!» И в их глазах было столько благодарности и признательности, что, возможно, это была лучшая минута в моей жизни.
— К своему 60-летию вы, Григорий, укоротили свою пышную белую бороду. Ни в походке, ни в эмоциональном фейерверке еще не ощутимо ваше 60-летие. Энергия бурлит и пенится. Наверное, потому, что вы постоянно влюблены. Во что и в кого?
— Рядом со мной юная муза Любовь Стройнова, она сама художник и модельер. Я ее могу бесконечно писать, и мне это дает силы и чувство молодости, словно я только начинаю свой жизненный путь.
Необычный Высоцкий
— Расскажите чуть подробнее о своей выставке в Русском музее.
— Скульптор должен жить долго. Создать что-то совершенное, чтобы осталось. Русский музей выставил более 40 моих скульптурных работ и 30 живописных. На открытие пришло очень много людей: пресса, телевидение. Одновременно с выставкой была премьера мюзикла «Мастер и Маргарита» в питерском мюзик-холле, где была выставлена моя скульптурная композиция Мастера и Маргариты. Над этим памятником я размышлял всю жизнь. И вдруг однажды меня осенило: Мастер и Маргарита — это перекрестие в виде Андреевского креста. Это крест вознесения. Готовность к полету.
— Но современный зритель не представляет, как выглядел Андреевский крест. Как он угадает высшее стремление скульптора?
— Когда образ точно найден, он произведет нужное впечатление.
— Мы поймем это перекрестие фигур как чувственное и возвышенное совпадение. И фатальную силу, разобщающую их.
— Они запеленаты жизнью — их руки только за спиной встречаются. Для меня Мастер — всегда Христос. А вот кто такая Маргарита? Да, это Муза. Да, это любимая. Но Маргарита — это сама Жизнь. Мастер — не обязательно мужчина, потому что скульптурно образ Мастера и Маргариты — больше, чем любовь. Питерцы так заинтересовались и Высоцким, и Мастером и Маргаритой, хотят их у себя установить. Они, конечно, не вписываются в реалии нашего времени, достаточно грубого и бюрократического. Но всегда есть надежда.
— Мне кажется, ваш образ Высоцкого, заключенный в сердцевине огромной гитары, нуждается в вашем комментарии.
— Все изображения Высоцкого, на мой взгляд, сделаны прямолинейно и банально. У меня Высоцкий — это крик. Это боль. Это стон. Это песня! От гитары падает бронзовая тень — она символизирует тень времени Высоцкого. Сейчас это крик тишины. И он слышен.
— Внутренний крик всегда слышен чуткому сердцу!
— Как зов, объединяющий нас. Я и образ Эйфелевой башни соединяю с образом Марины Влади. Она — его Эйфелева башня!
— Романтик вы наш, при вашей открытости и доступности естественно увидеть в вашей Арт-галерее молодых особ, очень подвижных, чем-то занятых, готовых прийти к гостям на помощь…
— Моя мастерская слывет домом доброты.
— В атмосфере витает какая-то тайна, объединяющая вас, созывающая их в галерею.
— Это действительно так. Дело в том, что русская женщина особенная. Нет в мире такой женщины, которая бы сочетала в себе красоту и духовность. Чувствую красоту ее души. В ней жива потребность в духовном общении.
— И ваше общение с женщинами дает импульс чему-то возвышенному?
— Когда вижу вблизи красивую женщину, любуюсь и оцениваю, как она смотрит, как она идет. При желании все это в ней можно увидеть. Встреча с женщиной — это всегда встреча с неизведанным и прекрасным миром. Женская красота — это материализация ума. И чем умнее мужчина, тем глубже и полнее он может осознать женскую красоту, результат божественного творения.
— Вы, Потоцкий, — певец женщин, жизнерадостный человек, хотя на вашу долю выпало много страданий.
— Я родился в ГУЛАГе. У меня не было ни одного шанса выжить. Я десять лет не ходил. Не мог получить нормального образования. Я был изгоем. В 35 лет мечтал вылепить и отлить хотя бы один портрет в бронзе, отдать в музей и умереть. И я все-таки состоялся как художник. Почему? Потому что министр культуры СССР дал разрешение на отливку в бронзе.
У всех нас два пути: либо озлобиться, либо вдруг понять, что мир прекрасен. Проблемы мы не решим. С ними надо жить. Будь честным, будь красивым, и тебя будут любить. А мы не доверяем друг другу. Если ты отдаешь, тебя Бог не оставит. А если вдруг оставил, значит, ты заслужил.
Агония зла
— Вы высоко цените доброту. Но не может быть, чтобы вы не замечали того, что творится вокруг. Если отрешиться от идеальной теории Достоевского о доброте, которая вместе с красотой спасет мир, то тишина внутри не наступит. Слишком много злого, черного, разрушительного вокруг нас.
— Все, что сегодня происходит, — это всего-навсего агония зла. Агония. А зло так ничтожно и так воняет, что нам кажется, будто оно поглотило весь мир. Но на самом деле зло умирает.
— Слишком откровенно оно барствует.
— Самое темное время — перед рассветом. Оно умирает как умеет. Весь XX век доказал человечеству, что путем насилия ничего нельзя разрешить, ничего нельзя построить. Насилие бессмысленно в созидательном плане. Насилие — не созидание. Это главный урок XX века.
Собянин подарил мой символ доброты — «Одуванчик» — Севастополю еще до событий на Украине. На День города состоялось очень красивое открытие памятника. Русским языком на нем было написано: «Символ доброты — одуванчик». Мы Украине это подарили. А через 6 дней наш «Одуванчик» был уничтожен. Это случилось 15 июля, в прошлом году. Украина не приняла наш символ доброты, той доброты, с чем пришла и приходит к ним Россия. Я написал тогда письмо Януковичу.
— И агония зла там воспылала. Они в чем-то обвиняют наш «Одуванчик»?
— Они назвали мой «Одуванчик» сатанинским знаком. Не знают, глупцы: одуванчик был знаком Божиим непорочного зачатия Христа. В моем «Одуванчике» — открытые ладошки и открытые глаза. Этот мой памятник установлен в нескольких странах. И вдруг только в Севастополе нашли в одуванчике что-то еврейское. Открытие моих памятников во всех странах освящают священники. И в Севастополе местный батюшка открывал мой «Одуванчик». И когда свершился этот вандализм уничтожения, у местных жителей появился страх перед грядущим погромом.
— Вы терпеливый мужественный человек. И ваши одуванчики продолжают полет по миру…
— Я сейчас отлил более сотни портретов в бронзе. Ни у кого не надо просить на это разрешение. Надо просто понять: мир прекрасен.
— Ваши дары отлиты в бронзе. Они стоят больших денег.
— Не таких уж больших. Две тысячи долларов за тонну. А из нее мы отольем 20 памятников. Каждый обойдется в 200 долларов. Это стоимость металла. Все остальное — мой труд
