Сегодня никому не надо объяснять, что такое баттл и уж тем более, что такое рэп. В том числе благодаря таким ютуб-площадкам, как Versus, где на днях была опубликована долгожданная схватка Мирона Федорова (он же Oxxxymiron) и Славы Карелина (он же Гнойный). 11 миллионов просмотров за первые сутки. Десятки публикаций в СМИ. Критика от Юрия Лозы. Этот словесный поединок носит все признаки резонансного события и безусловно им является. Но чем действительно интересна встреча двух враждующих MC, так это тем, что на ней в адекватной форме и с должным уровнем мастерства был поставлен вопрос, который давно уже надо было задать. Как и положено высококлассной дуэли, речь идет о вопросе чести.
В одном из своих раундов Мирон упомянул Андрея Михеева, рассказывая о том, с чего в принципе началось русское баттл-движение в эпоху ютуба. Так совпало, что именно Андрей был одним из двух моих соседей в общежитии, когда я только переехал учиться в Москву в 2004 году. Андрей, несмотря на свои 17 лет, работал главным редактором одного из двух сайтов рунета про русский рэп, и пользовался в этих кругах определенным респектом. Я же тогда смотрел на русский рэп, как Руслан Белый на новые ворота. Но так как у Андрея единственного из всех в комнате был компьютер и колонки, слушали мы его музыку. Так настоящий русский рэп, а не Децл, что крутили по MTV, впервые – не без насилия – ворвался в мою жизнь.
Это было время, когда русский рэп еще не избавился от подражания американскому – вроде группы «Bad B. Альянс», читавшей про Москву так, будто это Нью-Йорк. Но по закоулкам России уже начали появляться то тут, то там свои Типси Типы, которые годы спустя эволюционируют в рэпера Хаски. Полноценного самобытного артиста, выросшего и воспитанного русской хтонью, а не злыми улицами Бруклина. Тот русский рэп середины нулевых был источником пусть примитивной, но единственной правды о нашей жизни. Чего-то настоящего. За редким исключением не было никаких эстетических причин слушать его всерьез, но было интересно за этим наблюдать со стороны.
Но я хорошо помню два культурных откровения, связанных с русским рэпом, которые очень ярко выделялись на фоне остальных. Тот случай, когда ты слышишь и понимаешь, что стал свидетелем чего-то чудесного. Первый раз, когда мой сосед откуда-то принес болванку (белый CD, на котором чуть ли не от руки маркером написано название группы) с еще не вышедшим официально альбомом "Кровостока" "Река крови". И второй раз, когда он мне скинул в мессенджере (кажется, это был QIP – позерская замена распространенному тогда ICQ) трек «Последний звонок» какого-то парня с хип-хоп форума с задротским ником Oxxxymiron.
Трек оказался вольным пересказом фильма "Слон" Гаса Ван Сента, только события автор полностью пропускал через себя, разговаривая от лица школьника, который расстрелял собственный класс накануне выпускного. В треке – уже тогда – было все, за что позже публика будет рвать Мирона на части. Смелость, образность, рефлексия, тяга к саморазрушению и агрессия, за которой, как за хитиновым покровом, скрывается уязвимая натура.
Впечатление от услышанного было настолько сильным, что когда в августе 2011 года в Лондоне начались погромы, я придумал сделать с Мироном интервью в "Московском комсомольце". Типичная уловка корреспондента отдела культуры – использовать горячий новостной повод, чтобы протащить на страницы газеты любимого артиста. Молодой рэпер уже тогда с маниакальной тщательностью правил каждое слово. Текст вышел с фотографией Мирона на первой полосе под специально пугающим заголовком. А на сайте под интервью разместился сингл с будущего альбома – трек "Восточный Мордор". Это было первое упоминание Оксимирона в федеральной прессе и вообще где бы то ни было за пределами рэп-тусовки. И хотя в том тексте он был интересен редакции в первую очередь как очевидец, а не музыкант, фанаты Мирона – уже тогда – устроили такой хайп с просмотрами и комментариями, какого я раньше не видел никогда.
"Восточный Мордор" подобно "Последнему звонку" – рассказ от первого лица о жизни в невыносимых условиях, где художественный вымысел плотно переплетается с личным опытом. Как скажет сам автор по другому поводу: "Эта инфа, как лавина, в ней вранья половина, но ты никогда не узнаешь, какая именно". Тогда же на Мирона начала сходить еще одна лавина – славы.
После интервью в "МК" довольно быстро появился похожий сюжет в репортаже Ромы Супера в "Неделе" с Марианной Максимовской на РЕН-ТВ. Уже с телекартинкой и живыми интервью не только с Мироном, но и его друзьями по Грин-парку. Потом были GQ, «кавер “Биллборда», «Пикник «Афиши» и далее по списку. Еще вчера Мирон читал про жизнь в говне, а сегодня он самая модная зверюшка в зоопарке. Смотрите: рэпер, но умеет складывать слова в предложения! Да еще учился в Оксфорде! Да еще упоминает Плутарха! Лучше всех эту ситуацию описал сам Мирон в "Песенке Гремлина".
Первое время по инерции продолжалась его игра в андегрануд. "И все вокруг замечательно, но убей меня, пока я не скурвился окончательно". Вышел первый альбом, собранный в большинстве своем из старого материала. А оттого автора нещадно мотало между баттловыми куплетами с их гипертрофированной агрессией и бесконтрольной игрой слов ради игры слов – и попытками написать полноценную песню. Что-то вроде того же "Последнего звонка". Местами было интересно, но в общем напоминало незрелое и растерянное высказывание одаренного человека.
Так продолжалось до тех пор, пока Мирон – опять же долго, мучительно и напоказ – не смирился с бешеной популярностью, к которой явно стремился – и к которой оказался сперва не готов. Говоря по-простому: Оксимирон разрешил себе быть ролевой моделью. Тут начался совсем другой разговор. Там, где раньше была рефлексия и преодоление себя, теперь – переиначенная на разный мотив одна и та же проповедь. С одним лишь исключением, что проповедует Мирон отныне сам себя. А потому его постоянный герой, он сам, постепенно превращается в мессию, символ без плоти и крови.
Его таланта и харизмы достаточно для того, чтобы большой и даже огромный зал выкрикивал его тексты наизусть. Даже если он исполняет материал, который выложил в сеть за пару часов до концерта. Но если вслушаться в "Горгород", то за вычурной и выверенной формой по-прежнему звучат страх и растерянность. Растерянность оттого, что автор не знает, что хочет сказать. Не знает в прямом смысле. Лирический герой по очереди пытается примерить ролевые модели талантливого писателя, зажравшегося писателя, влюбленного, революционера, мэра, коллаборациониста, конформиста, пофигиста. И каждым новым треком уничтожает эти модели – одну за другой. Точнее все существующие в мире ролевые модели герой отвергает сам, а модель пофигиста ему не позволяет принять сам автор, обрывая малодушный монолог персонажа выстрелом. Единственное прямое высказывание на альбоме, лишенное спасительной игры в аллюзии (чтобы ни в коем случае не назвать вещи своими именами – не показать себя) – трек "Где нас нет". Все тот же "Восточный мордор" на новый лад, только еще жестче и инфернальней. "Последний звонок" когда-то говорил полностью от первого лица, отчего аналогия была прямой и прозрачной. В "Восточном мордоре" герой стал теряться среди обитателей неблагополучного лондонского района Е16. В треке "Где нас нет" герой исчезает окончательно, растворяется в обрывках нелинейного нарратива.
"Горгород", как и та империя, которую Мирон строит с нуля, и есть Вавилонская башня, что красуется у него на обложке. В какой-то момент он увлекся покорением соседних земель – и отлично в этом преуспел. Но любая империя – это порождение сверхамбиций, за которыми стоят еще большие амбиции. Подмена (или смена) мотиваций опять же задокументирована в словах самого Мирона. Раньше было "тут уж либо баттл-рэп, либо на шею петлю". Теперь – баттлы "из спортивного интереса". Раньше было "я хейтер, я ненавижу ваш рэп". Теперь – "я строю Империю". Раньше было "наконец-то русский рэп признали – мне не <наплевать> ли?". Теперь – он берется лично давать добро, что есть рэп, а что так – блогерство.
У такого поведения есть резоны. Баттл-рэп, рэп вообще перестал быть борьбой за жизнь, оставшись средством самовыражения. Теперь «Версус», сам Мирон – это действительно новый мейнстрим. Как мейстримом давно стали Тимати и Баста. Оксимирон запоздало пытается с этим бороться, но его журение родного «Версуса» и вражеского «Слова.СПБ» не выглядит как священная война. В отличие от чистого гнева его оппонента Гнойного. И это тоже нормально и объяснимо. И вообще если смотреть с точки зрения бизнеса, то Мирон послужит отличным примером классического сэлф-мейда. Человека, на наших глазах прошедшего путь «пешкою в дамки». Но Мирон занимается искусством, а это совсем другая система координат. Нет проблем с тем, чтобы быть популярным. Как нет ничего плохого в Олимпийском, который его ждет в ноябре. Но совсем другое, когда и первое, и второе превращается в навязчивую манию. В самоцель. И здесь уже Мирону Гнойному ответить пока нечего.
Любой империи, как финансовой пирамиде, приходит конец. Сама цель – построить империю – выглядит сегодня абсурдной, архаичной, наивной, безумной. Но главное – за этим захватывающим бегом к Олимпу легко увидеть бег от себя. Черт с ним с Гнойным, его дело рвать там, где тонко. Но что сам Мирон?
Ты долго к этому шел. Ты это полностью заслужил. Наконец наступает ноябрь 2017-го. Москва. Ты на сцене – и не Политехнического, а Олимпийского. На самой вершине Вавилонской башни. Перед тобой 30 тысяч человек. В ютубе – еще столько же миллионов. Они ждут каждое твое новое слово. И что ты им скажешь теперь? И есть ли тебе на самом деле, что сказать?
Вот о чем была встреча Гнойного и Оксимирона. Все остальное так – репетиция перед его баттлом с Дизастером.
Автор: Никита Карцев
