Если спросить практически любого человека, чем отличается современная наша печать, то смысл ответа скорее всего сведется к тому, что «пресса пожелтела». Писать стали хуже, грубее, безграмотнее, непрофессиональнее… Все плохо. Притчей во языцех в этом отношении стала Знаменитая Московская Газета.
Все это уже было. Революционная красная публицистика вызывала ужас у Ивана Бунина. А пресса сталинских лет пестрела «проклятыми гадами», «змеиными выродками» и «бешеными собаками» (троцкистско-бухаринскими). И безграмотность тоже — не «веяние нашего времени». Любые революционные времена отражаются на языке не лучшим образом: если ломается и корежится жизнь, то и язык в стороне не остается. Старый мир тогда разрушался до основания — строился мир «наш, новый» (говоря словами «Интернационала», гимна этого разрушения). Он требовал новой литературы — в смысле не только «партийности» (была такая знаменитая статья Ленина «Партийная организация и партийная литература», вышедшая еще до революции), но и нового языка.
Владимир Маяковский, символ этой литературы, «певец революции», писал о том, что «улица корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать!» — и посвятил свой талант поискам «новых форм» («Дайте новые формы!» — восклицал он в другом своем стихотворении) для самовыражения этой «улицы», так внезапно вышедшей на авансцену русской культурной и общественной жизни. Вот новые формы и пришли. А когда, выражаясь словами того же Маяковского, «успокоились бури революционных волн, подернулась тиной советская мешанина», словом, все устаканилось, уже и трудно стало поверить, что советский канцелярит и официоз начинался с этакой романтики.
То же самое происходит и сейчас. Ведь чем 1991 год не революция. Она самая. На момент написания этих строк с тех пор прошло около 15 лет — значит, если брать аналогию с
Впрочем, Михаил Жванецкий давно написал, что неприятности нужно переживать по мере их появления. Вернемся к нашей теме. К языку. Свободному и зажатому, экспрессивному и приглаженному.
Языковые средства, конечно же, не самоцель. Они должны усилить эффект. Воздействовать на читателя. Решить проблему, о которой идет речь в статье или заметке.
В советские времена газетные или журнальные публикации, особенно в центральной партийной печати, непременно вызывали реакцию со стороны начальников, которые решали изложенную журналистом проблему — или по крайней мере создавали видимость активных действий в этом направлении. Этим, кстати, пользовались и в неблагоприятных целях: именно инспирированные партийной верхушкой публикации, изображавшие «глас общественности», знаменовали начало сталинских «чисток», хрущевских гонений на священников и авангардистов, брежневского сворачивания «оттепели» и так далее. Например, «проблемный очерк» «Человек за решеткой», вышедший в «Советской России» 27 августа 1960 года, положил конец «недолгой мягкости» (по определению Солженицына) «архипелага ГУЛАГ».
С другой стороны, те материалы, которые, с точки зрения влиятельных консерваторов, были «антисоветскими» (и тем не менее прорывались на страницы советских изданий), обеспечивали неприятности как их авторам, так и публикаторам. Такова судьба одного из феноменов «оттепели» — журнала «Новый мир».
В общем, в советское время оставить без какого-либо внимания проблемную заметку в газете было практически невозможно.
В годы перестройки (
Поток разоблачительных публикаций, за которыми не следует никаких ощутимых действий, вызывает понятную психологическую реакцию — пресыщения и отторжения.
В этих условиях в статьях парадоксально возрастает роль формы. Не что сказано, а как сказано. Если «жареные» факты сами по себе не являются больше
Именно этим скорее, чем пресловутой «вседозволенностью», — и объясняется экспансия просторечной и грубо-просторечной лексики: это спорная, но искренняя попытка говорить с аудиторией, на которую ориентируется издание, на ее языке.
Конечно, какая современная журналистика без использования просторечной, грубо-просторечной и жаргонной лексики.
Данный прием применяется в двух целях: либо для передачи «колорита» описываемых явлений («правды жизни»), либо для выражения личных взглядов автора на происходящее. Особенно широко используются экспрессивно-просторечные глаголы.
Это один из самых мощных стилистических приемов, и особенно эффективен он в сочетании с другими, в том числе производимыми средствами синтаксиса. Интересно отметить схожесть данного приема у газет полярной политической направленности. Самое же традиционное и «безобидное» использование просторечной лексики, бытовавшее и в более «чопорные» времена, можно наблюдать в очерках, описывающих жизнь «простых» людей, говорящих именно на таком языке.
А еще в газетных текстах сплошь и рядом встречается употребление неологизмов, варваризмов и заимствованных слов. Это самый «актуальный» прием, который напрямую связан с общественно-политическими переменами в стране нашей. В речь вернулись слова, которые раньше были историзмами (Дума, пристав, управа, присяжный заседатель и т.п.); она насытилась заимствованиями, которые относились к разряду экзотизмов (мэр, префект, спикер, президент) или являлись названиями мало распространенных в СССР, «дефицитных» предметов (плеер, пейджер, компьютер, ноутбук и др.), новых сфер деятельности (маркетинг, трейдинг, лизинг, мерчендайзинг…) и должностей (брокер, менеджер, дистрибьютор, риэлтор…).
К новым условиям общественной жизни приспосабливается и русский язык, вырабатывая различные неологизмы (омоновец, руоповец, федерал, кредитка, мобильник и т.д.).
Употребление подобных слов, на мой взгляд, «безобидно» в том случае, если они не имеют аналогов в русском языке и заполняют, так сказать, пустые «ниши» в нашей словесности. Иное дело — тенденция заменять привычные русские слова «импортными» синонимами. Вероятно, связано это с причинами психологическими, с не изжитым еще соблазном «запретного плода», который априори вкуснее «разрешенного».
Считается, что зарубежный аналог обозначает нечто более возвышенное, интересное, значимое, чем его русский вариант. Например, тинейджер — не просто подросток, а представитель светской, обеспеченной и раскованной «золотой молодежи»; бизнес — не просто дело, но особо серьезное, прибыльное; супермаркет — не просто универсам, но доведенный по ассортименту, интерьеру и обслуживанию до совершенства и т.д.
Следующая ступень на этом порочном пути — употребление варваризмов, т. е. иностранных слов, вовсе не переработанных в русском языке.
Возможно, многие обращали внимание на частое употребление в печати слова «господин» («
Вольности и особенности стиля Знаменитой Московской Газеты многих раздражают. Газету все ругают, но при этом практически все и читают. Каждый читатель находит
За эту «всеядность», или, если говорить более высоким стилем, эклектизм газету можно и упрекнуть. Я бы не стал этого делать. Задача газеты, которая объявила себя изданием для всех, — именно это и сделать. Всех охватить. Поэтому на одной полосе будет жуткий текст про расчлененку, на другой — фривольный рассказ о поп-звездах, а на третьей — интеллигентнейшее интервью с видным интеллектуалом. Газета для всех.
Впрочем, те, кто газету ругает, как правило, не замечают ничего, кроме материалов, которые их раздражают.
Раздражает, например, так называемая заказуха. Проплаченные материалы. В начале
Несколько лет назад за это был уволен один довольно известный тогда журналист. Редактор сказал, что с такой репутацией того не примут ни в одно печатное издание, и, видимо, слово свое сдержал, ибо журналист этот вскоре появился… на телевидении и даже одно время вел на одном из каналов свою передачу.
Эта борьба с заказухой имеет и оборотную сторону. Ни о ком нельзя хорошо написать без подозрения в том, что тебе за это заплатили. Журналистская элита, ведущие обозреватели и начальники отделов, конечно, легко обходят эти барьеры — так что симпатии и антипатии ясны всякому, кто регулярно читает их материалы.
Тем же, кто до этих высот пока не дослужился, безусловно нужно доказывать, что хорошо отозваться о ком-либо не всегда можно непременно за деньги. Тут вне подозрений разве что защита откровенно бедных и обездоленных, у которых денег, чтобы заплатить журналисту, явно нет.
Впрочем, если читатель уверен, что тот или иной текст «проплатили», то разубедить его, разумеется, невозможно.
А в первую очередь тех, кто Знаменитую Московскую Газету недолюбливает, раздражают «насилие и секс».
