Несколько лет назад в предисловии к своей книге «Русские, или Из дворян в интеллигенты», объясняя, что, мол, данная книга — для многих, для каждого, по крайней мере из тех, кто соберется ее прочесть, я позволил себе вспомнить, как на обсуждении сборника Вайля и Гениса «Родная речь» отвесил им комплимент. Небезопасный:
— Искренне надеюсь, что ваш труд не имеет ни малейшего научного значения.
Авторы, слава богу, поняв, что не лукавлю, заулыбались.
Мало того, распоясавшись, я привел в том предисловии цитату, уже вполне кровожадную. Из «Мартина Идена»:
— «...Преподаватели естественных наук пусть остаются. Это поистине замечательный народ. А вот девяти десятым филологов и лингвистов, этим безмозглым попугайчикам, очень бы полезно проломить головы».
Совершенно не обладая радикализмом джек-лондоновского героя, не могу скрыть симпатию к его порыву: с некоторых пор словосочетания «литературная наука», «наука о литературе» приводят меня в содрогание — как нечто (и как раз на те самые девять десятых) выморочное, не нужное читателю и вредное для писателей.
Разумеется, речь не о редких талантах от Бахтина до Лотмана, чье существование предусмотрел даже размашистый по-матросски Мартин: они-то искупают... Нет, оборву себя: есть вещи, которых не искупить, и одна из них — тот неуклюжий монстр, не кентавр, а Тянитолкай (ни туда ни сюда, ни то ни се), каковым являлась советская «наука о литературе» с ее храпченко-метченко-овчаренками, с ее «исследовательскими» институтами, с «планом» и «листажом».
Но мое сомнение более общего рода.
В «Роковых яйцах» Булгакова у гениального профессора Персикова есть добросовестный ассистент Иванов, оказавшийся неспособным после гибели патрона воссоздать «луч жизни». Все у него под рукою — ан... «Очевидно, для этого нужно было что-то особенное кроме знания, чем обладал в мире только один человек — покойный профессор Владимир Ипатьевич Персиков».
Вероятно, во всех науках Ивановы (Джонсоны, Хансены, Иогансоны) неоценимо полезны, кроме той области, что одушевляется чудом. Которое, как положено чуду, неизъяснимо — во всяком случае, до конца.
Хорошо. Это — о литературоведении, о науке, далеко не всегда удерживающейся от соблазна выдать себя за точную, как раз изъясняя и разлагая чудо. Но, опять же не собираясь парадоксальничать, признаюсь, почти покаянно, что с годами перестал различать типологическое содержание понятия «критика». Живого, животрепещущего...
В самом деле!
Что общего между Добролюбовым, Антоновичем и, с другой стороны, Иннокен-тием Анненским? То, что те и другой, в отличие от прозаиков, имеют дело с так называемой второй реальностью? Резонно. Куда при таком раскладе, однако, денем, предположим, историческую романистику, также берущую за основу то, что было некогда, черт-те когда, сохранившись в преданиях и документах?...
Да, есть жанры чисто критические — рецензия, литературный обзор. Но именно они, с их жанровыми — справедливыми — рамками неизбежно ограничивают самовыявление критика. Смиряют его индивидуальность.
К чему все это говорю? Да как раз чтобы объясниться. (Или оправдаться?)
Я — по крайней мере, воспринимая себя таковым, — уж точно не литературовед, живущий по законам науки. Критик?.. Возможно, но в сугубо собственном понимании слова.
Говоря без амбиций и без самоуничижения, я, надеюсь, достаточно квалифицированный — и уж, без сомнения, опытный — читатель, надо полагать, научившийся за долгие годы внятно излагать свои мысли. Передавать свои ощущения.
Знаю, у меня репутация полемиста, от чего отрекаться глупо, сделав все-таки оговорку: даже при том, что удавалось порою кого-то переубедить, не они, переубежденные, бывали моими излюбленными читателями. Не в обиду им, но человек, которого ты обращаешь в свою веру одной-единственной статьей, — обладал ли он действительными убеждениями?
Так получилось, что задачей критики — оставляю термин в качестве рабочего — для меня стало собирать вокруг своего суждения единомышленников. Что существенно, и тех, кто о нашем с ним единомыслии не подозревал. Или — вот тут амбиция профессионала! — не находил слов или осознанных чувств, чтобы «примкнуть». Только всего.
