Случайность. Приближаюсь к спортивной площадке, широкой, заливистой, как смех, всё собой заполняющей и обнимающей. Кажется, куда бы ни сделал шаг, везде протянется поле. Шершавое, слегка жестковатое, молчит. Вокруг аккуратное кольцо забора. Ни перепрыгнуть, ни обогнуть. Попасть внутрь можно только через крошечную калитку — слитая с забором, она тает в сером.
Распределение событий по степени актуальности у лиц с «сжатым» и «растянутым» временем
Друг тянет ко мне руки. Тонкими полосами их разрезает забор. Еще не попав внутрь, дотрагиваюсь. У него сегодня день рождения. Придумал играть на спортивной площадке. Пинать мяч. Бегать. Работать телом. Я мягко под него подстраиваюсь, хочу сделать подарок, но внутренне тихо сопротивляюсь окружающему. Захожу внутрь, слегка заторможенная. Под ногами рассыпаются мячи, будто бы кто-то случайно оборвал леску, на которой они покоились и спали, как бусы. На площадке собираются люди, они разделяют меня на несколько частей, в которые встают незнакомые имена. Я же в ответ отдаю своё и напрягаю память. Вижу, как всё медленно складывается. Ничего не остаётся, кроме как начать двигаться в общий такт. Плыть. Можно играть в футболволейболбаскетболбадминтон. Вон в той сумке ещё. Нет же в другой черной. Доставайте. Пока мячи остаются на земле, я ничего ещё не знаю. Мир продолжает раскручиваться, увеличиваться, длиться. Он представляется большой дородной женщиной. Я никогда не смогу обхватить её руками, и от этой мысли становится приятно. Можно сказать, что так рождается идея об устойчивости окружающего, ведь перед глазами нужная сменяемость кадров. Она линейна, последовательна. Я забыла, что боюсь мячей, будто бы это было во сне. Один из них оказывается в воздухе, и в голове всё путается.
Детская площадка.
Урок физкультуры.
Голос.
Сегодня уже шестой ребёнок ломает пальцы на волейболе, куда вы смотрите, так нельзя.
Огромная шишка на лбу.
Саднит рука.
Всего лишь вывих.
Тихие перешептывания.
Помещённые в углы, они разносятся по всему пространству эхом.
Мне не по себе.
Навязчивое в голове крутится о том, что мяч обязательно ударит.
Снова и снова.
Так и происходило.
Пророчество сбывалось.
Слетали очки звенящие.
Нелепое тело подводит.
Складывается в известный только ему самому механизм.
Отдельный.
Будто бы в нём есть нечто, притягивающее удар.
Слишком тонкие ноги подгибались.
Нужно выставить руки.
Правильно вот так.
Назидательный комментарий, сопровождающийся жестом.
Рука извивается в броске.
Я совершенно про всё забыла.
Мяч — безобидная, смешная игрушка, он питается воздухом. И тогда мир схлопывается. Страх отменяет движение, покрывает тонкой коркой, съедает. Всё дело в притворяющемся незаметным дубликате. Уникальность происходящего оказывается ложной. Пространство сжимается в незаметную точку, и кадр замирает. Какое-то время я остаюсь у сетки, но, не выдержав, ухожу.
Я пытаюсь протянуть линию дальше к очарованности застывшим временем, уколу, отменяющему прошлое и будущее, мешающему течения между собой, путающему.
Первое слово всплывающее, самое близкое к случаю — дисторсия времени. Дисторсия времени (tachypsychia) — психологический термин, означающий изменение в восприятии времени, оно может «растягиваться» или «сжиматься», но, главное, продолжает не соответствовать фактической длине отрезка. При замедлении могут создаваться оптические иллюзии размытия движущегося объекта. Также приводит к искажению понимания прошлого и будущего. Дисторсия «растянутая» встречается чаще, чем дисторсия «сжатая». Время кажется «растянутым» в стрессовой ситуации (автомобильная авария, грабёж, погоня, различного рода экстремальные прыжки, нахождение рядом с хищником) или же во время сексуальной близости (вызывает схожий адреналин).
Так начинают вырисовываться корни.
Прежде чем данный феномен был глубоко изучен в психологии и начали появляться когнитивные исследования на эту тему, разрастался пуантилизм — направление в искусстве, раскрывающее движение. Время текло внутри статичного объекта. Оптическая иллюзия создавалась через раскладывание оттенка на составляющие его цвета (подразумевалось «смешение» на сетчатке глаза зрителя). Множественная череда мазков точечной формы при отдалении соединялась в единую картину. Или же футуристы стремились зафиксировать явления, недоступные человеческому взгляду. Пример: дисторсия времени, зашитая в собаку на картине «Динамизм собаки на поводке» Джакомо Балла.
Я делаю паузу. Множественные лапы собаки разрывают упругую землю. Она забивается в когти и тихо поёт. Я пытаюсь расслышать мелодию, но выскальзывают лишь отдельные звуки. Собрать руками не получается. Можно сравнить с еле заметным шелестом позвонков. Один коготь чернеет. Корни уводят слишком глубоко, я отвлекаюсь на их многообразие. Путь разделяется на два, а то и три.
Множественные лапы собаки будто бы повторяют движение, зафиксированное Малькольмом Ле Грисом. Он снимает экспериментальный фильм «Маленькая собака для Роджера». Плёнка медленно проматывается — в этом иллюзия перемещения, ведь двигаются не объекты внутри кадра, события захватывающие — нарратив, а сам материал, из которого сделано кино. Собачка же, которую вывели на прогулку, заперта в одной и той же петле. Её вечно будут выгуливать у крохотного моста. Повторяющаяся мелодия только усиливает эффект. Она обрывается в удивительной резкостью, а после возрождается вновь. Собачка делает пару прыжков и падает в бракованный кадр. Пустота очаровательна. Как не засмотреться, не шагнуть следом. Воздействие гипнотическое затягивает трясиной. Будто бы невозможно определить длительность фильма, он может захватывать внимание и 5 минут, и 3 часа. Эффект не спадёт, и я полностью ему подчинена. Наверное, нечто подобное чувствовали путники, оглушённые голосом сирен.
Маленькая собака для Роджера / Little Dog for Roger / / Malcolm Le Grice / Малькольм Ле Грис
Если уйти немного вбок, в привлекательную слегка сбивающую сторону, центром её окажется Марсель Пруст. Его роман «В поисках утраченного времени» прямо указывает на суть, волнующую автора на протяжении нескольких лет. Роман уходит от традиционной формы, стремится скорее к модернистскому течению. Он обращает внимание читателя на самого себя, вслед за автором. Такая матрёшка субъективных взглядов. В отличие от классического романа, события не развиваются постепенно, а герои не раскрываются в линиях. Время переходит. Мераб Мамардашвили подчёркивает, что Пруст утверждает: «...к роману можно относиться, как к собору, одна его часть может нравиться, когда в него входят, одним посетителям, другая — другим». Так приближаешься к живому, экзистенциальному переживанию. У Пруста существует фиксация, «маниакальная» эмоция, сильно рифмующаяся с крохотным переживанием, описанным выше. Но обозначается она не как страх, а как радость. Этот внезапный переворот заставляет руки дрожать. Пруст фиксируется, когда видит три силуэта дерева, последовательно появляющиеся во время одной из его поездок в фиакре. Секунда — и их нет. Тени — носители особого смысла, из-за которого душу, по словам Пруста, охватывает освобождаемая радость. Для него она схожа с истиной. Ведь именно в ней радость может не нести никакой конкретики. Обозначается как «чистое состояние».
Если можно в него заглянуть и в нём остаться, то путь не имеет смысла. Уход в сторону оказывается спасительным. Меня вытаскивает из нутра собаки. Больше нет необходимости смотреть сквозь неё. Множество корней становится одним. Я аккуратно вставляю линзу прозрачную. Она — слеза. Мир больше не троится.
Екатерина Савельева
