Примечание. Мне всегда было интересно: может ли просветлённый человек распасться на кванты света, а потом собраться назад? Между тем, мы, обычные люди, делаем это регулярно. Частный случай: когда себя кому-нибудь описываем. С трудом подбираем слова, чтобы передать наше собственное отношение к себе, наш духовный путь. Моя личная проблема и боль: я пользую слова как ярлыки. Попадая в поле современного языка, окружённый словами вроде «техническое задание», «тизер», «питчинг», «концепт», чувствую себя связанным. Не вижу ничего изначально порочного в рынке, но мой язык всё ещё не справляется с обретением лица, силы, «я» — среди этих силков и ловушек. Полагаю, про это было сказано — «ловцы душ человеческих». И бывает страшно, когда оглядываешься по сторонам — и видишь: каждый второй словно зверь, загнанный в капкан — иные рвутся из него, а есть и такие, кто уже смирился и лежит. Что хуже? Зависит от того, во что веришь.
Я бы хотел этой чередой незамысловатых анекдотов сделать шаг — а может, и несколько — к тому, во что верю я. Если играть по правилам: да, смотрите за руками, никакого мошенничества. Сценарист в наших реалиях, в смысле ярлыка, имеет конкретное значение. В советское время это был человек, выполнявший госзаказ. Сегодня это человек, востребованный на современном ему рынке — рынке услуг, рынке ценностей, рынке манипулятивных стратегий работы с человеческим сознанием. В советское время заказывала партия, сейчас заказывают деньги — на мой взгляд, как то, так и другое — плод нашего воображения, как сказал бы Юнг — коллективного бессознательного (и следующих за ними взаимоотношений и договорённостей).
Я в этом смысле, конечно, не сценарист. Но я рассказчик. Это у меня с детства. Я никого специально не искал, но всегда находились люди, которые хотели меня слушать. Увы, как правило, это были ровно такие дурацкие байки, разве что рассказанные устно, больше языком разговорным, чем литературным. Как мне быть с этим талантом — я и по сей день не знаю. И не узнаю, как мне кажется. А конкретно сейчас я увлечён «Книгой Перемен». Она позволяет мне очищать сознание.
Император Александр II (1818-1881). Wikipedia.org
Странствие
Женя вернулся из Норвегии. Он рассказал, что попал в тюрьму за то, что не заплатил таксисту. Его посадили в камеру, где он сидел один, но через пару часов к нему привели другого арестанта. Женя узнал в нём Джулиана Ассанжа.
Всю ночь они проспали на скамейках в разных концах камеры. Под утро Женю выпустили, вменив ему в обязанность явиться назавтра в суд и заплатить таксисту денежную компенсацию.
С Ассанжем, по рассказу дежурного полицейского, случилась такая история. Он приехал в Осло и поселился в сквоте. Под вечер он вызвал туда проститутку. Они занялись сексом, он ей заплатил, она ушла. Вскоре за ним приехала полиция, поскольку она на него подала заявление об изнасиловании.
Из этой истории Женя сделал вывод, что норвежские проститутки леваков всё-таки не любят. Даже если это — Джулиан Ассанж.
Проникновение
— Трахни меня!
— Нет, ты не понимаешь, мой ангел. В XIX веке мы выбирали между свободой и рабством. Об этом писал Достоевский в романе «Бесы». Свобода и рабство — что бы ты выбрала?
— А что выберешь ты?..
— Я, конечно, выберу свободу. Но свободу нужно понимать как необходимость самоограничения, а не анархию и хаос. Проблема же в том, что человек, как правило, не хочет и не может ограничить себя сам, поэтому он выбирает власть, которая это будет делать за него. Но когда она его перестаёт устраивать, он идёт её убивать.
— А ты бы убил меня?
— Нет, мой ангел, ты что…
— Ты прямо сейчас убиваешь меня.
— Нет, ты не понимаешь: убийство — это лишение жизни. Например, бомбисты в конце XIX века убивали, потому что спешили заполучить ложно понятую ими свободу. Так ты не ответила: что бы ты выбрала — свободу или рабство?
— Я бы выбрала, чтобы ты меня трахнул.
— Значит, рабство…
— А что выбрали в XIX веке?
— Я оговорился. Там был другой выбор — между свободой и равенством. И мы выбрали равенство в рабстве.
— Так ты трахнешь меня?
— А ты хочешь этого?
— А ты?
— Да.
— Я тоже.
— Ты чувствуешь, что мы в некой парадигмальной ловушке?
— Я уже ничего не чувствую.
— А это как раз хорошо!
— Почему?
— Потому что мы можем с тобой, не обуреваемые похотью, обсудить этот вопрос с этической точки зрения.
— А ты знаешь… с большим удовольствием!
— Я думал, ты будешь против.
— Как ты считаешь: существуют ли в истории человечества такие этические критерии, которые не были бы сводимы к эстетическим?
— Всё, я хочу тебя!
— Эй не…
— Я червь, я раб, я царь, я бог!!!
— Ну Бог с тобой, ладно. Раб ты мой.
— Божий!
Глеб Буланников
