Материалисты с пеной у рта доказывают — человек хозяин своей судьбы. Может они и правы. Только судьба об этом вряд ли догадывается, по собственной прихоти раскладывая замысловатый пасьянс нашей жизни.
Пожалуй, хоть раз в трудные минуты каждый вспоминал пословицу: всё, что ни делается, — к лучшему. Не знаю, у кого как, а у меня так происходит частенько. Именно по такому сценарию началось утро рядовой пятницы ноября 1987 года.
Как правило, пятница — день предвкушения, построения грандиозных планов на выходные. В Ленинградском высшем военно-политическом училище ПВО им. Ю.В. Андропова курсантов четвертого курса выпускали за забор три дня в неделю: в среду, субботу и воскресенье. Это после двух увольнений в месяц по графику с первого по третий курс. Что называется, «почувствуйте разницу». Само собой, все старались максимально использовать долгожданную свободу.
Как водится, на завтраке беседа вилась вокруг предстоящего «увала». Но благодушную атмосферу опошлил командир отделения Серега Шабанов:
— Совсем из головы вылетело, — он звонко хлопнул себя по лбу. — Парни, сорок четвертая группа сегодня заступает в караул и наряд по столовой. Им народу не хватает. В наряд, естественно. По одному человеку из отделения добавляем. Кто пойдет?
За столом повисла напряженная тишина. Добровольцев пахать в столовой с пятницы на субботу найти сложно, даже если теоретически можно сдать наряд часикам к пяти вечера и успеть с остальными на электричку в город.
Тут нужно пояснить еще один нюанс. До нас выпускники даже караульную службу не несли. Что говорить уж о грязной кухонной работе? Однако творец перестройки уже приступил к уничтожению Вооруженных Сил, и наборы в училище с каждым годом стремительно сокращались. Учебный отдел вынужден был отрывать от получения финальных знаний без пяти минут офицеров, воспринявших нововведение совсем без энтузиазма.
— Понятно, — Серега почесал в затылке. — Как всегда, будем жребий тянуть.
Он протянул раскрытую ладонь, потому как не курил и, соответственно, спичек не имел.
Печальная участь выпала Вите Матвейчуку, по кличке Чукча, самому мелкому по росту и весу в отделении. Несмотря на скромный облик, Витек до поступления в училище успел годик послужить рядовым Красной Армии, а перед призывом жениться и завести ребенка. Возвращаясь из летнего отпуска, прихватил с собой семейство, поселив его на съемной квартире. Теперь он, хлюпая простуженным носом, обижено гундосил:
— Мужики, ну вы чо, совсем? Смерти моей хотите? Дома дочь больная, сам сопли на кулак мотаю. Какой наряд? По любому не пойду. После обеда освобождение возьму, как хотите.
Наверное, на младших курсах ни один из приведенных аргументов не возымел бы действия. Но на пороге зрелости, когда до первых звезд оставалось меньше года, проблемы товарища воспринимались уже
— Ну что? — Серега обвел взглядом сидящих за столом. — Еще разок, без Чукчи?
Народ потупил глаза, но не возражал.
— Молчание — знак согласия, — и спички вновь ощетинились меж пальцев.
Когда пришла моя очередь (а тянуть выпало вторым), интуиция безошибочно подсказала: вечер не будет томным. Пока сослуживцы лениво кидают картишки на самоподготовке, придется попотеть.
Предчувствия меня не обманули. Обезглавленная спичка решила судьбу. Правда, пребывая в расстройстве, я тогда не мог знать, что
… Наряд прошел буднично и, скорее всего, не остался бы в памяти. Но… оказался последним в курсантской жизни (символично, не правда ли?). Да повеселил эпизод из тех, что цитируются потом при удобном случае.
Столовой заведовал молодой, больше похожий на подростка лейтенантик, свежеиспеченный выпускник Вольского училища тыла. Между завтраком и обедом он наткнулся на так называемого «лестничного» — ответственного за уборку внутренних переходов, разжалованного за драку бывшего старшину батареи западного хохла Ильина.
— Так, лестничный, — скороговоркой затараторил запыхавшийся лейтенант, — бегом подмети чердак и вымой полы в подвале.
Квадратный хохол, отслуживший полтора года срочной, возрастом старше офицера, картинно оперся на швабру и, смерив того презрительным взглядом, процедил сквозь зубы:
— Лейтенант… Я не чердачный… Я не подвальный… Я лестничный. Лест-нич-ный! — повторил он для убедительности по слогам. — Понятно?
Начальник столовой замялся, покраснел и, не найдя достойного ответа, удалился под дружное ржание случайных свидетелей.
Когда подошло время сменяться, появился напряженный помощник заступающего дежурного по столовой — старшина-первокусник. Попробовал было заикнуться про проверку чистоту посуды (а трудиться мне пришлось в составе сборной команды на мойке), но его снисходительно похлопали по плечу и оставили дожидаться подчиненных.
В пустой комнате общежития на столе лежала предусмотрительно оставленная увольнительная записка. По традиции, оттянувшие службу в наряде к дежурному по училищу за напутствием не ходили.
Смывая трудовой пот и натягивая парадку, я напряженно прикидывал, чем заняться. Друзей-товарищей уже несет в Ленинград громыхучий зеленый электропоезд. До следующего почти час. Двадцатые числа ноября, за бортом мороз за двадцать, темнотища, снегу по колено, метет, как в феврале. Перспектива бесцельно шляться по улице не вдохновляла. Идти в кино в одиночку (любимое занятие младшекурсников) — не смешно. Последняя девица, с которой от нечего делать познакомился прямо на улице, оказалась школьницей, и я поспешил отвалить. Теперь на личном фронте стояла абсолютная тишина без всяких перспектив. Таким образом, оставалось весь вечер валяться на кровати и смотреть крошечный переносной телевизор Сереги Шабанова, усвистевшего со скоростью света к очередной пассии.
Но неожиданно с грохотом распахнулась дверь, и, пыхтя как паровоз, ввалился Паша Жиляев. Паша сам по себе был уникальным типом. Самый старший на курсе, разменявший четверть века против моих двадцати лет, он честно оттянул срочную службу водилой в автобате. Погулял четыре месяца по Риге, да так, что его папа-полковник, начальник финансовой службы Прибалтийского военного округа (о чем Паша молчал как партизан до самого выпуска), решил от греха подальше отправить сына за забор военно-политической бурсы.
Теперь Паша, оттирая алые, как горные маки, уши, бухтел:
— Ну и погодка… Осень на дворе, а морозяка — чуть лопухи в трубочку не свернулись. Ну его, этот город. Пошли на дискач к третьекурсникам.
Второй этаж перестроенной старой курсантской столовой, отданный под кафе и танцевальный зал, гремел музыкой, благоухал дешевыми духами, шуршал короткими юбками и ритмично дергался в полутьме. Потолкавшись в толпе, Паша зорким взглядом вычленил пару свободных барышень, явно окончивших среднюю школу и поэтому представляющих определенный интерес.
Знакомство труда не составило, и вот я уже прижимаю партнершу в медленном танце, нашептывая на ухо дежурную лабуду, а Паша продолжает нарезать круги по залу. Ему не повезло. Вторая дама при ближайшем рассмотрении оказалась стандарта
В середине вечера, когда, казалось, контакт с девицей наладился и пришло время переходить к активным действиям по завязыванию долгосрочных отношений,
— Я таких девочек закадрил! Во! — он оттопырил большой палец, — Бросай ты эту крысу и давай со мной.
Сопротивлялся я вяло, любопытство взяло свое. Что же он сумел этакое раскопать?
— Ну и где?
— Да вон, беленькая, посередине.
—
— Не, сам своих телок развлекай. Пошел я дело до конца доводить.
— Ну, как знаешь, — Паша, похоже, не сильно расстроившись, растворился среди зеленых мундиров…
Вечер подошел к концу. Зажегся верхний свет, народ потянулся на выход. С полной уверенностью в успехе я задал главный вопрос:
— Как насчет завтра? Телефончик оставишь?
И, совершенно ошарашенный, услышал в ответ:
— Нет. Я мужчинам не верю.
И
Большей глупости после трехчасовой беседы о высоких материях ожидать было трудно. Недосып, сутки тяжелой физической работы не способствовали соблюдению галантности.
— Да пошла ты, — прошипел я сквозь зубы в бешенстве и гордо удалился.
Облом, однако. Бывает. Досада растворилась в усталости и желании спать. Но тут снова нарисовался вездесущий Паша.
— Пошли, моих девочек проводим до электрички.
— Старый, я пахал как конь. Меня послала телка. Спать хочу, как из пушки. А ты меня не пойми куда тянешь.
Паша заскулил:
— Пятнадцать минут, до платформы прогуляемся — и все. Погода отличная. Одному больно скучно…
— Ладно, уболтал, — я до хруста потянулся и засунул руки в рукава шинели.
Действительно, ветер на улице стих, мороз ослабел, дышалось после душного зала легко. Хлынувший в легкие охлажденный кислород взбодрил, выгоняя сонную одурь.
Но не успели мы шагнуть с крыльца, как за воротник ухватила команда:
— Стоять! — тормоза включились автоматически. — Кру-гом! — и опять сработал тот же автомат, разворачивая тело на сто восемьдесят градусов.
Ехидная улыбочка секретаря парткома дивизиона майора Крошкина, по прозвищу Кроха, подействовала подобно случайно раскушенной горошине черного перца, по идиотской прихоти повара засунутой в аппетитный пельмень.
Крошкин, вопреки фамилии, здоровенный кабан, поперек себя шире. Как и все, кому, по сути, нечем заняться, он очень любил всюду совать свой нос.
— И чего мы здесь делаем? — подпустив сарказма в голос, поинтересовался майор.
— Как чего? — фыркнул Паша, — Стоим.
— Вижу, что не лежите, — начал раздражаться Кроха. — С какой целью?
— Да вот вышли с дискотеки, — решил я вмешаться в разговор, зная петушиный характер товарища. Конфликт со злопамятным секретарем парткома в планы не входил.
Партийный босс соизволил обратить внимание на меня.
—
Закипающая внутри злоба прорвалась рычащими нотками в голосе:
— Ага, весь вечер! Я, товарищ майор, сутки в наряде отпахал. Посудку мыл. Какие у меня глаза должны быть после этого?
— Тогда нечего шляться. Спать иди.
— Имею право совершить моцион перед отбоем. Допустим, до платформы прогуляться. До часу ночи нахожусь в увольнении. Увольнительную записку показать?
— Отставить. Застегнись. Что за внешний вид?
— Разрешите идти? — я демонстративно резко воткнул в петлю верхний крючок шинели, аж хрустнули нитки воротника.
Не обнаружив явного криминала, майор потерял к нам интерес:
— Свободны, — и тут же прихватил за рукав зазевавшегося третьекурсника.
Если до беседы с дивизионной совестью, я еще до конца не определился, стоит ли мне составлять компанию Паше, то теперь прогулка до остановки электрички, находящейся метрах в трехстах от КПП, стала делом принципа.
По дороге, берущей начало от ворот училища, тек ручей разноцветных шубок и пальто, разбавленных редкими серыми пятнами шинелей. Мы закурили и потихоньку двинулись к платформе. Паша нервно крутил головой по сторонам.
— Старый, ну и где твои подружки?
— Да хрен знает… Я их что, в верхней одежде видел?
— Тут я взорвался:
— Ты издеваешься? Я пахал как конь, спина отваливается, в глаза хоть спички вставляй. А ты меня гуляешь… Всё. Как хочешь, а я на базу.
И тут с проезжей части (а мы брели по параллельной аллейке) Пашу окликнул женский голос. Он встрепенулся, победно хлопнул меня по плечу:
— Вот они. Я ж говорил, всё путем. Двинули.
Тусклый свет фонаря, шубы, скрывающие формы, и глубоко надетые шапки не позволили с ходу определить степень привлекательности. Да и не особо меня в тот момент интересовала внешность новых знакомых. Быстренько загрузить их в электричку — и в общагу, спать.
Пока Паша вился вокруг одной из девчонок, вторая сверкнула насмешливым взглядом:
— Это что, мне?
Я несколько опешил от такой непосредственности.
— А что, не подходит?
Она демонстративно осмотрела меня с головы до ног, кокетливо поправила выбившуюся
— Да нет, потянет. Побежали, а то электричка уйдет, — легко подхватила под руку, и мы вчетвером понеслись к платформе.
Отдышавшись в тамбуре, с удивлением понял: а
На следующий день я уже без уговоров составил Паше компанию. Благополучно встретившись на традиционном месте свиданий — у выхода с эскалатора станции метро «Балтийский вокзал», мы, нагулявшись по городу, решили закончить вечер в баре «Нептун» на Нарвской. И когда в зеркале гардероба отразилась освобожденная от плена шапки волна светлых волос, вдруг накатило озарение — именно на ней я женюсь.
Предложение я сделал, как потом ради интереса посчитал, через двадцать четыре часа общения. Это если суммировать время, проведенное в увольнении. А свадьбу сыграли на следующий день после выпуска.
Стаж моей семейной жизни уже без малого двадцать лет. Но до сих пор, когда встречаемся с училищным другом, Димой Исаевым, бывшим свидетелем на свадьбе, вспоминаем проспоренную им бутылку коньяка. Не поверил Дима тогда в мое предчувствие.
05.2007
