В парижской Opera Bastille прошла премьера оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» в постановке Кшиштофа Варликовского. Дирижировал Инго Метцмахер, партию Катерины Измайловой исполнила Аушрине Стундите. Любовному безумию с трупным запахом внимал корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов.
Поляк Кшиштоф Варликовский и немец Инго Метцмахер забывают о выхолощенной «Катерине Измайловой» и берут первую редакцию оперы с сексуальными шуточками (что в либретто, что в оркестре) и нарочитой грубостью, которую публика 1930-х годов оценила сразу: газета «Правда» не зря гремела о том, что «"любовь" размазана по всей опере в самой вульгарной форме».
Кто-кто, а Варликовский не боится любви в самой вульгарной форме, нарядив сцену мясокомбинатом и развесив по ее сторонам свиные туши. Купцы Измайловы у него владеют не мельницей, а бойней. Здесь на разделочных столах работники насилуют Аксинью, здесь, на виду у запачканных кровью мясников встречает Катерина своего Сергея (чешский тенор Павел Чернох), которого режиссер вывел на сцену провинциальным соблазнителем в белой ковбойской шляпе. В первом акте любовь рождается среди свинства, крови и кишок, так что хорошего и ждать нечего. Инго Метцмахер, который великолепно провел оркестр через все трудности сюжета, сделав его одним из главных героев оперы, так и объяснял перед премьерой, что речь идет о событиях современных, понятных, и говорится о них без оперных украшений: «Это не та опера, где кого-то убивают, а он поет арию. Если он умер, так умер. Точка».
Точка поставлена сразу в начале, когда на медленной проекции мы видим двух женщин под водой. Видео повторится в финальной сцене, самоубийства Катерины и убийства Сонетки. Героиня и оскорбившая ее соперница тонут, хоть и без натуральных всплесков. Тонут долго и красиво. Видео на сцене — часто признание в недостатках сценографии. Здесь архитектура действия безукоризненна: художник Малгожата Щенсняк противопоставляет операционному залу бойни замкнутый объем Катерининой комнаты. Женщина у себя дома, но заперта в клетку. Где ей поставили стол, на который она уложит отравленного ею тирана-свекра, кровать, на которой они с любовником задушат ее мужа,— пока постепенно в последнем «каторжном» действии ее комната не превратится в тюремный вагон.
Литовка Аушрине Стундите уже в третий раз выступает в главной роли. Она была Катериной у двух замечательных режиссеров — в 2014-м у Каликсто Биейто и в 2016-м у Дмитрия Чернякова. В постановке Варликовского она кажется не жертвой, не Катериной в темном царстве, а настоящей темной царицей. Даже в сексе она оседлает Сергея, она подаст в нужный момент поясок-удавку, попытается спасти от полиции, когда тот замедлит с бегством. А потом ужаснется, когда любовник упрекнет ее в том, что она соблазнила его и довела до Сибири, и изменит ей с Сонеткой (меццо-сопрано из Белоруссии Оксана Волкова).
Аушрине Стундите играет женщину, переходящую от капитуляции к бою, от ненависти к любви, играет так яростно, что во время одного из представлений поранилась ножом, обагрив сцену настоящей кровью. И если мы не понимаем сначала, любит ли она Сергея или мстит семье, которая ее купила, мы прозреваем, когда на каторжном этапе Катерина отдает Сергею последние чулки.
Британец Джон Дашак (Зиновий Борисович) тоже не в первый раз поет в опере Шостаковича. Но у Дмитрия Чернякова (а также в постановке Римаса Туминаса в Большом в 2016 году) он пел Сергея. Теперь же парадоксально сменил амплуа брутального любовника на обманутого мужа, оттеняя игрой и вокалом Дмитрия Ульянова, который великолепно исполнил Бориса Тимофеевича.
Четыре акта: два в доме Измайловых, третий — на кровавой свадьбе Катерины и в полицейском участке, четвертый — на этапе. Сцена с комическими и страшными мусорами («Создан полицейский был во время оно...» — поет украинский бас Александр Цымбалюк, который в третьем акте замечательно исполнит песню Старого Каторжника) и пошлейшей свадебной церемонией целиком придумана авторами оперы, чтобы не только обозначить «ужасы царской России», но быстрее связать конец с началом, наметить, как начинает рушиться пара Сергея и Катерины, и избежать убийства ребенка, на котором у Лескова и попадаются преступные любовники.
Варликовский и Щенсняк строят ее именно так — в других, кровавых тонах, в других декорациях — показывая в «трагедии-сатире» (определение Шостаковича) шоу с акробатами и черной стриптизеркой, с попом-тамадой и пьяными гостями, кричащими «Горько!». Орудием рока остается Задрипанный Мужичонка (австриец тенор Вольфганг Аблингер-Шперхаке у Варликовского не так уж и задрипан в своем блестящем костюме свадебного распорядителя) — искавший выпить, нашедший труп и приведший в действие полицейский хор: «Скоро, скоро, скоро, скоро, Чтобы не было укора... Живо, живо, живо, живо… Там привидится пожива». Удивительный момент, когда жертва является на свадьбе убийц не зловещей тенью, а чудовищной вонью. Образец новой оперной драматургии, который не зря так разозлил товарища Сталина: «Музыка, умышленно сделанная "шиворот-навыворот",— так, чтобы ничего не напоминало классическую оперную музыку, ничего не было общего с симфоническими звучаниями, с простой, общедоступной музыкальной речью». После оваций, которыми в Парижской опере проводили создателей спектакля и певцов, стоит повторить еще одну фразу из правдинского разноса 1936 года: «"Леди Макбет" имеет успех у буржуазной публики за границей». И откровенно этому порадоваться.
Алексей Тарханов
