Три предрождественских вечера подряд дирижер Владимир Юровский исполнял в Москве «Рождественскую ораторию» Баха: сначала цикл из шести кантат, разбитый на две части, прозвучал в евангелическо-лютеранском соборе Петра и Павла, а затем, уже целиком,— в «Филармонии-2». На обеих площадках участниками исполнения были музыканты Государственного оркестра имени Светланова (ГАСО), хор «Интрада» и международная четверка солистов, украшенная присутствием Юлии Лежневой.
Собор Петра и Павла, как и другие «инославные» храмы Москвы (католический собор Непорочного Зачатия и англиканская церковь Святого Андрея), известен пусть не всегда стопроцентно взыскательной, но интенсивной концертной жизнью, однако в данном случае инициатива исходила не от него, а от дирижера. Тут известную роль наверняка сыграл немецкий бэкграунд маэстро Юровского: это в Германии исполнять в храмах в рождественские дни баховскую «Weihnachtsoratorium» силами не полулюбительскими, а высокопрофессиональными и иногда даже звездными — штатная часть музыкальной практики. В Германии же (среди прочего) привычно слышать, как большой и маститый симфонический оркестр позднеромантической выправки берется за барочную музыку — и играет ее категорически не так, как играл бы во времена Фуртвенглера. Иными словами, внимательно учитывая все то дельное, что привнесли и в исполнительскую эстетику, и в слушательский опыт многолетние старания музыкантов-аутентистов.
И для Юровского это не первый московский эксперимент такого свойства. Когда-то он уже исполнял здесь три первые кантаты «Рождественской оратории» с Российским национальным оркестром — дело давнее (декабрь 2008-го), но незабываемое. На сей раз Баха играл ГАСО, казалось бы превращенный стараниями его главного дирижера в совершенный по гибкости, чувству вкуса и стилистической расторопности инструмент; играл (если не обращать внимания на интонационные помарки в некоторых инструментальных соло) со всем вниманием, так, будто баховские риторические ухищрения со всеми обертонами лютеранского благочестия 1730-х — ежедневный оркестрантский хлеб. И темпы, и фразировка — все если не вдохновенное, то по крайней мере отточенное с разборчивой оглядкой на науку и на прекрасные европейские образцы.
Это и много, и все-таки, как оказалось, мало. В этом исполнении, которое, допустим, могло бы сделать честь иному лютеранскому кафедральному собору в Центральной Европе, все же не было того интерпретаторского чуда, каким была в свое время роскошная перселловская «Королева фей» в исполнении того же Госоркестра и того же Владимира Юровского. Cтрунники вооружились барочными смычками и играли вполне в старинной манере, без вибрато, но духовые-то были современные. А в «Рождественской оратории» у медных и деревянных духовых такой пир, что только посочувствуешь Генделю с его лондонским оркестром или Вивальди с его венецианскими инструменталистками — трубы, валторны, флейты, гобои обычные, гобои д`амур, гобои да качча, и все это комбинируется с дивным и безграничным чувством сонорной красоты. Возможно, дело в том, что за последние сезоны с присутствием Уильяма Кристи, Джона Элиота Гардинера и Марка Минковски мы как-то привыкли к тому, что аутентичные инструменты в такой музыке звучат как минимум колоритнее — но гладкость звучания современного инструментария ГАСО в любом случае казалась заурядной.
Свою толику трудностей добавила храмовая акустика, не всегда благодарная для такого состава и такой диспозиции. Главным героем в итоге вышла руководимая Екатериной Антоненко «Интрада» — с настолько очевидным великолепием звучали что простые хоральные номера, что изысканная полифоническая музыка вроде вступления к пятой кантате, «Ehre sei dir, Gott, gesungen». Из солистов же со своими лучезарными соло блеснула прежде всего Юлия Лежнева, отважно пренебрегавшая той «мальчуковой» сдержанностью, которая иногда звучит в баховской музыке у современных сопрано. Контраст между тактично сделанными номерами светлого меццо Верены Уземан и неаккуратной стилистически, несмотря на все старания, работой баса Станислава Швеца — это уже из менее приятного. Но зато были теноровые соло Бенедикта Кристьянссона (и в ариях, и в речитативах Евангелиста), поданные, кажется, именно так, как в те времена и в том контексте должно было звучать препарированное композитором Слово — и для наставления, и для утешения, и для праздничного уюта.
Сергей Ходнев
