Легендарный английский оркестр «Академия Святого Мартина в полях» со скрипачом и новым руководителем Джошуа Беллом сыграли в зале «Зарядье» две программы из музыки от Бетховена до Прокофьева. Краткий конспект бескрайнего репертуара знаменитого оркестра изучала Юлия Бедерова.
Запись Первой, «Классической» симфонии Прокофьева под руководством сэра Невилла Марринера (он бессменно управлял оркестром с момента его основания в 1959 году и до своей смерти в 2016-м) «Академия Святого Мартина в полях» сделала на фирме Decca еще в 1975 году. В Москве эта симфония открыла двухдневную конспект-программу, другие ее пункты — тоже из легендарных. Это и музыка Мендельсона, которую оркестр играет и записывает с 1960-х. И Бетховен, сыгранный небольшим составом и далекий от романтических канонов интерпретации. Такая интерпретация считается примером просвещенного стиля новейшего времени, подогретого принципами аутентизма, для популяризации которых «Академия» сделала, без преувеличения, много.
Первые записи оркестра были посвящены барочному и раннеклассическому репертуару — Корелли, Локателли, Вивальди, Гайдн, Гендель, Бах. Но уже в 1960-е «Академия» взялась за романтизм и современную музыку от Элгара до Стравинского и Бриттена. И задала тон на аутентистской сцене: отныне «исторически информированное исполнительство» диктует широту репертуара от барокко до XX века.
С «Академией Святого Мартина» играли и записывались многие звезды, среди них Мстислав Ростропович, Гидон Кремер, Хайнц Холлигер, Альфред Брендель в феноменально прекрасной коллекции концертов Моцарта. У оркестра множество авторитетных премий, но широкой публике он известен записями саундтреков к киноблокбастерам, таким как «Амадей», «Английский пациент», «Титаник». И Джошуа Белл, блестящий виртуоз, запросто выходящий за рамки академизма в бескрайние поля поп- и рок-музыки, современному образу «Академии» очень подходит. А междисциплинарный, популистский опыт если не прямо накладывает отпечаток на нынешний — по-прежнему фирменно прозрачный — почерк оркестра, то окрашивает его в подчеркнуто театральные, даже кинематографические тона.
Утонченная артикуляция, фарфоровое звучание деревянных, антикварное серебро струнных, аккуратная (хотя в этот раз не безупречная) медь, сложный, как будто анфиладный баланс — все словно специально настроено на то, чтобы ярче подсветить театральные повадки гуляющих по партитурам образов. И превращает музыку в занимательный театр теней, как в Мендельсоне, или театр кукол, к финалу способных вырасти до угрожающих, великанских размеров, как в Бетховене.
Так заманчиво и жутковато одновременно звучала Седьмая симфония, где был явлен аккуратный крошечный переносной театр в первой части, слегка потусторонний, церемонный, ритуальный танец фарфоровых фигурок в Allegretto, вихрь в Скерцо, от которого зажмуриваешься, и в финале, открыв глаза, обнаруживаешь, что куколки превратились в гигантов и воинственно, дружно топают.
В центре обеих программ между условным или реальным классицизмом с Беллом за концертмейстерским пультом, дирижирующим скрипкой и смычком, картинно встали романтические скрипичные концерты — с Беллом уже только в качестве солиста. Брамс и нарядный, изобретательный в диалогах сольной скрипки и оркестра Сен-Санс, в котором открывалась не только романтическая пылкость интонаций, но и виртуозно рафинированная холодность эклектичной формы.
По-настоящему прекрасным оказался как будто непритязательный Мендельсон — шлягерная увертюра «Сон в летнюю ночь» звучала совсем неузнаваемо. Вся на полутонах, полудвижениях и полунамеках, при этом филигранных и отчетливых. Педальные линии духовых здесь словно натягивали веревочку, на нее струнные навешивали легкую тряпочку, а дальше — уже все вместе с изящным мастерством по-шекспировски невероятных сочетаний тембров, с остроумием и нежностью, достойной камеры Вуди Аллена,— разыгрывали теневой театр эльфов и бог знает кого еще, кого в иной момент партитуры даже страшно было себе представить.
Юлия Бедерова
