Тигран Кеосаян: “У хама нет национальности”

«Мне 41, и я армянин», — любит повторять Тигран Кеосаян. Однако не так давно за одно публичное высказывание г-на Кеосаяна по «пятому пункту» ударил депутат Курьянович. Сам возбудился и заставил судейских еще и уголовное дело возбудить. Сейчас, когда уже «все прошло, все умчалося», «МК» попросил Тиграна все-таки отчитаться по национальному вопросу.

— Тигран, ты родился в Москве. Но скажи, были ли у тебя по жизни проблемы, связанные с «пятым пунктом»?

— Не было у меня таких проблем! Говорю честно. Никогда не чувствовал агрессии ко мне только потому, что я армянин.

— Ты хочешь сказать, что с 1966 года, когда ты родился, по 2007-й ты ничего такого не испытывал?

— Все-таки я прожил две разные жизни — в СССР и в России после 91-го года. Сейчас разыгрывается националистическая карта. И делается это от безволия, от бессмыслия, да и от бездарности, наверное. Люди пошли по самому простому в нашей стране пути: нахождению неких объединяющих идей. Но бывают такие идеи со знаком «плюс», а бывают со знаком «минус». На мой взгляд, разыгрывание именно в нашей многонациональной стране национальной карты — это с точки зрения политики самая безумная и очень недальновидная тема. Я уж не говорю о том, что она подлая и гадкая.

— Но мне кажется, что власть все-таки держит этого джинна под контролем, периодически, правда, выпуская его.

— Правильно! Но в этом-то и вся несуразность. Адреса всех радикальных партий известны, почему же тогда власть не занимается своим прямым делом?

— Так эти партии, похоже, находятся под хорошей «крышей».

— Я не знаю, под чьей «крышей» они находятся, но еще семь лет назад я такого всплеска национализма, который уже из бытового переходит в политический, не помню. Но обсуждать мне что-либо с этими людьми нечего. Я же не могу опуститься в своем развитии на 49 ступенек вниз до уровня питекантропа! Но после всей этой моей судебной истории я много чего прочел в Интернете.

— Узнал про себя что-то новое?

— Нет, не про себя. Я понял многое о людях, которых легко можно завести на эту тему. И это страшно. Легче всего сказать, что во всех твоих бедах виноват иноземец. Но одну секундочку! А много ли иноземцев среди чиновников? Вы спросите с них!

— Давай не о политике, не об идеологии, не о философии, а о тебе. Так ты говоришь, что в советское время у тебя не было никакого дискомфорта по национальному вопросу?

— Если говорить о давящем ощущении, культивируемом в доме, где мне все говорили: будь осторожнее в школе, на улице, во дворе, такого не было! Может, меня правильно воспитывали и я не обращал на это внимания? Не знаю. Но в СССР не было никакой националистической политики.

О бытовых вещах я не говорю. Ну да, было один разочек, когда на улице кто-то назвал меня «чернож…». Я даже не знаю, кто это был. А мой папа сказал, что за такие слова я должен взять камень и бросить в обидчика.

— И ты рассказал об этом по телевизору, за что депутат Курьянович подал на тебя в суд.

— К несчастью, в прокуратуре по закону должны были заниматься этим его запросом, и я исполнял закон, придя на дачу показаний. Ну как можно было обвинить меня, человека, который безумно трепетно относится к тому, что не бывает разницы по национальности?! Либо ты хороший, либо плохой, а думать, татарин ты, еврей, грузин или русский — это удел нищих духом подонков. Причем в той телепрограмме я не говорил, что тот, кто меня так назвал, был русским. Поэтому я не знаю, с какого перепуга кто-то посчитал, что только русский мальчик мог так назвать человека.

— Твой папа скорее всего имел в виду не национальность, а то, что за хамство и оскорбление нужно давать сдачи.

— Именно так! Оскорбление нельзя терпеть. Ты же можешь идти с девушкой, и если ее обзовут, разве ты не ответишь, не защитишь ее? Если ты этого не сделаешь, то лучше просто повеситься. Ведь тогда получится, что хам сильнее тебя. Но у хама нет национальности.

— Тигран, ты поддерживаешь какие-то отношения с армянской диаспорой в Москве?

— Мы иногда видимся, но на их совещания меня не приглашают. Для того чтобы почувствовать себя армянином, мне не нужно видеть вокруг себя еще тысячу армянских лиц. Язык я уже не забуду, армянскую литературу, которую я читал, читаю и буду читать, наряду с американской, русской, еврейской, французской, грузинской, тоже не забуду. Вообще, я очень не люблю скопления народа. В конце 80-х я оказывался в таких скоплениях, был частичкой этой массы. Мне это не нравилось. Помню, тогда армяне отделяться хотели. Сейчас я понимаю, что в этом ничего хорошего нет. Я — человек имперского мышления!

Александр Мельман