В концертном зале «Зарядье» состоялась российская премьера оперы Жан-Филиппа Рамо «Бореады» (Les Boreades, 1763). Последнюю «лирическую трагедию» классика французского барокко исполняли европейские солисты в сопровождении чешского оркестрово-хорового коллектива «Collegium 1704» под управлением дирижера Вацлава Лукса.
«Бореады» — не «Галантные Индии» или «Платея», под занавес ХХ века они вернулись в активный театрально-концертный оборот самым буквальным образом из небытия: постановочной истории в XVIII столетии у них попросту не существовало. Оперу 80-летнего Рамо вроде бы репетировали в 1763-м в Париже, но потом постановку отложили на неопределенный срок, а в следующем году композитор умер, и про «Бореадов» дружно забыли. Отчего — примерно понятно: Рамо для просвещенческих меломанов был слишком «ученым», слишком барочным, слишком укорененным в торжественной традиции французской придворной оперы. Передовые теоретики превозносили новомодных итальянских авторов, да к тому же «великий Глюк явился и открыл нам новы тайны»: в 1762-м состоялась премьера глюковских «Орфея и Эвридики», а десять лет спустя Глюк перебрался в Париж, и тут уж мало кого всерьез интересовало, что успехом собственных опер он обязан как раз изучению «лирических трагедий» Рамо.
Либретто «Бореадов» тоже вряд ли было очень по вкусу единомышленникам Руссо и Дидро: линейно выстроенный мифологический сюжет темноватого происхождения с не то масонскими, не то галантно-литературными обертонами. К Альфизе, царице Бактрии, сватаются сыновья бога северного ветра Борея — Кализис и Борилей: воля богов требует, чтобы царица породнилась именно с «бореевой кровью». У Альфизы, однако, взаимная страсть со жрецом Аполлона Абарисом, ради брака с которым она готова даже оставить трон. Разгневанные бореады зовут на помощь отца, но Абарис при помощи волшебной стрелы, врученной ему Амуром, вызволяет Альфизу из царства Борея, а там и неизбежный «бог из машины» оканчивает дело почетным пирком да свадебкой: Аполлон возвещает, что Абарис его сын от нимфы, приходящейся родней Борею, так что формальных препятствий для счастливого брака не остается.
В нынешнем московском исполнении не все подробности этой прелестной истории пропелись идеальным образом —:у иных артистов (бас Николас Бройманс — Борей, баритон Бенуа Арну — жрец Адамас, бас Лукаш Земан — Аполлон) их по большей части небольшие партии звучали в лучшем случае с деловитой отстраненностью. Удачнее всего выступила главная пара, по колориту очень несходная: Альфиза в исполнении сопрано Деборы Каше, изящном, деликатном, с красивым округлым звучанием, и Абарис, спетый тенором Матиасом Видалем, одним из патентованных специалистов по французским барочным ролям такого кроя, в радикальной «антиитальянской» манере — с утрированной актерской патетикой в подаче речитативов и демонстративно-надрывными верхами.
Впрочем, было тем заметнее, как мастеровито отстаивали достоинства партитуры Рамо Вацлав Лукс и его «Collegium 1704», и таки отстояли. Оркестровое письмо композитора в «Бореадах» вправду изумительно. Устрашающая буря между третьим и четвертым актами, явления божеств, осиянных неземным олимпийским светом, щедрые инъекции танцевальных дивертисментов — все это звучало не формальными и типизированными «спецэффектами», а чистой музыкой, драгоценной, красочной, вневременной. В сущности, «Бореады» в версии Лукса предстали не столько произведением музыкального театра, сколько грандиозной оркестровой сюитой с пением и хорами, прекрасной на совершенно недраматический лад. И следить в ней было интереснее всего не за приключениями героев, а за композиторской мыслью — вот, казалось бы, не самый затейливый инструментальный состав — струнные, гобои, фаготы,— к которому иногда подключаются валторны, и вот чудом возникающая на выходе совершенно импрессионистская сонорность. А отсутствие балетного действия с лихвой компенсировал ударник оркестра, с невозмутимой виртуозностью оперировавший целым арсеналом внесенных дирижером «украшательств» — от маленького колокольчика до громоздкой «машины ветра».
Сергей Ходнев
