Года два назад лежал я в кардиологии. Пребывал там и старичок один лет семидесяти, чьи сосуды были в таком страшном запущении, что ночами он не спал, а сидел таким зюзей, кряхтел, стонал и взывал неведомо к кому, и стонами не давал спать всей палате. Его направили в область на шунтирование, а он по выписке сразу же помчался к своим пчелам в деревню. Никто не думал, что до конца года он доживет. Звали его Александр Скачков, отчество я не помню уж. И вот на днях встретил его в поликлинике. Здорового, бодрого и веселого. Причем в лицо помню, а что это Скачков – нет. Стали разговаривать. Я говорю: «А помнишь, дед с нами лежал – Скачков?» «Да это, говорит, я!» Жутко неловко получилось. А между тем поведал он о своих мытарствах и почему имеет ныне такой цветущий вид (может, поэтому я и не идентифицировал его с тем дедом-нежильцом).
В Оренбурге, по его рассказу, нашли у него три места, куда надо ставить стенты. Это такие расширители сосудов. Денег по квоте дали только на два. На третий поставили в очередь. Как-то побочно отправился он в Москву, в Бакулевский центр. Там доктор попался человечный, татарин молодой, и направил его к своему приятелю – классному хирургу. Приятель принял нашего Скачкова по-восточному добросердечно, ведь друг прислал и попросил помочь. Я сразу подумал: а если б это были не татары? Стали бы с ним вот так возиться? Дело свелось к тому, что надо было ставить Скачкову искусственный клапан. Он дорогой, импортный, и ждать опять же надо. А пока ему улучшили как-то состояние, чтоб дождался. Прошло месяцев пять – Скачков позвонил своему доктору. Тот просил подождать еще немного. Но по одышке понял, что плохо деду. И велел приезжать. Там опять ему что-то внедрили временное на полгода, чтоб не помер. И вот дождался он американского клапана. А это опять же надо попасть в список по квотам, то да се. Только стечение счастливых случайностей и двигало Скачкова к победе над смертью. Клапан ему вшили. На столе он умер. Его откачали. Пока лежал, околемываясь после операции, стали у него запредельно скакать давление и пульс. Со страшной силой. И однажды в ночь он преставился снова. И на сей раз его эскулапы воскресили. Тут у него стали отниматься ноги. Не сразу, но ноги ему в чувство привели. Попутно поставили третий стент, а заодно кардиостимулятор. Все вводили через паховую вену, по современным технологиям. И при этом главное везение – он участвовал в уникальном эксперименте с участием иностранных наблюдателей. Это все снимало телевидение. Когда его везли после операции, он помахал в камеру рукой, давая понять, что все отлично и жить он будет долго. А врачи стали называть его «золотым». Так как вся череда спасений обошлась государству в пять с лишним миллионов рублей. А деду не стоила ни копейки. И вот теперь он бегает по городу, может покурить, заглядывает в винный магазин и стоит у полок с коньяками. А пчел продал, оставил пять пеньков для души. Потому что без пчел, говорит, точно не жизнь. Даже с искусственным клапаном из Америки и кардиостимулятором в груди.
Получается, что чудеса все еще бывают. И Елена Малышева тут просто отдыхает. И это меня, например, совсем не радует, а, напротив даже, удручает. Потому что если наша жизнь и судьба в руках случая, а не нормально функционирующей машины здравоохранения, то плохо наше дело. Ведь случись что – ни эксперимента по показательному проведению операции, ни доброго доктора, ни случайной квоты на аппарат и препарат может под рукой не оказаться. И тогда что?..
А за Скачкова я рад. Одно слово: везунчик! Дай Бог ему дальнейшего везения, пока оно все у нас так.
Декабрь, 2015
P.S. Это не Скачков, конечно, но портрет в духе самой истории: чем не новогоднее чудо?
