Уроки пыточного мастерства ей давал сам Берия: «Бейте по голове!» И она училась. Советы «мастера» дорогого стоят. Елена Хорошкевич была способной ученицей. Задатки правильно и в нужном направлении вести следствие у нее проявились в годы Большого террора. В том самом 1937‑м она выросла в должности — от оперуполномоченной до помощника начальника отделения в Секретно-политическом отделе Главного управления госбезопасности НКВД. И звание имела заметное: старший лейтенант госбезопасности, что по армейским меркам приравнивалось к майору.
Почему-то всегда возникает один и тот же вопрос: что привело хрупкую и романтическую девушку в подвалы ГПУ? Нет, не в качестве жертвы, такое как раз не удивляет, а в качестве заплечных дел мастера. Ведь вроде бы не женское это дело. И что было основой выбора жизненного пути: желание обладать властью над людьми, распоряжаться судьбами или изначально романтический порыв — всю себя для дела революции?
Елена Викторовна Хорошкевич родилась в 1893‑м в Санкт-Петербурге в хорошей семье. Отец — потомственный почетный гражданин, работал конторщиком на железной дороге, мать — домохозяйка, происходила из мещан. Образование дочери дали классическое. Елена окончила женскую гимназию в Борисоглебске. Потом — слушательница математического факультета Высших женских (Бестужевских) курсов.
Курсы снискали себе славу рассадника вольнодумия. И даже как-то повелось считать, что бестужевка и идеалистка — синонимы.
Хорошкевич проучилась на Бестужевских курсах с сентября 1913‑го до февраля 1916‑го. В феврале 1918‑го перебралась в Москву. Первое замужество не было долгим. Муж умер в 1918‑м от тифа. Со вторым мужем — Александром Буцевичем тоже не сложилось, разошлась с ним в 1925‑м. Но именно второе замужество открыло ей дорогу в «органы» и карьерный рост. Буцевич, бывший анархо-синдикалист, а с 1919‑го член партии большевиков, занимал важные должности в ВЧК.
В феврале 1920‑го, как писала Хорошкевич в автобиографии, была «привлечена тов. Дзержинским для работы в Главкомтруде» на должности заведующей информационным отделением. Вот и объяснение ее дальнейшей судьбы. Во‑первых, муж — крупный чекист и через него знакомство с Дзержинским, а во‑вторых, работа в сфере сбора информации, предполагавшая тесные контакты с ВЧК. В июне 1921‑го ее приняли в члены большевистской партии.
В июне 1922‑го Московским комитетом партии Хорошкевич была направлена на работу в ГПУ. Ее определили сотрудником для поручений в Секретный отдел, в задачи которого входила борьба с политическими противниками большевистской диктатуры. С мужем не сложилось, зато повезло с работой.
И карьера шла успешно. Поработав короткое время на секретарской работе в 3‑м отделении Секретного отдела, в марте 1924‑го выдвинулась на оперативную должность уполномоченного. А в 1927‑м перешла на работу во внешнеполитическую разведку — в Иностранный отдел ОГПУ, где она уже старший уполномоченный. Впереди перспективное назначение на загранработу. Но что-то не заладилось, и в июне 1930‑го с должности старшего уполномоченного 6‑го отделения ИНО Хорошкевич переводят в Информационный отдел ОГПУ.
Может, и ее счастье, что не выгорело с работой в разведке и поездками за границу. Многим в 1937‑м это вышло боком. Хорошкевич имела классическое гимназическое образование, понимала по-французски и по-немецки, хотя позднее в анкетах из скромности писала, что владеет «слабо». Скорее всего, из опасения, что хорошее знание иностранных языков крайне подозрительно.
В марте 1931‑го, после слияния Информационного и Секретного отделов, Хорошкевич получает должность уполномоченного 4‑го отделения Секретно-политического отдела ОГПУ. Ее отделение было занято слежкой за интеллигенцией, молодежью, учебными и научными заведениями, контролировало литературу и искусство, печать и зрелища. С 1935‑го — она на должности оперуполномоченного 7‑го отделения Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД, и в сфере ее деятельности — молодежь и учебные заведения. А с апреля 1937‑го — она уже помощник начальника 11‑го отделения в том же отделе. И по-прежнему «курирует» вузы, студенческую молодежь и профессорско-преподавательский состав.
В 1935‑м ей присвоили звание старшего лейтенанта госбезопасности.
Все стало непонятным в первых числах сентября 1938‑го, когда на Лубянку в кабинет первого заместителя наркома въехал Берия. Хищно поглядывая на женщин, он обходил свои будущие владения. И хотя Ежов еще оставался на своем посту, Хорошкевич как-то сразу поняла: нарком сдулся. И моментально переориентировалась. Ей стало понятно, чьи приказы надо теперь выполнять, кто теперь в наркомате «командующий».
Берии стоило только отдать короткое указание, бросить реплику, и Хорошкевич, не раздумывая, шла на дело, даже сознавая беззаконный характер своих действий. Так была арестована по прямому указанию Берии (читай: Сталина) без ордера и санкции прокурора жена председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Калинина — Екатерина. Ее взяли 25 октября 1938‑го, и дело поручили вести Хорошкевич. И завертелось… Месяц шли изнурительные допросы Калининой, усиливался грубый нажим на подследственную, Хорошкевич раз за разом повторяла вопросы: «Перестаньте врать, говорите прямо, что вы были вовлечены в контрреволюционную правотроцкистскую организацию… Бросьте вилять, Калинина, переходите, наконец, к открытому рассказу о своей контрреволюционной работе»1. Калинина держалась, и тогда ее перевели в Лефортовскую тюрьму, где начались избиения. Калинину заставили оговорить себя.
Точно так же Берия поручил Хорошкевич допрашивать арестованную Марию Нанейшвили — жену секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева. И той навесили срок за принадлежность к несуществующей правотроцкистской организации.
Усердие не осталось незамеченным. В октябре 1940‑го Хорошкевич повысили до капитана госбезопасности. При переводе на принятые в армии офицерские звания в феврале 1943‑го автоматически стала подполковником госбезопасности, а в мае 1945‑го ее произвели в полковники. В этом звании она в августе 1946‑го была отправлена из МГБ на пенсию.
За долгие годы чекистской службы неоднократно награждалась. В 1927‑м — собранием сочинений Ленина, в 1932‑м — боевым оружием, в 1937‑м — знаком «Почетный работник ВЧК–ГПУ (XV)». А 26 апреля 1940‑го — медалью «За отвагу». А что, чем не отвага — избивать упрямых подследственных! В войну прибавился и орден Красного Знамени, правда, его дали механически — за выслугу лет. Особый смысл имело награждение медалью «Партизану Отечественной войны» I степени — это за службу в судоплатовском управлении.
Неудивительно, что в самом начале эпохи «реабилитанса» сразу же вспомнили о Хорошкевич. Еще не успели отгреметь все судебные процессы над бериевцами, а уже в марте 1955‑го «за нарушение советской законности в следственной работе» ее исключили из партии. Вообще-то легко отделалась! Скорость, с которой свершилось наказание, объяснима громкостью имен ее бывших подследственных, на кого она лихо фабриковала дела. Прошедшая лагеря Екатерина Калинина с содроганием вспоминала следствие в НКВД. Учиненный ей в Лефортове в ночь на 10 декабря 1938‑го допрос Калинина запомнила на всю жизнь:
Допрос стал производить Берия и следователь женщина, которая отрекомендовала мне его как «командующего». Свой разговор Берия начал с того, что стал называть меня шпионкой, старым провокатором и требовать показаний, с кем я работала и в пользу какого государства занималась предательством. Я продолжала говорить, что ни в чем не виновата и ничего плохого для своего государства не делала. После этого Берия обратился к следователю и предложил ей избить меня. Эта женщина стала мне наносить удары кулаком, а Берия ей подсказывать: «Бейте по голове». Несмотря на все это, таких показаний я дать не могла, после чего Берия вызвал двух сотрудников и сказал: «Ведите ее туда». Меня эти лица притащили в какой-то глубокий подвал, где меня следователь женщина раздела, сняла с ног ботинки, чулки и оставила в одной сорочке2.
В объяснениях по этому делу Хорошкевич признала, что «участвовала в безобразном издевательстве над невинным человеком», правда, свое личное участие в избиении жены всесоюзного старосты стыдливо обернула в житейское и почти свойское: «Дала Калининой подзатыльник». Экая невинность!
Вообще-то говоря, хрущевское руководство не было настроено на то, чтобы непременно отправить под суд всех следователей-садистов. Если оценить итог известных нам процессов над бериевцами в период с 1953‑го до 1959‑го (а позднее их и вовсе не судили), то на все про все не наберется и сотни осужденных. А что же остальные? Ведь свирепых следователей-фальсификаторов НКВД–МГБ, доживших до середины 1950‑х, было не менее нескольких тысяч. И доказать вину большинства из них было делом совсем несложным. Это по горячим-то следам, когда были живы и готовы дать показания множество их жертв. Не случилось… Метод наведения справедливости был найден тихий и вполне вегетарианский: изгоняли с работы из органов по статье «Дискредитация» с пониженной пенсией, лишали генеральских званий. Наконец, кое-кого исключали из партии, но это из тех, прославившихся, — наиболее рьяных и «отличившихся» на поприще пыточного следствия.
КГБ задним числом пересмотрел мотивировку увольнения Хорошкевич из МГБ и приказом № 560 по личному составу от 2 августа 1954‑го формула увольнения была изменена: «Считать уволенной по фактам дискредитации высокого звания офицера».
Много позже, будучи пенсионеркой, Хорошкевич устроилась на работу в Музей революции, где от научного сотрудника выросла до заведующей секцией. Она на страже в храме партийной истории, здесь не наука — а вера. Кто ж не помнит этот музей уже в брежневскую эпоху: стерильный фоторяд — ни одного деятеля Октября из числа тех, кого потом объявили врагами. Заретушированы, удалены из истории. Экскурсоводы дают заученные пояснения и впадают в гнев, когда слышат вопросы некоторых въедливых посетителей о тех, кого нет на снимках. Так и коротала свои дни отставной пенсионер «органов», служа неправде по идеологическому ведомству.
Умерла Хорошкевич то ли в 1969‑м, то ли в 1970‑м, и ее прах захоронен на Новодевичьем кладбище.
Никита ПЕТРОВ
Опубликовано 3 ноября 2015
