Уильям Голдман считался идеальным киносценаристом в нескольких поколениях. И я могу понять, почему. Помимо того что он был одним из патриархов линейного голливудского кино, идущего от таких мастеров, как Уайлдер и Хичкок, а такие патриархи склонны обрастать учениками — и потому что сами хотят, и потому что представляются в глазах сирых юнцов надёжным социальном лифтом. Помимо этого, даже для авангардиста он представляет ценность, поскольку выражает собой здоровую середину, тот самый центр, от которого художники стремятся уклониться, поскольку бояться стать неинтересными.
Уильям Голдман. Источник: Kinopoisk
У Голдмана были прямые ученики, среди них, например, Аарон Соркин, который по первым сценариям с ним консультировался, по студийной линии (как у нас по партийной, так в Штатах было по студийной). Были и те, кто вырос на его фильмах «Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид», «Принцесса-невеста», «Вся президентская рать», «Мэвэрик». Эти фильмы действительно часто промелькивают в комплиментарных отзывах среди классики — чаще среди сценаристов так называемой «средней руки», но всё же.
В чём прикол Голдмана? Многие сценаристы гордятся тем, что, в отличие от молодых писателей, они имеют вполне конкретную зону для приложения сил. Они, даже если пишут в стол, в уме фантазируют, что это для какой-то студии, или «новой волны», или для такого-то жанра, в таком-то русле.
Ясно, что это могут делать и писатели, но они всё равно видят это менее чётко, потому что их слова потом не станут переносить на экран при содействии большой съёмочной группы, актёров, с выездом на описанные локации. Писатели в этом смысле вольны отпускать своё воображение на все четыре стороны и больше следовать интуиции, чем сценаристы, у которых, как у Германа Грефа, Штольца и Харви Вайнштейна, всё должно быть померено.
Так вот, в связи с вышесказанным, сценаристы гораздо лучше чувствуют фарватер и больше боятся остаться за бортом. И Голдман — это рыба-лоцман. При всей, казалось бы, незыблемости, ровности фильмографии, при всей «холодности крови», которую можно предположить за человеком такого разбора, это, конечно, личность интересной судьбы, даже если она большей частью прошла за письменным столом в правильном просчёте увлекательной структуры истории.
«Увлекательность», как правило, главное слово в лексиконе писателей вроде Уильяма Голдмана. Он приручает банальность текущего времени и берётся, насколько это возможно, творчески её преломить. Не достигая экстремума, он может казаться прочим среди равных. Своего рода «офисным планктоном» голливудской киномашины, как бы банально ни звучало каждое из этих слов. Будь здесь Уильям Голдман, объявись он в комментариях, он бы смог перевернуть их на раз, и вышло что-нибудь вроде: «почему планктон, а не коралловый риф?» и «почему машина, а не Моби Дик?».
Да, пожалуй, капитан Ахав как архетип подходит Голдману больше других.
Этим текстом можно было и не марать бумагу, но ради этой мысли коснуться её всё же, пожалуй, стоило.
Глеб Буланников
