Градус напряженности в социумах разных стран растет: новый штамм инфекции, обнаруженный в Великобритании, разгоняет волну страхов по миру. А изоляция, как свидетельствуют специалисты, влияет на психику не менее пагубно, чем сам вирус. «Огонек» поинтересовался у ведущего специалиста по информационному противодействию и борьбе с социальной деструкцией, вице-президента Российской криминологической ассоциации, доктора философских наук, профессора Игоря Сундиева, каковы могут быть последствия нового тотального локдауна.
— Игорь Юрьевич, 2020-й стал чуть ли не рекордсменом по числу терактов и социальных протестов. Почему?
— Сегодня много проблем, которые фиксировались в доковидные времена, становятся массовыми. Речь прежде всего о постстрессорном расстройстве, вызванном COVID-19. До пандемии аналогичный по силе стресс пережили далеко не все и уж точно не одновременно. Я о расстройствах психики, характеризующихся сильнейшей депрессией, уходом в «кокон» (человек максимально ограничивает контакты с внешним миром, даже с близкими и друзьями), спонтанной агрессией и склонностью к иррациональным поступкам. В пандемию такой стресс переживают не только те, кто переболел ковидом, но и те, кого болезнь обошла стороной. По данным медицинских исследований ученых Оксфордского университета, в период между первой и второй волнами пандемии на основании анализа более 70 млн электронных медкарт США было выявлено, что приблизительно у каждого пятого, инфицированного COVID-19, были обнаружены психические расстройства и даже установлен нейропсихиатрический диагноз. Показательным оказалось удвоение необратимых случаев деменции. Впрочем, и сами меры, принимаемые властями в борьбе с пандемией, прежде всего локдауны, как оказалось, приводят к опасным неинфекционным последствиям, вызванным депривацией (лишением возможности удовлетворять основные психофизиологические либо социальные потребности.— «О»).
По словам специалистов Национального медицинского исследовательского центра здоровья детей Минздрава России, после продолжительного режима самоизоляции и дистанционного обучения 80 процентов школьников пожаловались на возникновение депрессии, различных фобий, а также нарушения сна. Депрессивные состояния были выявлены у 42,2 процента школьников, астенические — у 41,6 процента. В результате только каждый восьмой учащийся смог адаптироваться к новым условиям дистанционного обучения и самоизоляции. У остальных помимо депрессий выявили еще целый ряд других психических расстройств: обсессивно-фобические состояния — у 37,2 процента; синдром головных болей — у 26,8 процента; нарушения сна — у каждого второго (55,8 процента). По прогнозам, пандемия продлится еще примерно год вместе с различными формами социальных ограничений. Это значит, что депривации в различных группах населения будут нарастать, порождая невротизацию и аффекты. А люди в таком состоянии склоны к внушению через интернет и саморадикализации. Именно они могут стать основной ресурсной базой для террористических и экстремистских организаций.
— Человечество пережило не одну эпидемию, и всякий раз все возвращалось на круги своя. Почему сегодня все может пойти не так?
— Человечество еще никогда не переживало эпидемию в условиях мгновенно распространяющейся информации. И никогда еще информационный фон настолько не программировал поведение социума. Нынешний фон я бы определил так: «Пандемия — это надолго, это страшно и следует выполнять указания властей, в противном случае — смерть». Другого информационного фона у нас для вас нет. Соглашусь, что COVID-19 опасен и меры предосторожности необходимы. Но стоит ли программировать панику? Между тем массовые постстрессорные расстройства не только провоцируются, но и используются определенными силами и группами лиц.
— Можно пример?
— Black Lives Matter (BLM). Такое движение невозможно было себе даже представить лет десять назад. И, уверяю вас, оно бы не возникло, не будь первой волны COVID-19 и множественных локдаунов. В такой обстановке общую тревожность и спонтанную агрессивность оказалось возможным канализировать в силовой протест, быстро «оседланный» политиками. И что в итоге? Абсолютно иррациональное поведение участников BLM: снос памятников, коленопреклоненные полицейские, горящие и разгромленные магазины и дома. Но, если задуматься, причина охватившего два континента «раскаяния» не слишком понятна...
— Почему же? Сотни лет рабства...
— Рабство сопровождало почти всю историю человечества. А в последние годы его существования в Штатах число черных рабовладельцев существенно превышало число белых. Вспоминать об этом почему-то не принято и даже опасно, зато можно подогреть недовольство через соцсети и продемонстрировать избирателям, насколько власть не в состоянии справиться с протестом со всеми вытекающими в выборный год последствиями. Если бы не постстрессорный синдром, масштаб BLM был бы не тот. Но не политикой единой... Произошла парадоксальная вещь: терроризм, который давно уже пользуется возможностями медийной среды для привлечения внимания к своим акциям, вынужден был переформатироваться, чтобы перебить тему ковида в эфире. Можно сказать, что экстремисты перешли на новую модель, как его называют, «насыщающего террора». Это то, что мы видели в Вене и во Франции.
— В чем его отличие от классического террора?
— В том, что исполнителей таких терактов не вербуют, а доводят до нужного градуса агрессивности по соцсетям без особых усилий со стороны профессионалов. Им нужно лишь подправлять, направлять и вовремя сбрасывать нужную информацию. Целью таких терактов является не совершение их в конкретном месте или в отношении конкретных людей, а в создании информационного фона паники и страха. Чем больше терактов одномоментно и желательно в прямом эфире, тем лучше. И так как число радикально настроенных пользователей соцсетей в период пандемии резко возросло, равно как и ухудшилось состояние их психики, появился даже выбор потенциальных живых «снарядов». Подобная взрывная саморадикализация — новый и крайне опасный феномен. Люди, в первую очередь молодежь, как бы без всякого внешнего воздействия начинают интересоваться радикальными и экстремистскими идеологиями, самостоятельно находят информацию в интернете. Примерно аналогичное явление наблюдается и в протестном секторе. И тут фиксируется появление новых форм. Например, «виртуальные митинги» с использованием «Яндекс-навигатора», которые прокатились по России в апреле. Начиналось все как флешмоб граждан, недовольных плохой организацией выдачи пропусков, но быстро превратилось в полноценный митинг с политическими и экономическими требованиями (введения ЧС, прямой помощи тем, кто остался без работы, и т.д.). Принципиально новым стало и использование так называемого социального лазера.
— Что это такое?
— В основе социального лазера — схема организации волн социальных протестов «Стимулированного усиления социальных действий» (Stimulated Amplification of Social Actions —? SASA). Модель SASA состоит из индивидов, выступающих в роли социальных атомов (s-атомов), способных находиться лишь в одном из двух состояний? — ?релаксации и возбуждения. Множество таких s-атомов образуют активную усиливающую среду (social gain medium). S-атомы взаимодействуют с информационным полем, генерируемым СМИ и интернетом. Это поле модерируется заказчиками. Речь идет о технологиях обработки пользователей соцсетей, чтобы довести их до определенного градуса радикализации, при том что действовать такие «атомы» должны сообща.
Один наш соотечественник занялся разработкой этого концепта после украинского Майдана, и к 2016 году были опубликованы его выкладки. Но до COVID-19 система сбоила: подавляющая часть пользователей соцсетей сохраняла индивидуальность мышления, к тому же их психика была куда более устойчивой. Сейчас же постстрессорное расстройство сделало свое дело, и количество неустойчивых s-атомов выросло в разы, что позволило фокусировать внимание социума на какой-то определенной теме или личностях. Социальный лазер — довольно мощное оружие и способно нанести серьезный вред обществу.
— Но, может, тут нет никакого злого умысла? Доходы населения падают, растет безработица, ухудшаются условия жизни. Тут и без всякой «накачки» идет естественная радикализация...
— Средний уровень жизни россиян все еще достаточно высок, чтобы избегать опасной радикализации. Кроме того, уровень стрессоустойчивости россиян выше европейского и даже того, что наблюдается у наших ближайших соседей. Так что для активации социального лазера в России требуется такое масштабное воздействие на социум, чтобы оно было способно привести к массовой истерии и панике. Впрочем, в отдельно взятом городе или регионе социальный лазер вполне может и сработать. Как было, например, в еще доковидную эпоху в Хабаровске, где криминал опробовал социальный лазер впервые. В этом году его задействовали в Белоруссии и Киргизии. Во втором случае особенно результативно — со сменой власти. Убежден, что чем дальше, тем такие «лазеры» будут применяться чаще и, не исключено, в стихийном формате, то есть без заказчиков и кукловодов.
Заметьте: одной из черт протестов 2020 года стало отсутствие четких политических программ и даже лидеров. И чем дальше, тем социальные лазеры будут чаще срабатывать спонтанно, как одна из естественных особенностей современного информационного сообщества. По крайней мере, пока в соцсетях остается немало пользователей с психикой, способной к гиперполяризации, иначе говоря, когда возбуждение преобладает над торможением и индивид утрачивает самоконтроль, способность к анализу и т.д. В этом состоянии люди сами ищут чего-то протестного, радикального, где можно было бы «развернуться».
— В основном это молодежь?
— Да, поколение Z и идущая за ним «альфа». Коронавирус, локдауны и массовая дистанционка привели к тому, что навыки функционального взаимодействия в социальных группах, и до того не сильно проявленные у юного поколения, оказались утеряны. А они необходимы прежде всего для достижения социально значимых результатов. Не говоря уже о том, что у двух самых молодых поколений и до коронавируса фиксировались серьезные проблемы с эмпатией. То есть им и так было сложно кооперироваться в социальные группы.
Эмпатия, способность к сопереживанию, возникает при непосредственном контакте с другим человеком, в онлайне это случается крайне редко. А поколение Z и идущее за ним в офлайне эмпатируют все реже. При этом они легко становятся трансмиттерами — нейтральными передаточными звеньями негативной информации и деструктивных каузальных связей. Проблема осложняется тем, что в ковидную эпоху из социума активно выбывает старшее поколение, являющееся основным носителем социального опыта, в достаточной мере наделенное сочувствием и состраданием. Так что мир рискует столкнуться с «синдромом невозвращения», даже когда созреют объективные условия для выхода из локдаунов и карантинов.
— А что значит «синдром невозвращения»?
— В прежние времена, когда общество переживало эпидемию или войну, по окончании бедствия возникало ощущение «мы победили!». Победили болезнь, врага… Главное, что происходила смена информационного фона с «мы победим» на «мы победили». Первой приходит вера в победу, потом уже она сама. Сегодня же смены информационного фона, несмотря на появившиеся вакцины, идущие по всему миру прививки, не происходит. В Великобритании, например, вообще введен жесткий локдаун. Уже пошли разговоры, что вакцина — это на полгода-год, что весной мир ждет третья волна COVID-19, а, может, и COVID-20 или 21. Получается, информационный фон не меняется: «Мы в пандемии». И пока не видно, чтобы было стремление поменять картину. Более того, не стоит забывать, что вхождение в карантин было общестратегическим шагом целого ряда государств. Все договорились так или иначе. Значит, и выход из мирового локдауна должен быть общим. По крайней мере, не единичным. Но договориться о выходе явно будет сложнее, чем о входе. Так что пандемия закончится тогда, когда основные игроки смогут договориться и по этому вопросу.
Беседовала Светлана Сухова
