Моя драматургия в настоящий момент перевоплотилась в создание мюзиклов.
Тут и моё поэтическое мастерство пригодилось. В большом опусе под названием «Емеля» у нас с соавтором – музыкантом и композитором, моим двойным тёзкой С. В. Шамкаевым, аж 32 песни! Да не знаем, сидя в своей деревне в пору коронавируса, увы, не как А. С. Пушкин в Болдино во время холеры, хотя и не менее продуктивно, куда и как это чудо (без ложной скромности) пристроить.
И театры в непонятке, и киты-кашалоты этой индустрии, подвизавшиеся на модной тенденции, как Журбин, Бредбург, Дунаевский, Укупник (далее по списку, за исключением Рыбникова – он бы, полагаю, не счёл нас отнимающими его кусок хлеба) проглотят самозванцев, а не пропустят к корыту. Вот ведь какая незадача в новейшей истории для авторов не первой свежести и не первого ряда. Где уж нам уж выйти замуж! Да и когда было иначе?
Теневая сторона призвания – талант бесспорный, но совершенно бесполезный.
Меня мой поэтический дар не кормит. Сейчас не время «шестидесятников». Я ничего не издаю (то есть меня никто не издаёт, сам-то я за свой счёт – нарасхват, желающих подзаработать на тщеславных сочинителях нынче пруд пруди, а я, назло им, совсем не тщеславный).
Кстати, совершенно мне не понятная политика: зарабатывать на производителе, не вознаграждая последнего материально. Перевёрнутая логика. Как у депутатов, которые вроде «слуги народа», а получается, что господа-хозяева, а слуга их – народ, вроде бы по логике – их господин. Театр абсурда!
Это как у работяг и начальников: последние получают за свою должность в десятки раз больше тех, кто их, собственно говоря, содержит. Я, допустим, дворник, обслуживаю три дома, с каждой квартиры за мой труд взимается порядка 700 рублей ежемесячно, по совокупности сборов выходит 215 тысяч рублей в месяц, начальник берёт себе 90 тысяч, а дворнику платит МРОТ – 13 тысяч с копейками. Наш президент такой дикий разрыв в оплате объясняет тем, что за меньший оклад в начальники никто не пойдёт.
Их же мало, командиров, а народ у нас неисчерпаем, его можно штабелями на войне класть и нещадно эксплуатировать в мирное время.
ЖЭК и расшифровывается как жилищно-эксплуатационный комбинат (у нас это комбинат). Но эксплуататорский класс налицо. Может, это и высокие-высокие отношения, но точно не нормальные для социально ориентированного, как декларирует власть, общества. Или власть снова лукавит?
Вот тут-то, говоря от призвании, либо зарывай талант в землю – отказывайся от журавля своих идеалов в небе ради жирной синицы достатка в руках, занимаясь не своим делом на земле, либо служи одной из муз, а то и нескольким, но не жди золотого стульчака в свой клозет. Будешь бегать в дощатый зимний нужник в огороде в рваных галошах, откушав прокисших щей. Зато с чистой совестью человека, не предавшего талант ради фуа-гра и хамона в элитном ресторане. Такова дилемма.
Успешных (читай: успевших) на творческом поприще немного, это группировка, мафия, клан, прочим же имя – легион (или, как пошутили «кавээнщики», регион).
Так надо ли искать это самое призвание? Может, не стОит? Хотя оно само нас находит – через задатки, своевременное внимание родителей, советы друзей и знакомых, собственные амбиции, когда тебя уже распирает от идей, желаний, замыслов и невостребованности…
В обществе потребления, кое мы имеем счастье или несчастье видеть, художник – официант, а искусство – сфера услуг. Такова жестокая реальность. Если хочется в неё внедряться в качестве дорогого ресторатора с блюдами из собственных творений, то меню придётся поменять. Готовить не на свой выбор, изощряясь в нереализованных фантазиях, а ориентируясь на запросы клиента. Дабы предприятие не прогорело.
И что тут останется от призвания, а что заполонит конформизм, где тут самоуважение и верность своим принципам, а где неизбежный компромисс, и каковы эти пропорции блюд, их подачи и собственной деформации?
Время покажет, кто и что убило художника, а кто и что его пощадило или даже спасло.
Но когда призывной возраст, тогда всё равно любого ждёт призывной пункт. Откосишь или нет, призыв будет саднить. И весенний лучше осеннего, хотя на склоне лет тоже просыпаются скрытые способности и влечения: одни начинают писать стихи, другие – картины.
Может, и я, разделавшись с поэзией, вернусь к покинутой живописи, как набегавшийся муж к брошенной жене. А, может, обрету клеймо двоежёнца. В контексте призвания это не возбраняется.
Сергей Парамонов
