2018-й стал для российского театра в первую очередь годом человеческих потерь. Среди тех, кто ушел из жизни в эти двенадцать месяцев: Олег Табаков, Михаил Угаров, Елена Гремина, Дмитрий Брусникин, Эймунтас Някрошюс: не просто мастера, корифеи, а строители театра, создатели театральных домов и школ, выдающиеся объединители, которые театру по самой природе его совершенно необходимы.
Рядом со списком утрат остальное может выглядеть незначительным — и эстетические разногласия, и кадровые перемены, и театрально-политические обострения. Однако все это было — как были и заметные перемены в самом театральном ландшафте. Это и прогресс региональных театров: сегодня уже само собой разумеется, что многие из них на равных конкурируют со столицами. И рост нового поколения театральных продюсеров, которые понимают себя не как распорядители бюджета, а как участники творческого процесса. И повсеместное появление экспериментального, неформатного театра. И быстрый прогресс театра социального, инклюзивного. Все это в прошедшем году стало увереннее, яснее, виднее.
Но позитивному, современному и открытому есть довольно мощный тормозящий противовес.
Показательно, что в 2018 году самые резкие и внятные слова в публичной полемике нашел тактичный, взвешенный и мудрый Александр Калягин, возглавляющий театральный профсоюз СТД. В программных выступлениях он напоминал о необходимости солидарности, о праве художника и целых коллективов на художественный поиск и на свободу творчества. Напоминал не коллегам по цеху, а высокопоставленным собеседникам и оппонентам из мира политики.
Когда президент страны на открытии Года театра говорит о том, что русский театр признан и ценится во всем мире,— хотим мы того или не хотим, первым делом это напоминает о том, что Кирилл Серебренников, один из тех режиссеров, благодаря которым современный русский театр признан и ценится, второй год выпускает спектакли из-под домашнего ареста. «Дело "Седьмой студии"» — мы очень надеялись распрощаться с ним в 2018-м, но напрасно. Кроме неясностей с фактической базой обвинения, необъяснима позиция суда. Следствие закончено, людей продолжают держать под арестом. Под домашним — единственное утешение, честно говоря, слабое. Почему Серебренников должен приезжать на заседания суда из своей квартиры, а не с репетиции? Это, вероятно, законно, но едва ли объяснимо — и заставляет поверить в политическую подоплеку дела даже тех, кто в ней поначалу сомневался.
Никуда не делась тенденция, которую можно назвать большевизацией культурной политики. Властные инстанции, клянущиеся в верности традициям и стабильности, на деле зачастую принимают «революционные» решения, свидетельствующие о полном незнании традиций и о готовности пожертвовать стабильностью ради сиюминутных конъюнктурных, частных соображений. И в то время, как мы по-прежнему слышим, что художественные эксперименты не должны осуществляться за государственный счет, свои кадровые эксперименты чиновники проводят именно за счет госбюджета. Совсем недавно образец такого административного акционизма был продемонстрирован в Новосибирске, где по неизвестно чьему настоянию и при неясных обстоятельствах политический функционер без опыта профильной работы внезапно оказался претендентом на место директора театра «Глобус». Разумеется, совсем по-другому обстоит дело с недавним смещением Татьяны Дорониной и назначением в руководство МХАТ им. Горького триады Бояков—Прилепин—Пускепалис, но отсвет «комиссарства» лежит и на этом решении.
Собственно, обо всем этом — о срочной потребности в стабильности, предсказуемости, открытости и свободе — театральные директора, режиссеры и продюсеры говорили на встрече, посвященной открытию Года театра. Главным адресатом их речей был президент Российской Федерации — и у него настроение было, кажется, более праздничное, чем у его собеседников. Которые сейчас, рискну предположить, в большинстве своем озабочены тем, чтобы бюджет, выделенный на этот самый Год, был потрачен не на показные, пустопорожние мероприятия и рекламную трескотню — а хотя бы на ремонт крыш и прочее латание дыр первой срочности. Потому что Год придет и уйдет, а театр останется.
Ольга Федянина
Источник
