«Ален Делон был в вас влюблен?» — спрашиваю Наталию Николаевну Белохвостикову. Она пожимает плечами: «Какая разница, если я была замужем за Володей Наумовым? Я могла обняться с Делоном, подержаться за руку, но когда рядом с тобой Володя — поверьте, не нужен даже Ален!»
Это ей, Белохвостиковой, Шарль Азнавур посвятил песню «Вечная любовь». «Ему показали кадры фильма «Тегеран-43», и он сказал: «Я напишу песню для этой леди», — улыбается Наталия Николаевна. — Там все про нас с Володей…»
В годовщину смерти супруга Наталия Николаевна рассказала мне о своей жизни: и счастливой, и горькой, потому что «жизнь — она полосатая…» И призналась, как это невероятно тяжело — переживать уход любимого человека: «Это был страшный год… Я так и не сняла обручального кольца».
С тяжелейших откровений начался наш разговор.
Необыкновенный сценический успех, рождение дочери и ее становление как актрисы и режиссера, прекрасный поступок с усыновлением мальчика, наконец, восхищение Алена Делона, партнера по фильму «Тегеран-43»: в ее жизни было все. Было и настоящее горе: ранний уход брата, борьба за жизнь матери.
Но главное — были невероятная близость душ и огромная любовь с мужем Владимиром Наумовым, который 6 декабря отметил бы свою юбилей. Но... У Бога оказались другие планы.
Она — счастливая и несчастная одновременно. Нет! Неправильно. Она — Наталия Белохвостикова — счастливая всей своей прожитой жизнью с мужем, режиссером Владимиром Наумовым, и переживает сегодня огромную боль от его утраты. Только-только минула годовщина смерти знаменитого мастера — кинорежиссера, продюсера, народного артиста СССР, автора многочисленных шедевров, в том числе фильмов «Бег», «Легенда о Тиле», «Тегеран-43». Но Наталии Николаевне не стало легче.
— Наталия Николаевна, со дня смерти вашего супруга минул год. Это очень сложная и во многом мистическая дата. Как ваше состояние сегодня?
— Ничего. По ситуации. Учимся жить.
— После годовщины стало хоть немного легче?
— К этому все равно нельзя привыкнуть, наоборот, со временем всё обостряется: ощущения, запахи. Хочется закрыться и сказать: я занята — не трогайте меня.
— Я иногда думаю, что если у женщины было много романов, каких-то измен, флирт, наверное, было бы гораздо легче переживать это состояние.
— Хотя романов и флиртов у меня не было, но я уверена, что это не так. Чем дальше идет время, тем больше понимаю, что я потеряла. Я очень много играла в кино, и все мои фильмы были — истории любви. И я понимаю сегодня, что каждый кадр был снят им. Потому что ни разу команда «мотор» не прозвучала, чтобы он не посмотрел в глазок камеры. Время — странная вещь, оно все только обостряет. И ты понимаешь, что всю жизнь за тобой были эти глаза, которые переживали, верили в тебя. Мурашки по коже...
— У вас была большая разница в возрасте. Он был для вас в чем-то как отец?
— Нет. Мне всегда казалось, что я старше. В нем было столько жизнелюбия, столько фантазии…
— Когда вы встретились, чем он вас привлек? Очень взрослый человек, вы — девочка. Может быть, он был вашим кумиром?
— Нет. Я даже не знала, как выглядит Наумов, потому что я снималась на киностудии Горького, на «Мосфильме», а потом… 20 лет было человеку. Нас познакомили в аэропорту «Шереметьево». Это было 7 ноября. Мы летели в Белград, там проходила Неделя советского кино, как тогда модно было. Он был главой делегации. Неделя открывалась фильмом «Бег». А я ехала с фильмом «У озера». Наши места оказались рядом. Он сначала хотел работать, достал какие-то бумаги, а потом сказал: «Давайте сыграем в «Морской бой»».
— Он с вами был на вы?
— Только на вы. Я говорю: «Давайте». Мы сыграли в «Морской бой», потом в «Крестики-нолики».
— Вас это не удивило — такие детские игры?
— Нет, мы просто проводили время, не было же мобильников, кино не показывали в самолете.
— И вы выигрывали у него?
— Я уже и не помню. Помню, ему все время предлагали закурить. Он брал сигарету, но не закуривал.
— Наверное, стеснялся вас?
— Нет, он брал сигарету, нюхал, она у него рассыпалась, это было пару раз. Я думала: «Наверное, причуда гения, какой-то странный товарищ, ладно, скоро уже прилетим…»
— В чем крылась разгадка такого поведения?
- Потом оказалось, что за три недели до того, как мы встретились, он бросил курить, а курил с 14 лет, фактически полжизни взрослой. И бросил под гипнозом.
К нему зашел друг, практикующий врач, потом я с ним тоже была хорошо знакома, и сказал: «Слушай, зачем ты куришь, давай, брось эту гадость — ложись, я проведу с тобой манипуляции…» А Володя никогда не верил в гипноз и хохотал над этим…
И он улегся на свой диван, а тот ему стал рассказывает, как плохо курить, как это вредно. Володя лежал и думал, когда же это безобразие кончится. Потом слышит: «Вставай». Ну, он встал, подумал: «Что он хочет мне сказать?» Врач — ему: «Больше курить не будешь…» Володя: «Ты меня знаешь: дай закурить». Он: «На!» Володя взял сигарету, подошел к окну и… выбросил ее. И я никогда в жизни не видела Володю с сигаретой. А когда смотрю его фотографии: да, действительно, весь в дыму.
«Я была белоснежная! Мне пальчик покажи, уже красненькая становилась»
— А вы никогда не курили?
— Нет. Никогда не курила и не хотела. Единственный раз в фильме «Берег» моя героиня курит. Вся группа приносила мне сигареты, учила, как это надо делать. В первый день у меня все болело внутри так, что я еле пережила ночь. В итоге режиссер сказал: «Пусть она у нас лучше не курит». У меня такой вот печальный опыт.
— Ваши родители были дипломатами, вы входили в прослойку «золотой молодежи»?
— Я не попала в «золотую молодежь», потому что с 16 лет стала сниматься и работать. Взрослая жизнь началась. Я не была ни на одном вечере во ВГИКе. Я только работала, училась, догоняла, бежала… А в 20 моих лет мы познакомились с Володей.
— И сразу завязались отношения?
— Да, быстро. Он сначала и не знал, что есть такая артистка — Белохвостикова, не слышал обо мне. Он только в Белграде посмотрел «У озера». А мне не дал посмотреть «Бег», сказал, что надо смотреть в Москве... Он был уже очень состоявшимся человеком: с 1961-го работал художественным руководителем созданного при киностудии «Мосфильм» творческого объединения писателей и киноработников. Там снимали и Тарковский, и Швейцер, и Ордынский. Все самые культовые персонажи того времени работали в объединении.
А я была очень скромная, краснела, и даже в черно-белом кино видно, как щечки наливаются, становятся другого цвета.
— У рыжих так бывает.
— Я была белоснежная! И очень стеснялась этого. А Наумов и Донской на этом самом фестивале в Белграде надо мной подтрунивали. А мне пальчик покажи, я уже красненькая становилась. И когда они это обнаружили… Что сделали? Они купили хохотун — такую игрушку, шли за мной и включали его. Люди оборачивались — а краснела я! Просто заливалась краской! Они так несколько дней надо мной мудрили.
Но мы тоже с Наумовым шутили над Донским. Поднимались к его двери, стучали и убегали…
— Дети…
- Совершенные дети! Он открывал дверь и говорил: «Ребята, угомонитесь».
«Первым, что мы встречаемся, узнал Высоцкий»
— Как вы осознали, что влюбились?
— Еще никто не знал, что мы встречаемся. И был один из первых походов к Любимову в его театр. Был перерыв, и артисты вышли на улицу… Высоцкий, другие ребята. И говорят: «А мы за вами наблюдаем!» — «Как?» — «А у нас занавес из мешковины, и мы всегда смотрим, кто наши гости, и тут: «О, смотри!»
Потом мы пошли на вечер Евтушенко, его любимого, до конца дней обожаемого человека, с которым они были близки. Потом пошли на спектакль Беллы Ахмадулиной. Я погрузилась в неведомый, фантастический мир — его мир. Привязанности, любви. Но я была к этому готова, и мне было безумно интересно. Мы поженились через год.
— И весь этот год у вас были романтические отношения, совершенно чистые? Как он ухаживал?
— Да, совершенно романтические. Вначале он читал мне стихи. По телефону. И он знал, что я выросла на Патриарших прудах и каждый день школьницей ходила кататься на каток. Это было единственное мое развлечение. Я каталась очень много: в Москве и у родителей, когда приезжала к ним в Стокгольм. Однажды он мне позвонил: «А давайте сходим на каток». «Давайте сходим», — сказала я.
— Вы были на вы?
— Да.
— Какие старозаветные отношения...
— Я не могла сказать ему «ты». И вот мы пришли на каток, тогда там еще можно было взять коньки напрокат, хотя у меня были свои, вышли на лед. Первые шаги были неуверенные, потом поехали. Все хорошо, потом вижу, что он почему-то оборачивается. И тут я увидела, что вокруг пруда на машине едет Алов, машет рукой и всячески над нами подсмеивается. Это было ужасно смешно! Они правда были детьми.
— Как им удавалось сохранить такую детскость? Взрослые люди, большие режиссеры.
- Часто говорят «муки творчества». Да радость должна быть в творчестве! У них была эта радость! Было весело на площадке, казалось, им все дается легко, но все понимали, что они снимают свое кино. У них были любовь к актерам и легкость, которая создавалась бесконечно талантливыми людьми.
«Герасимов не был в меня влюблен, я напоминала ему детство»
— Наумов сделал вас как актрису?
— Что такое 17 лет? Какой артист? Да никакой! Благодаря мудрости Герасимова и Наумова я стала актрисой. Моим первым учителем был Герасимов. Я тогда проживала горы новых встреч, выборы натуры, которые я обожала. И еще было счастье в том, что Герасимов научил меня смотреть материал. Артистам режиссеры ведь не разрешают смотреть материал, актеры же выдумщики и начинают съедать себя. А Герасимов обязал. И я два года этим занималась, а затем всегда смотрела. И это меня дополняло и давало творческий стимул. Потом монтаж, когда эта пленка — а всю жизнь практически была пленка - шуршит, пахнет.
— Вы — студентка и уже первая картина, повезло?
— Герасимов написал сценарий для меня, а я полгода не знала про это, пробовалась.
— Почему Герасимов написал специально для вас сценарий, был влюблен?
— Ну какой там влюблен. Я была студенткой, а ему за 60. Я думаю, что я напоминала ему детство, девчонку с озера Байкал, хотя я была москвичкой. Но с косой, беленькая такая девочка. Я была для него эхом того времени.
— Как вы вообще попали в кино в 17 лет?
— Школу, 10-й класс, оканчивала экстерном. Этого было делать нельзя, поэтому знал только директор школы. А параллельно уже училась во ВГИКе.
— Родители не были против?
— Нет! Родители — моя опора. Все очень интересно началось: я собиралась поступать в МГИМО, и это было определено. Родители как раз вернулись из Стокгольма, меня ждал 10-й, выпускной, класс.
И тут я поехала смотреть фильм Донского, где на заднем плане снималась, когда была в Стокгольме. И когда мы выходили из зала, нам навстречу шел Герасимов. И Донской ему говорит: «Сереж, смотри, будущая актриса!» Он: «Ну, хорошо, хорошо! Поступайте! Жаль, я уже набрал курс». — «Да я в школу еще хожу, в 10-й класс». — «Заканчивайте и поступайте, классная профессия». И мы разошлись.
Проходит, наверное, две недели, мне звонит художник картины Донского: «Ты можешь 1 сентября во ВГИК прийти?» — «Зачем? Мне в школу». — «Да ты приди». А я стеснительная. У меня краска на лице и руки дрожат — 16 лет!
Нет, я бредила кино! Мама с двух лет таскала меня в кинотеатры, потом я жила с бабушкой, все читала книжки. Но я понимала, что с таким характером, с таким тихим голосом стать актрисой невозможно. А тут такое приглашение...
Отец сказал: «Решай сама, ты уже взрослая». И я решила, что должна поехать. Родители посадили меня в такси, я пришла в аудиторию, а там Еременко, Спиридонов, Бондарчук — они все студенты герасимовские. И я — с длинной косой, 16 лет — встала к стеночке и стою. А Герасимов все не шел.
Я так стояла час, а потом уехала. Пришла домой и говорю родителям: «Я пошла в школу!» — «Ты Герасимова видела?» — «Нет!» — «Ты взрослая?» — «Да, мне 16 лет» — «Ну, если ты взрослая, садись на такси и поезжай назад. Вот если ты увидишь его и поймешь, что тебе это не надо…» Такое было дипломатическое решение.
И когда я уже второй раз поднималась по лестнице, увидела Герасимова, и все — я там осталась. Год пробыла вольнослушателем. Потом — я еще не успела досдать все предметы: история КПСС, политэкономия — начались пробы «У озера». А позже мне показали письмо, Герасимов писал ректору: «Прошу зачислить Белохвостикову на 2-й курс в связи со способностями».
А Наумов увидел меня другой, не такой, как в фильме «У озера». И это большое счастье, потому что в кино же не экспериментируют.
— Наумов он снимал вас по-своему, с нуля?
- Да. О, как я должна быть благодарна Богу, что в «Шереметьево» познакомилась с режиссером Наумовым! И с великими его друзьями и партнерами, которые стали и моими. Звезды! Если сняться с кем-то из них, то ты прожил не зря. Смоктуновский, Леонов, Даль, Высоцкий, Ульянов. Так много любимых людей. И каждый из них — космос. И то, что они были рядом, — счастье. Но ничего бы этого не было, если бы я не встретила Володю.
«Мы думали родить второго ребенка, но не решились это сделать»
— Вы часто отказывались от ролей других режиссеров? Не жалеете сейчас?
— Я от огромного количества ролей отказалась. Нет, не жалею. Все, что я делаю, считаю правильным. Я верю, что у меня нормальная голова на плечах, и если я так решила, значит, так и должно быть. Если я какие-то поступки совершала, я готова за них ответить.
— Вы сами принимали решения или муж вами руководил?
— Я сама всегда принимала решения, Володя мне не мешал.
— И даже не советовал?
— И не советовал. Я могла спросить, идет ли мне что-то из одежды, как я выгляжу. Но если у меня был сценарий и я просила: «Прочитай» Он говорил: «Зачем?» Я могла его уговорить, но он все равно не советовал. Я принимала решения сама.
— Неужели ни про одну роль, на которую не согласились, не жалеете?
— У людей всегда есть мотивы поступить так или иначе, просто с годами мы меняемся.
— А просто по жизни муж был рядом?
- Был всегда рядом, я не знаю более верного, мужественного и стойкого человека.
— Они меня отпустили спокойно и мудро, сказали: «Тебе решать». Это никто не обсуждал, текла жизнь и текла... Я всю жизнь учусь этой мудрости, но нет: я борюсь, сопротивляюсь, хочу все сделать по-своему! Где взять их мудрость?
— В процессе жизни как складывались отношения у вашего мужа с вашими родными?
- Мы жили одной семьей.
— Для Наумова брак с вами был вторым?
— Да, он вообще не собирался жениться. Он жил с бурундуком, которого я не застала: только остались следы его жития.
— Как складывались ваши отношения с его сыном от первого брака?
— Спокойно складывались. Он был уже взрослым мальчиком, 11 лет, и они с женой были 6–7 лет в разводе, давно в ритм вошли их отношения, встречи.
— Он брал куда-то сына? Отдыхать, например.
— Он не умел отдыхать. Я не помню, чтобы мы просто отдыхали: писать сценарий, выбирать натуру — да! Но чтобы сидеть на берегу, читать книжку — нет. Когда Наташе было 4 года, мы на 4 дня приехали показать ей море — это все поездки с Наташей.
— У Наташи с кровным братом хорошие отношения?
— Да, они с Алексеем общаются, у них хорошие отношения.
— Чем занимается Алексей?
- Он рисует, как отец, он художник, окончил искусствоведческий факультет.
— Это Наумов назвал вашу общую дочь Наташей?
— Да. Он очень хотел этого, говорил потом: «Думал, буду кричать «Наташа», и будут бежать обе. И не бежит никто!», но это была шутка, конечно, мы бежали.
— Он дочку хотел?
— Это было для него неважно.
— Хорошим был отцом?
— Да! Он находил для нее время, верил в нее, снимал ее. А когда уже она снимала свой первый фильм, то сказала: «Дай слово, что ты никогда не приедешь ко мне на съемку». Он обещал и свое слово сдержал — это было фантастично!
Человек, который кадра без себя не снимал, понимая, что это его дочь, ни разу не пришел. Только один раз позвонил директору, когда мы снимали «Год лошади — созвездие Скорпиона»: Володя был продюсером этого фильма. Мы сцену снимали возле храма Христа Спасителя, я шла там с нашим конем, который, кстати, до сих пор жив, ему 24 года. Володя хотел удостовериться, что у нас все нормально.
— Вы не хотели родить второго ребенка?
- Нет, я не хотела двоих детей, я сумасшедшая мама, я бы просто не смогла ездить на съемки. Я понимала: когда родилась Наташа, то только благодаря моим родителям я не бросила кино. Они ее подхватили и были с ней все время — я им верила.
Когда Наташа была маленькая, все, что я тогда зарабатывала, съедали автоматы (уличные телефоны - «МК») из разных городов, из разных стран. И я понимала, что если мы пойдем на второго ребенка, я тогда должна оставить профессию, оставить мир кино. Мы с Володей думали про это... Но помнили, что Володе не 20 лет, и я уже постарше стала, и мне не под силу бежать сломя голову с трапа самолета, как было с Наташей, и хватать ее в охапку, потому что есть груз ролей, усталость... Я не решилась это сделать.
«Кирилл взял конфетку, крестик и ушел в свою беду. И ни разу не обернулся»
— Как в вашей семье появился Кирилл?
— Его величество случай. Мы очень много ездили по детским домам в рамках кинофорума «Я и семья», президентом которого я была. Приглашали детей в кинотеатр «Художественный», проводили для них в Крыму фестиваль.
И вот однажды мы поехали в детский дом, привезли багажник разных вкусностей, показали фильм, были вопросы, потом дети показывали нам свой дом, где готовят, шьют, свой бассейн. В общем, все было, как всегда. Но когда мы пили чай, ко мне все время оборачивался какой-то мальчик и улыбался. Маленький такой! Он и правда, как потом оказалось, был самым маленьким в этом детском доме — сто первый. Его не так давно привезли, он был найденышем, даже было точно неизвестно, сколько ему лет.
Когда мы расставались, я сказала ему какие-то ласковые слова — «красивый, золотой», пообещала, что мы будем приезжать. А он вдруг мне говорит: «Тетенька, купите мне, пожалуйста, крестик». И тетенька замолкла… Потом мы предлагали ему робота или печеньки, а он снова: «Купите мне крестик». Ему записали возраст 3 года и 4 месяца, а он говорил, как взрослый человек. Мы, естественно, купили крестик. Снова приехали, принесли конфеты, пили чай. Вдруг он говорит: «Можно я пойду к себе?» «Конечно, Кирюшенька, иди!» — говорим. Он взял конфетку, крестик и ушел. И ни разу не обернулся. Ушел в свою беду.
Прошла пара недель, Володя говорит: «Давай съездим». Заехали. Воспитатели говорят: «Пойдите с Кирюшей чаю попейте!» Мы пошли, а он нас ни о чем не спрашивает, обычно же дети просят: «Возьмите меня». Посещаешь детский дом, как танк по тебе прошел. А он уходит после встречи и никогда не оборачивается.
Ну, мы вернулись, снимаем кино, работаем. Вечером пришла Наташа, пьем чай и как-то замолкли. И вдруг я говорю: «Что-то я вспомнила Кирилла, такой маленький, что он там делает?» Володя говорит: «Вот и я думаю, что он там делает?» Наташа говорит: «Хороший мальчишка!» Все, я пошла собирать документы. Вот так.
— Не было проблем с адаптацией?
— Нет. Никаких проблем с адаптацией не было, сразу — мама, папа. Как он любит отца! Мне кажется, так не любят.
— Чем он сейчас занимается?
— Учится на втором курсе юридического факультета, я ему говорю: «Как жалко, что я твоя мама и что мне не 20 лет — я бы тебя на метр от себя не отпускала, красавца такого!»
— Вы так проникновенно про него рассказываете, мне даже показалось, что приемного сына вы любите немножко больше дочери!
— Что вы! Нет! Наташа — мой самый близкий человек на земле! Просто я рассказываю историю, и это недавно было. А Наташа... Господи! Комочек, который на свет появился, который я люблю… это не выразить словами!
Нет ничего, чего бы она обо мне не знала, это самый близкий мне человек на свете. Это подруга, которая всегда придет на помощь, которая обо мне переживает, как будто в последний раз! Это моя сумасшедшая, болезненная любовь!
Когда она родилась, я была совсем молоденькая, считается, что в этом возрасте ты не так воспринимаешь материнство, еще хочешь пожить для себя. Я ничего не хотела! Только был бы этот маленький комочек, к которому я бежала! Я хотела быть только с ней.
Я начала тогда в «Тиле» сниматься, так я, как только освобождалась, приезжала в Москву и не отрывалась от нее. Мы три месяца жили на даче, мама была со мной, съемок не было — какое это было счастье! Я столько ей вязала — я тогда умела вязать. Я вязала пальтишки, пинеточки, шапочки — это самое большое счастье на этом свете! Говорю сейчас — и дрожь берет...
Они — мои дети, я их люблю, как их разделишь? Но, конечно, сердечко с Наташей. Потом, Кирюшка мужчина, он уйдет в свою жизнь, а Наташа девочка, мы всегда будем рядом, что бы ни случилось.
— Дети росли беспроблемными?
- Совершенно беспроблемными! Я о них и не думала, о проблемах! Думала, что все должно быть так, как у меня было. Я очень плавно жила, и они так же: читали, что я читала, смотрели, что я смотрела. Я с ними разговаривала: с Наташей — с рождения, с Кирюшей — с трех лет. Они дышали, как я дышала, и мне казалось, что это правильно. Такими и выросли.
«Болела мама, и объяснить, что больше нету брата Коленьки, я не смогла»
— О чем-то вы в жизни жалеете?
— У нас очень маленькая семья, и это самое большое, о чем я очень сожалею.
— У вашего брата после его смерти остались дети?
— Никого.
— Он не был женат?
— Был женат, потом развелся. Он моложе меня на пять лет, ушел очень рано — в 52 года, тромб. Это было катастрофой, потому что болела мама, и объяснить, что больше нету Коленьки, я не смогла. И приняла решение, за которое буду отвечать перед Богом: я не сказала ей про его смерть. Врач меня предупредила: «Если ты хочешь двоих хоронить, тогда скажи». Но мама чувствовала...
— Знать и чувствовать — это разное...
— Да, это разные вещи, она так смотрела на меня. Хотела мне поверить.
— Это было тяжелое, но, я думаю, единственно правильное решение...
- Очень страшное… Она все-таки, наверное, понимала правду, ей было 84 года. Я сочиняла, что он в командировке, что он звонит, что все у него нормально. И это длилось год. Жуть... Но вот этот год — это год жизни мамы.
Она была очень слабенькая, но была с нами. Мы же всегда думаем: «Любые, больные, только бы были с нами...» Так что жизнь — она полосатая... Наверное, этим и хороша.
— Фильм «Год лошади — созвездие Скорпиона», где вы играли главную роль, а ваша дочь дебютировала как режиссер, дался вам обеим сложно?
— Моя девочка, у которой в фильме я сыграла одну из самых главных своих ролей! В первый день мы так хохотали! Это было так смешно, когда дочь говорит: «Мотор!» А потом я смотрела на нее, как на Володю. Она же еще и актриса, я ей говорила: «Ну, скажи, что не так! Ну, покажи!» А в последний съемочный день меня кинул мой конь — приревновал и бросил под копыта.
— Сбросил конь? К кому приревновал?
— К главному герою. Мы были бок о бок с конем всю картину, никто не мог объяснить, что произошло. Он всех обожал.
И вот последний съемочный день, финал: счастливая цирковая наездница, день в Москве, и он меня кидает. Помню, я вижу эти копыта и перекатываюсь от них — я еще соображала. Потом вижу — Наташа бежит: «Мама, что, что? Давай «скорую»!» Я: «Ни-ни, я сейчас встану... У нас же съемка». Какие-то таблетки выпила, посидела, попила чаю, мало соображая, что происходит. И мы снимали еще 10 часов! Сняли самую счастливую сцену в квартире.
А потом я долго болела, меня вело, я по прямой не могла ходить. Когда пришла в себя, сказала: «Где конь? Это мой партнер! Ищите!» Директор стал звонить по всем каналам, и мы его нашли: он был в каком-то подвале, на нем детей катали, не кормили его, издевались. Он уже умирал. И мы выкупили его, как-то подняли с трудом, и он потом просто жил на бегах в Москве (на ипподроме - «МК»). А сейчас бега реконструируют, и две недели назад он переехал в конюшню под Москвой.
— Вы приезжаете к нему?
— Постоянно приезжаю, и это такое счастье, что он живой, что он есть! И ждет меня, а я прихожу со своими яблоками, арбузами, которые он обожает.
— Вы больше не садились верхом?
— Никогда. Но все равно я думаю про него: «Только живи!» Счастье, когда ты понимаешь, что ты кого-то спас... Я всю жизнь пыталась ни с чем не смиряться, всегда бороться, даже когда говорили: «Нельзя», я говорила: «Можно». Это ведь очень горько — проигрывать...
— Вы не проиграли!
- Год назад я проиграла.
— Но это не ваша игра. Жизнь и смерть не в наших руках.
- Я сделала все, что могла. Да, я не проиграла, но я не победила: не смогла...
«Я не могу сказать, что я живу снами - я живу Володей»
— Вы верующий человек?
— Я не могу сказать, что я человек воцерковленный, а так да, наверное...
— Связь с вашим супругом осталась?
— Да, связь осталась, и кольцо вот на правой руке... я не сняла.
— Владимир вам снится?
— Снится, я ощущаю его присутствие.
— Что-то подсказывает?
— Нет. Я очень хочу его совета, но… нет. Наверное, все люди, которые проходят через это, ощущают что-то похожее. Но он дает силы, и это очень помогает. Год был страшный...
— Вы ждете этих снов?
— Да.
— Живете ими?
— Я не могу сказать, что я живу снами. Я живу как бы им, Володей. Он мне все время улыбается — дома стоит его портрет. И я все больше и больше заполняюсь им: что он думал, говорил, и я как бы становлюсь от этого богаче.
— Дети не говорят вам, что это, может быть, неправильно?
— Нет. Я думаю, они проходят тот же период: такие люди, как Владимир Наумов, рождаются раз в сто лет, и то, что он был их отцом, — это счастье бесконечное и боль бесконечная. Потому что ощутить что-то рядом подобное невозможно.
— В вашем муже, может, что-то было от духа Булгакова, его «Бег» действительно несет ту, булгаковскую, ауру.
— Володя рассказывал мне о вдове Булгакова, она — мистическая, загадочная — была у них консультантом на съемках фильма «Бег». Делала замечания маленькие, но очень конкретные. И всегда так: «Я поговорю с Михаилом Афанасьевичем, я его единственный представитель на земле». И действительно приходила на следующий день и давала указания. Совсем не женские.
Они любили ее без памяти. А вот Елена Сергеевна посмотрела «Бег», ей очень понравилась картина, и она говорит: «Ребята, давайте пообедаем у меня, приезжайте в час дня». «Да, конечно».
Они пошли ее провожать к машине, вдруг Елена Сергеевна открывает окошечко: «Володечка, а почему ты в траурной рубашечке?» А ему Евтушенко привез из Франции — тогда было очень модно, черную рубашку, такую прошитую, с коротким рукавчиком. «Да что вы, Елена Сергеевна! Это сейчас модно до невозможности». Она посмотрела: «Нет, Володечка, траурная!» И закрыла окно: «До завтра!» Утром позвонил ее сын и сказал, что Елена Сергеевна умерла…
Понимаете, всё происходящее неслучайно. И я сегодня начинаю все по-другому понимать, воспринимать… Мы с Володей прорастали друг в друге: я начинала говорить фразу — он продолжал. Я знала, что Володя, например, заболел, даже если он был в другой стране. Когда я думаю про это, понимаю, что у многих людей случается в жизни иначе.
— Вы счастливый человек? Хотя, мне кажется, это даже не вопрос.
— Я очень часто стояла за спиной Володи и смотрела, как он рисует. Картины получались очень глубокие, странные, мистические иногда. Я сейчас их начинаю по-другому принимать и воспринимать, я пытаюсь их заново осознать, так же, как и его фильмы.
И я говорила ему, что хочу научиться рисовать. Он сразу отзывался: «Давай сейчас!» А я отказывалась: сперва то закончим, потом это... А сегодня я беспомощно беру кисть, перья, тушь. Смотрю на гениальные его картины — философские, и не могу одним росчерком пера нарисовать Пилата, не отрывая руки. А он мог… И смотрят на меня сегодня эти его картины. Поэтому он дома и никуда не уходит. Поэтому, когда я прихожу домой, мне тепло. Да, это счастье.
Татьяна Федоткина
