Мы довольно часто говорим о поэзии, будучи совершенно уверенными, что тема себя исчерпать не может. Тем не менее, к каждому из творцов необходим нескучный подход, позволяющий судить о нём как о человеке своего времени. В этом суждении поможет, например, биография поэта.
Частично воспользуемся приёмом маски, который использует в своих выступлениях и текстах Дмитрий Быков: не назовём имени поэта до последнего момента.
Он родился в один год с Достоевским, который в своём творчестве будет очень часто, хоть и без видимой ссылки, оперировать похожими с нашим поэтом категориями. Его отцу на момент рождения было больше 60 лет, он любил искусство и, кажется, передал это желанное чувство своему не очень желанному сыну. Но через несколько лет папа умер, а предприимчивая мама нашла себе нового мужа – генерала, никак не могущего найти язык с пасынком.
Времена идут, а мальчик учится плоховато.
К 20 годам будущий поэт имеет ужасно скверный характер, вечно грубит отчиму, эпатирует окружающую публику, за полтора года начисто прожигает половину отцовского наследства на какие-то картины, предметы мебели, дорогущие книги. Главное увлечение – проститутки; молодой человек чрезвычайно любвеобилен и горяч, что почти сразу ведёт к заболеванию сифилисом неизвестно от кого и где. При таком поведении он безукоризненно одевается, следует моде и веяниям культуры, однако часто заканчивает день в наркотическом или алкогольном опьянении, слезши с очередной ночной дамы в дешёвом отеле, на полусломанной койке.
Юный и желающий признания, но ничего ещё не создавший, он письменно выражает уважение крупнейшим писателям эпохи. Будучи посетителем множества кафе и забегаловок, молодой сифилитик знакомится с огромным количеством таких же юных и больных художников и поэтов, пьёт с ними и пробует писать стихи. В 24 года ему удаётся опубликовать собственную брошюрку о художественной выставке, и только через 12 лет – первый поэтический сборник. Тем не менее, он испытывает огромный интерес к американскому мистику-романтику Эдгару По, которого постоянно и много переводит.
Получив некоторую известность, нарастающую с каждым годом стабильно, поэт тем не менее не меняет образа жизни: всё так же пьёт, употребляет гашиш, меняет проституток на актрис, умоляет собственную мать высылать ему деньги на жизнь, тщательно и лицемерно гримируя беспорядочные расходы на беспорядочные связи. В 45 лет его разбивает правосторонний паралич, ещё целый год он мучается, постепенно теряя способность говорить, писать, думать, затем умирает.
Но – удивительное дело. После смерти человеческой начинается жизнь поэтическая – им восхищаются, его боготворят, ему доверяют своё поэтическое кредо множество молодых творцов, среди которых не все были наркозависимыми и больными (по крайней мере, сначала). И вот через 20 лет после смерти его переводят по всему миру, а ещё через какое-то время им восхищаются гении русского Серебряного века – Брюсов, Анненский, Вячеслав Иванов, Мережковский. И именно благодаря этому одному человеку всё человечество сразу имеет крупнейшие литературные направления конца XIX – начала XX веков.
Узнали? Конечно, это не сложно и не так виртуозно, как у Быкова, но всё-таки.
Шарль Бодлер – удивительнейшая фигура, сочетавшая в своей жизни и творчестве поразительную двойственность, одновременное заигрывание с Христом и Сатаной, прекрасной актрисой и больной проституткой. Его стихотворения поразительно ужасные, воняющие, надрывные; во многих строках чувствуется ненависть, боль, обида, брань – будто горькие-горькие детские слёзы, пролитые из-за лёгкой провинности в течение наказания.
Бодлер, несомненно, обожает искусство всецело; он отдаётся творчеству без остатка, и поэтому стихотворения и критические статьи об искусстве дышат ненавистью и насмешками и протекают от колкостей и крайностей. Для этого человека и поэта не существовало приличий, рамок, Бога или Дьявола – он сам был совершенная в своей черноте и дурном запахе вселенная. И, развиваясь в основном в этой вселенной, появились многочисленные орбиты и созвездия всего европейского искусства – от Верлена до Блока.
В чём, наконец, секрет такой популярности стихов ужасного, больного, нахального, вредного, лицемерного человека? Наверное, именно в этих его характеристиках. Достоевский очень чётко подметил заинтересованность любого человека к грязнотце, гнилости, пакости. Вкратце объясним.
Нам в принципе присущи желания окунаться в грязь – духовную, физическую, художественную; люди редко могут жить счастливо, не получая периодически заряд боли, страданий, мук. Некоторые люди упиваются собственными несчастиями, другие – чужими.
Можно представить ужасную боль от сгнившего зуба, когда стоматолог приминает его воняющую основу, а больного пронизывает током от волос до пяток. Иногда такое случается, и человеку нельзя быть без этого счастливым, потому как наступит переизбыток.
В этом смысле Бодлер, наверное, величайший поэт гниющего зуба – мироздания и человеческой уязвимости, а его стихи – попытки заглушить боль и безысходность своего положения. Ведь вылечить его может только Стоматолог – немного другого характера, чем обычный врач; а Он просто так не приходит.
И в этом образе, похоже, и можно объяснить популярность Бодлера у читателей. Мы словно краем глаза смотрим на мучающегося и корчащегося в припадках человека (поэта Бодлера), выкрикивающего хулы на всё на свете: Любовь, Семью, Искусство, Бога, Сатану, Радость, Зло. Почему мы смотрим на такое ужасающее действие? А потому что для психологического баланса нам необходима эта грязнотца Достоевского, этот цветок зла Бодлера. Особенно касается людей искусства – или извращенцев и маньяков.
Злой гений, собиравший всю жизнь один-единственный поэтический букет, после смерти вручил его всему миру, и удушающе гнилой манящий аромат бутонов и стеблей надолго заразил всё европейское искусство. И букет этот – «Цветы зла», и гений этот – Бодлер. И пусть он такой-сякой, но стихи – гениальные.
Вместо заключения – стихотворение:
Мой Демон – близ меня, – повсюду, ночью, днём,
Неосязаемый, как воздух, недоступный,/
Он плавает вокруг, он входит в грудь огнём,
Он жаждой мучает, извечной и преступной.
Он, зная страсть мою к Искусству, предстаёт
Мне в виде женщины, неслыханно прекрасной,
И, повод отыскав, вливает грубо в рот
Мне зелье мерзкое, напиток Зла ужасный.
И, заманив меня – так, чтоб не видел Бог, –
Усталого, без сил, скучнейшей из дорог
В безлюдье страшное, в пустыню Пресыщенья,
Бросает мне в глаза, сквозь морок, сквозь туман
Одежды грязные и кровь открытых ран, –
Весь мир, охваченный безумством Разрушенья.
Борис Поженин
