В 2002 г. во время предыдущей переписи была такая мода: люди современные, образованные и вполне успешные отказывались в ней участвовать. Они считали, что все предоставленные ими сведения будут когда-нибудь использованы против них, и вообще в целом не желали иметь с государством никакого дела. Мне тогда это казалось некоторой дикостью, хоть я и понимал мотивы этого глубокого отчуждения.
Увидев на днях заголовки новостей: «Инаугурация Собянина», «Еще четырнадцать лет для Ходорковского и Лебедева», «Всероссийская перепись» — я вдруг совершенно ясно и бесповоротно понял, что не буду участвовать в переписи. Решение пришло спонтанно и с той определенностью, с какой врывается холодный воздух в распахнутое окно. Вдумавшись, я понял, что мной движут два мотива, две силы — высокое гражданское чувство и здравый смысл.
Начнем с последнего. По моим представлениям, механизмы государственного управления сегодня в России находятся на той стадии «движения вниз» (от лат. degradatio), которая совершенно исключает возможность сколько-нибудь качественного проведения такого мероприятия, как перепись. Эти механизмы отлажены так, что ни одно управленческое решение не то что общегосударственного, но и гораздо меньшего масштаба не может быть реализовано, если в него не встроена система частной заинтересованности чиновничьего слоя, так называемой вертикали власти.
Собственно говоря, специфика этой «вертикали» состоит в том, что она реагирует на импульсы двух типов: коррупционно-репрессивные и репрессивно-коррупционные. Первые — это такие, когда выполнение задачи подразумевает присвоение части ресурсов, выделенных на ее реализацию. Чтобы были построены 200 км дорог, должны быть выделены средства на строительство 300 км. Но тут уже и начальство имеет право спрашивать по всей строгости за эти 200 км. Репрессивно-коррупционные импульсы — это такие, когда выполнение задачи не предполагает «распила», выполняется политическое задание руководства, т.е. связанное с его шкурными интересами. Но политическое задание в этой системе — это такое задание, исполнение которого дает индульгенцию на распил при исполнении задач первого, «коррупционно-репрессивного», типа. Иными словами, в первом случае коррупция является двигателем всего дела, а репрессия — страховкой, в то время как во втором репрессия является двигателем, а коррупция — бонусом, компенсацией.
Однако если в случае с дорогами 200 км — это хуже, чем 300, но лучше, чем ничего, то в ситуации с переписью — это не факт, что так. В случае переписи эти 100 км, нарисованные только на бумаге, в известной степени обессмысливают работу по сбору не виртуальной информации.
Вторая проблема вертикали заключается в том, что она по определению не может транслировать наверх правдивую информацию. Принцип вертикали, собственно, состоит в непогрешимости верхних этажей перед нижними. И если что-то не получилось, то в этом могут быть виноваты только нижние этажи, которые «не справились с поставленными задачами». Но на нижних этажах вертикали живут не такие уж идиоты, чтобы выступать мальчиками для битья в этой игре в царя горы. А это значит, что нижние этажи не имеют никаких рациональных мотивов предоставлять наверх любую правдивую, но неприятную информацию, в частности — информацию о реальных масштабах успеха или неудачи переписи.
Наконец, способствует фальсификации результатов переписи и то обстоятельство, что ее результаты будут учитываться как при расчете социальных затрат и социальных трансфертов, так и при проведении выборов. В обоих случаях местные власти кровно заинтересованы в наличии значительного числа «мертвых душ». Это усиливает их позицию в торге за трансферты, помогает обосновать завышенные социальные бюджеты и облегчает задачу по фальсификации выборов. Так как последние голосования все более демонстрируют, что с проведением выборов у вертикали и ее отцов нарастают проблемы, то фальсификация переписи — это, так сказать, подготовка фальсификации будущих голосований.
Собственно, здесь мы видим все тот же обмен обманами: нижние этажи должны обеспечить видимость того, что население голосует так, как нужно, а верхние будут смотреть сквозь пальцы на явно завышенные запросы нижних этажей. Между этажами произойдет, так сказать, взаимовыгодный обмен «мертвыми душами», их, так сказать, капитализация с последующим обналичиванием.
И здесь мы плавно переходим ко второму мотиву моего неучастия — гражданскому чувству.
Вообще, мне кажется, что невозможно провести адекватную перепись населения там, где систематически фальсифицируются выборы. Можно представить себе более-менее адекватную перепись в стране, где выборы вовсе не проводятся. Это, так сказать, будет сказка ревизских душ. Но там, где выборы проводятся и систематически фальсифицируются, провести честную перепись совершенно невозможно. Это можно просто заучить и записать на стене.
В сущности говоря, перепись и выборы имеют много общего. И в том, и в другом случае фиксируются прежде всего гражданское состояние человека, его принадлежность к социуму и место в нем. И в том, и в другом случае совершается некий акт взаимного доверия: государству важно знать сведения обо мне и мое мнение, а я ощущаю свою сопричастность целому, свое небольшое, но значимое участие в нем.
Но дело в том, что я, как и большинство моих знакомых, давно не хожу на выборы. Потому что отношусь к выборам серьезно. И быть статистом в игре наперсточников кажется мне ниже моего гражданского достоинства. С чего вдруг стану я статистом в другой игре, в основе которой лежат примерно те же правила, пусть даже в ней и не фигурируют портреты тошнотворных кандидатов.
Итак, у меня, как было сказано, два мотива. Во-первых, результаты переписи все равно не будут представлять познавательной и научной ценности. Во-вторых, я не желаю участвовать в обмене обманов. Впрочем, рассуждения эти не имеют практического применения. Ко мне пока, чтобы меня переписать, никто не пришел. И думаю — уже не придет. Оптимизация отношений внутри вертикали достигла такого уровня, что в переписи, как и в выборах, она научилась обходиться без меня. Это, типа, их дела.
Кирилл Рогов
