Сложный многолетний путь Одиссея от Трои до Итаки вообще как бы предназначен для того, чтобы ознакомить слушателя (читателя) с древнегреческими мифами и сказками. Выше уже было упомянуто, что древний человек к эпохе Гомера сумел более-менее познать окружающий мир, и поэтому этим миром, уже не столь пугающим, управляли не злые, непредсказуемые демоны (как в древнейшие, первобытные времена), а вполне «человекообразные» боги, поступки которых всегда можно так или иначе объяснить.
Тем не менее пространственные пределы этого мира были весьма ограничены. За пределами освоенных территорий лежала, как стали говорить позднее, terra incognita. Древнее воображение легко «распоряжалось» ей. Чтобы ее заполнить, использовались мифы и сказки. Мифы говорили о том, что неизведанным пространством правят те же силы, те же боги, что и миром, освоенным людьми, т. е. там действуют те же законы. На основе этих мифов создавались сказки. Они заселяли неведомые и оттого как бы несуществующие земли и воды фантастическими существами, которые становились аллегориями тех или иных людских страстей.
Любое сказание о путешествиях заключало в себе историю о том, как героя занесло туда, где «на неведомых дорожках следы невиданных зверей» (и в этом смысле ни Жюль Верн, ни Конан Дойл не придумали ничего принципиально нового). Естественно, все это налицо уже в рассматриваемой нами гомеровской поэме, само заглавие которой стало впоследствии синонимом то «путешествия», то «приключений», то «странствий» — и так, понятное даже тем, кто «Одиссеи» не читал, дожило до наших дней.
Одиссею и его спутникам встречаются и невероятные монстры вроде Сциллы и Харибды (миф о которых появился
1. Киконы, чей город был уничтожен отрядом Одиссея, после чего последний едва спасся, поскольку
Те из киконов, кто спасся, призвали киконов,
Живших в соседстве, — и большим числом и доблестью лучших,
Внутрь материк населявших, умевших прекрасно сражаться
И с лошадей, а случится нужда, так и пешими биться.
(Песнь Девятая, ст.
47—50 .)
Этим описанием киконов Гомер и ограничивается; мы можем только предполагать, что прототипом для них послужила
2. Лотофаги, питающиеся цветами. Если путник вкусит лотоса, то потеряет память о родине. Здесь переплелись, вероятно, смутные сведения древних о
3. Лестригоны. Они проявляют по отношению к путешественникам ничем не спровоцированную агрессивность. Символ бездумной, нерассуждающей силы, опасной для других, и людей как носителей этой силы. Слушатель должен осудить лестригонов, хотя Одиссей, по Гомеру, за подобную жестокость осуждения не заслуживает. Здесь проявилась двойственность Гомера как гуманиста (что было отмечено уже по поводу некоторых сцен в «Илиаде») и, стало быть, самого гуманистического понятия у древних греков, которое было еще в зачатке: уже проявилась нетерпимость ко злу, но не к своему злу.
4. Феаки. Их страну поэт описывает в виде земного рая. Их любят боги, которые даровали феакам различные «привилегии», невиданные в среде обычных смертных. Они не знают войн. Их женщины прекрасны, их корабли управляются без участия человека, их сады плодородны, «будь то зима или лето», и т. д. Феаки настолько гостеприимны и безопасны, что Одиссей может, пренебрегая своим «хитроумием», спокойно и откровенно рассказать им о своих странствиях, не опасаясь, что это способно ему повредить.
Вот каков идеал древних греков той эпохи: награда не за гробом, а на земле. По
Из мифологических существ, конечно, интереснее всех циклоп Полифем, сын Посейдона. Он — то же олицетворение жестокости, что и лестригоны, но с некоторыми отличительными нюансами. Полифем — так сказать, квинтэссенция зла. Лестригоны — все-таки люди, а циклоп отличается от людей, сразу внушает ужас своим великанством и одноглазием. Однако он — сын бога. Когда люди его ослепили (и тем самым спаслись от собственной гибели), Полифем жалуется отцу:
— Слух преклони, Посейдон, черновласый Земли Колебатель!
Если и впрямь тебе сын и хвалишься ты, что отец мне, —
Дай, чтоб домой не попал Одиссей, городов разрушитель,
Сын Лаэртов, имеющий дом на Итаке скалистой.
(Песнь Девятая, ст.
528—531 .)
И Посейдон жестоко мстит Одиссею. Колебатель Земли, безусловно, несправедлив. Он воистину, как его сын, слеп, только не в прямом, а в переносном смысле.
Но ведь и земные владыки (и их родственники, в частности сыновья) считают, что по праву сильного вольны свершать суд и расправу над подданными, а когда их жестокость встречает отпор — возмущаются. Вполне человеческая реакция — из тех, что, как говорится, нельзя оправдать, но можно понять. Бог солнца Гелиос гневается на людей Одиссея за то, что они съели его коров, — но ведь и любой скотовладелец прогневался бы в такой ситуации. У древних греков бог создан по образу и подобию человека, а не наоборот.
Кроме того, Одиссею встречаются разнообразные личности, каждая из которых наделена своим характером.
Скажем, Эол — смертный, но наделенный некоторыми «полномочиями»: он — «страж над всеми ветрами». Этот человек первоначально помогает главному герою, завязав в мешок «все пути завывающих ветров». Но когда Одиссей возвращается (его попутчики развязали мешок, думая, что там сокровища), злится:
«Прочь уйди скорее, мерзейший муж среди смертных!
Я не смею как гостя принять иль в дорогу отправить
Мужа такого, который блаженным богам ненавистен!
Раз ты вернулся, богам ненавистен ты. Прочь же отсюда!«
(Песнь Десятая, ст.
72—75 .)
Какова мораль этой истории, практически притчи?
Любая сказка содержит в себе «добрым молодцам урок». Изложены жизненные правила, которые следует соблюдать, иначе прогадаешь. Гнев богов (или бога), обстоятельно в них описанные, должны внушить слушателям страх, на котором и зиждется соблюдение этих правил. В гомеровскую эпоху социальное расслоение общества только начиналось, знать только еще училась обосновывать свои права на власть «богоравностью» или «богоизбранностью», — требовалось прямо вводить в сказание бога, чтобы научить людей: руку на господина поднимать нельзя; скот у господина воровать нельзя; господину, каков бы он ни был, надлежит беспрекословно подчиняться и т.д. Попутчики Одиссея пренебрегают этими правилами и закономерно гибнут, в назидание слушателям поэмы.
