Охапка вторая. Дни нашей жизни
Что такое день? Это пространство между утром и ночью.
Оно занято сплавом.
Под жарким ли солнышком, под дождиком, под грозой ли — два судна, две белые лошади рассекали водную гладь сначала речки Кереть, а потом губы Чупа, соленой от воды Белого моря.
По речке было пройдено километров шестьдесят, по заливу — чуть больше тридцати.
И все это на ручной тяге!!! И все это за неполных семь дней!
Я благоговейно склоняюсь перед моими спутниками, перелопатившими такое количество
воды, белой и зеленой, прозрачной и замутненной, спокойной и нервничающей. Я бы так не смогла.
Выглядело это обычно так.
В авангарде процессии гарцует молодая Лехина кобылка. Он сам, элегантный как жокей, в черном обтягивающем гидрокостюме и бандане, легко и непринужденно помахивает веслом. Со стороны кажется, что он просто поочередно опускает в воду то одну лопасть, то другую, не прилагая к продвижению байдарки вперед никаких усилий. Но
Следом движемся мы с Максом. Наша лодка идет медленнее, но тоже довольно сноровисто. Тут иллюзии легкости не возникает: я вижу капельки пота у Макса на лбу и слышу его дыхание.
Основной багаж у нас.
В море в лодке поселились еще пятьдесят литров пресной воды в двух гермах. Легкости лодке это не добавило.
Сама я сижу на корме, на рюкзаке, набитом палатками и гермами со всякой всячиной. В мои обязанности входит сидеть по центру и изредка уточнять курс, если мы сильно отклонились.
За спиной у Макса — его драгоценный непромокающий кофр, в кофре — фотоаппарат Nikon, а в фотоаппарате Nikon — птичка, которая то и дело вылетает поглядеть на чудные пейзажи.
Я тоже обряжалась в гидрокостюм, хотя особой нужды в этом у меня не было. Но не зря же мы его покупали! Поначалу я застегивала его доверху, сверху надевала спасжилет, а в порогах — еще и каску. Потом неизменно неопреновой осталась лишь нижняя половина моего туловища, верх гидры я снимала, чтобы не умереть от жары. Спас и каска в Максовой лодке оказались нерелевантны.
Днем мы находили место поживописней, причаливали ненадолго и наскоро обедали: сало, шоколадки, хлеб и разведенный спирт. Здоровый образ жизни был отправлен на покой еще в полуфинале.
Итак, день — это движение. То есть — изменение. То есть — путь из вчера в завтра. То есть — жизнь.
Что такое походное утро?
Это деловитость. Надо проснуться. Обычно инициатор этого — Макс. Независимо от времени отхода ко сну, в районе десяти утра он призывает нас пробудиться.
Леха вылезает из палатки.
Мне, ленивой, слышен плеск воды и треск дров. Это Макс, верный своему обыкновению, купается, а Леха готовит дрова для завтрака.
Завтрак — это либо каша, приготовленная в полном соответствии с составленной в Москве сметой, либо остатки ужина. Неизменны чай с бергамотом, кусок сыра и печенье.
После завтрака — сборы.
Быстренько сворачиваются палатки (они у нас одинаковые, как и рюкзаки, как и обувь Лехи и Макса).
Быстренько расталкиваются по мешкам и рюкзакам вещи.
Поддувается лодка.
Комплектуется байдарка.
Суда на руках сносят в воду.
С момента пробуждения до отчаливания обычно проходит часа три.
Жилое снова становится нежилым. Стоянка пустеет.
Вечера тихи и отдыхновенны. Вечера неторопливы. Вечером пьется спирт и разговариваются разговоры. Вечером чистятся грибы и отгоняются комары. Вечер — это время, которое посвящается ничегонеделанию. Все остальное — это либо сон, либо работа. Так что любой вечер в походе — это как пятничный вечер в Москве. То есть — хорошо.
А потом сон. Который после целого дня на свежайшем воздухе всегда желанен.
Специфика маршрута оказалась такова, что из этой охапки так и норовит выпасть мелкий веничек под названием
Стоянки
Речка Кереть, как выяснилось, в конце июля имеет одну особенность, не заметить которую нельзя, а именно: все стоянки на ней заняты. Как так получается — мы до конца похода так и не смогли для себя уяснить, но факт оставался фактом: шли мы быстро, в пути встречали немногих, а кого встречали, того обгоняли, но ВСЕ СТОЯНКИ БЫЛИ ЗАНЯТЫ. Парадокс. По речке никто не идет, но везде все стоят. Такое ощущение, что стоянки, как гостиницы, бронировались заранее, может быть — даже зимой.
От стоянки хотелось поиметь следующее:
— расположение на оконечности мыса или мысочка
— продуваемость хотя бы легким ветерком
— мало зелени
— относительно мало комаров
— наличие проплешинки для костра и палаток
К концу похода у нас началась легкая неврастения: вставать приходилось абы где, только бы вообще встать где-нибудь!
Нас в полном безветрии ели комары, мы ставили палатки в чернике, в кустах, только что не на деревьях, мы разводили костер на берегу реки…
Но две стоянки были тем не менее отличными: на входе в залив, на острове Кереть — и недалеко от Чупы, ближе к концу залива.
Охапка третья. Пороги
Пороги — это то, ради чего некоторые, вроде Лехи, ходят в водные походы. Пороги — это адреналин, это препятствия, которые нужно преодолеть и с честью выйти из испытания. Для Лехи это означает — не кильнуться.
Так оно, впрочем, и случилось.
Макс к порогам относился с легким пренебрежением. Его лодка готова прыгать с любого из них и приземляться мягко и упруго.
Ей не страшна ни вода внутри, ни камни под, ни валы над.
Я. Круговерть эмоций.
Поначалу даже легкий шум воды будил во мне панику.
Любая шивера, даже самая незначительная, заставляла меня надевать спасжилет и нахлобучивать каску.
Потом я увидела, что такое настоящие пороги.
Потом я увидела, что такое относительно серьезные пороги.
Что было самым сложным? Самым сложным было пережить, что есть такие ситуации, где я не справлюсь, даже если буду очень этого хотеть и очень-очень стараться. Банально — но у меня может попросту не хватать сил.
Леха проходил все на байдарке.
Со стороны все это смотрелось великолепно: изящная узенькая лодочка летела по сливам, качалась в бочках и ловко огибала камни. Снова возникала иллюзия, что Леха тут ни при чем, а она «сама, родимая, плывет»! (Кто не читал бессмертное сочинение Феликса Квадригина «На байдарке» — от души рекомендую. Что называется — семейное чтение).
Я этого не пробовала даже приблизительно, поэтому так и осталась до конца похода зрителем-профаном.
Когда порог проходила наша с Максом лодка, мы с ним садились по бортам, лицом по ходу: я справа, он слева. В руках у каждого — весло.
Мне надо было просто грести. Грести по возможности сильно. Грести по команде Макса.
Ему надо было делать все остальное, чтобы пройти порог.
Попасть в слив, пройти по «языку», заметить камень и объехать его, слезть с камня, если последнее не удалось, выровнять лодку и не упасть в какую-нибудь бочку… Увидеть все это, понять, что надо сделать и проруководить моими дилетантскими стараниями, — это делал Макс.
После этого
Тем более, что три самых сложных порога я проехала пассажиром, на своем насиженном рюкзаке, пригибаясь к самому дну, чтобы не выпасть ненароком.
Мой экспириенс — это полученные представления о «динамике водного потока». Лучше чем ничего.
Итог.
Леха прошел все пороги, ни разу не кильнувшись. Однажды налетел на камушек и картинно проторчал на нем некоторое время посреди речки. Потом вздохнул, вылез из байдарки, стащил ее с камня, ловко впрыгнул обратно и как ни в чем не бывало погреб по камушкам дальше.
Максова лодка лишь пару раз немножко набрала воды, но ничего серьезного или страшного не было вообще. Самое экстремальное, что было, — это брызги воды в лицо. Что при стоявшей в те дни жаре было даже очень приятно.
Видели мы, как килялись другие, видели, как обносились, как подолгу замирали на осмотре…
А мы были динамичны и целеустремленны. Мы двигались, двигались и двигались.
И не замирало перед глазами подолгу ни одно озеро, ни один кусок берега, ни один остров.
А только так и надо.
