"Кремлевский горец"
В ноябре 1933 года Осип Мандельштам пишет стихотворение о Сталине, начинающееся строчкой "Мы живем, под собою не чуя страны...". Друзья и современники отзывались об этом произведении пренебрежительно, чем спровоцировали разлад в среде литературных критиков, в том числе и современных. Эренбург считал мандельштамовские стихи о Сталине случайными в творчестве поэта, называя их "стишками". Еще резче отреагировал на "Кавказского горца" Б.Л. Пастернак: "То, что Вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но факт самоубийства, которого я не одобряю и в котором не хочу принимать участия". И сегодня, к сожалению, многие склонны полагать, что эта критическая "эпиграмма" не художественный, а лишь политический акт. Действительно, "горец" будто выбивается из всего написанного поэтом ранее, но, как совершенно справедливо заметила Ахматова, в нем есть "монументально-лубочный, вырубленный характер". Рубленные, будто придуманные народом, строчки и яркие метафоры сделали эту вещь самым верным и точным попаданием в образ вождя и его эпоху из всех, когда-либо сочиненных. Вряд ли можно предположить, что Мандельштам не знал, что за такие строки его будет ждать не просто тюрьма, а расстрел. Однако Осип Эмильевич даже не пытается скрыть столь опасное произведение, а читает его полутора десяткам человек, будто сознательно идет на "самоубийство".
Не на бумаге, а в голове
Однако некоторая осмотрительность в действиях Мандельштама все же была. Боясь обыска в своей квартире, поэт уничтожает все записи с "эпиграммой" и полагается лишь на память: свою, своей жены и друга семьи Эммы Герштейн. Последняя вспоминает в своих мемуарах: "Утром неожиданно ко мне пришла Надя (жена Мандельштама - прим. автора), можно сказать влетела. Она заговорила отрывисто. "Ося написал очень резкое сочинение. Его нельзя записать. Никто, кроме меня, его не знает. Нужно, чтобы еще кто-нибудь его запомнил. Это будете вы. Мы умрем, а вы передадите его потом людям. Ося прочтет его вам, а потом вы выучите его наизусть со мной. Пока никто не должен об этом знать". Надя была очень взвинчена. Мы тотчас пошли на Новощокинский". Кстати, именно в момент это тайного прочтения, Мандельштам меняет конец стиха, появляются знаменитые строки:
"Как подкову кует за указом указ -
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз!"
О страхе перед арестом свидетельствует и то, что Надежда Яковлевна (жена поэта - прим. автора) при жизни, во время ссылки и после смерти Осипа Эмильевича хранила его произведения в кастрюлях, в ботинках - где угодно, только не ящике рабочего стола.
Крышка гроба
8 января 1934 года умирает поэт Андрей Белый. На похоронах на Мандельштама случайно падает крышка гроба. Присутствующие расценили это как страшное предзнаменование, на что сам поэт ответил с иронией: "Я к смерти готов".
Арест
После прочтения "эпиграммы" один из ее слушателей доносит на Мандельштама, и в ночь с 13 на 14 мая 1934 года поэта арестовывают. Следователь подвергает автора пыткам, которые спустя почти сорок лет детально опишет А. И. Солженицын в произведении "Архипелаг ГУЛАГ". Методы НКВД не отличались особым разнообразием: яркие лампы, карцеры, смирительные рубашки и т. д. - словом, все, что могло сломать человека, унизить его. Мандельштам признается во всем, и не просто признается, но и перечисляет имена тех, кому читал "эпиграмму". Почему в списке слушателей не числилось имя Пастернака, узнавшего о сочинении одним из первых, до сих пор остается загадкой. Позже Осип Эмильевич признается жене, что на Лубянке он испытывал настолько сильный страх, что даже пытался вскрыть себе вены. Кстати, следователь Шиваров, допрашивавший поэта, спустя некоторое время был арестован и покончил жизнь самоубийством.
Заступничество
Не выдержав мучений мужа, Надежда Яковлевна обращается к Н. И. Бухарину, который искренне симпатизировал Мандельштаму, с просьбой вступиться за арестанта. Он берется за это дело, но узнав, что поэт оказался в лапах НКВД "за эпиграмму на Сталина" приходит в ужас. "Ягода прочел ему стихи про Сталина, и он, испугавшись, отступился...", - считала жена поэта. Так ли это было на самом деле судить сложно, но известно, что и поэт Демьян Бедный на просьбу Пастернака дает категорический ответ: "Ни вам, ни мне в это дело вмешиваться нельзя". Кстати, строчка из "эпиграммы": "Его толстые пальцы, как черви, жирны...", - родилась именно благодаря Бедному, который однажды неосторожно заметил, что терпеть не может, когда Сталин листает книги из его библиотеки своими жирными пальцами. Очевидно, что вероятные заступники поэта и сами находились на волоске от гибели. Судить близких и друзей автора, за то, что они не смоги спасти его от трагедии, сложно, тем более что следователь угрожал расстрелом не только Мандельштаму, но и всем, кому довелось услышать его стихотворение.
Загадочный телефонный звонок в квартиру Пастернака
Несмотря на ужасающее положение дел, Бухарин все же делает некоторые попытки спасти Мандельштама. Одна из них - письмо, адресованное напрямую вождю. Получив его, Сталин неожиданно звонит Пастернаку:
Сталин: Дело Мандельштама рассматривается. Все будет хорошо. Почему вы не обратились в писательские организации или ко мне? Если бы я был поэтом и мой друг поэт попал в беду, я бы на стены лез, чтобы ему помочь.
Пастернак: Писательские организации не занимаются этим с 1927 года, а если б я не хлопотал, вы бы, вероятно, ничего не узнали.
Сталин: Но ведь он же мастер? Мастер?
Пастернак: Но дело не в этом!
Сталин: А в чем же?
Пастернак ответил, что хотел бы встретиться и поговорить.
Сталин: О чем?
Пастернак: О жизни и смерти.
На этом Сталин бросил трубку.
Этот разговор имеет еще одну версию, в которой автор "Доктора Живаго" предстает не таким смелым: говорит, что Осип Эмильевич ему вовсе не друг, а вот Иосиф Виссарионович! С ним он, якобы, давно хотел пообщаться. Сложно сказать, какая из версий наиболее всего близка к истине, но то, что этот разговор оставил после себя множество загадок и не раз пятнал репутацию Пастернака, очевидно. Представить, что Сталин звонил писателю, чтобы узнать подробности дела, невозможно. "Вседержитель судеб" советского народа не мог не знать всех деталей. Тогда зачем ему понадобился этот разговор? По мнению одного из исследователей Б.М. Сарнова, Сталин хотел выпытать ценность Мандельштама как поэта, величину его таланта. Он понимал, что потомки будут вспоминать его не по тем стихам, которые были написаны из лести, а по тем, которые смогут донести его величие искренне и талантливо. Уже будучи в ссылке, Мандельштам действительно напишет несколько восхваляющих вождя сочинений, но ни одно из них не врежется в память народа так, как "злостная эпиграмма". Поэт Фазиль Искандер также полагал, что Сталину понравилось критическое сочинение Осипа Эмильевича. С одной стороны, герой стихотворения предстает здесь в гиперболизированном и даже "мерзком" образе тирана, с другой - за этим обликом скрывается "неодолимая сила Сталина": его слова "как пудовые гири, верны", он "играет услугами полулюдей" и вся страна живет в страхе перед ним, так как даже "речи за десять шагов не слышны".
Добрый вождь
После ареста, Мандельштама ждала казнь. Так считали все, включая самого поэта, и это было очевидно. Если вспомнить книги Шаламова или Солженицына, в СССР приговор считался мягким, если обвиняемого не расстреливали, а отправляли в самые восточные лагеря, строить каналы. Сажали и убивали в то время за "украденный моток ниток", за письма и разговоры на кухне, не то что за произведение, порочащее "великое имя" тирана. Но в случае с Мандельштамом произошло чудо, иначе не назовешь. Сталин не просто смягчает приговор поэту, он приказывает "изолировать, но сохранить". Это был нонсенс. Когда следствие было закончено, автор "эпиграммы" был сослан на три года в город Чердынь Свердловской области, куда вместе с ним разрешили выехать и его жене. Вскоре и эта ссылка была отменена: Осип Эмильевич пытается покончить жизнь самоубийством, выбросившись из окна, Надежда Яковлевна в отчаянии пишет друзьям и знакомым в Москву, и благодаря тому самому письму Бухарина, о котором мы упоминали выше, Мандельштамам позволяют поселиться где угодно, исключая двенадцать крупнейших городов страны. Супруги наугад выбирают Воронеж. Здесь, несмотря на нищету, они имеют право жить, работать (даже не на каком-нибудь заводе, а в местной газете и театре) и принимать гостей. Более того, именно воронежский цикл стихотворений Мандельштама ("Воронежские тетради") принято считать вершиной его творчества. Пока поэт "вымучивал", как утверждала Надежда Яковлевна, оды Сталину, уверявшие вождя в успехе его плана, жена бережно сохраняла искренние и выстраданные сочинения супруга.
Последнее испытание поэта
В 1937 году заканчивается срок ссылки и поэт неожиданно получает разрешение выехать из Воронежа. Пробыв недолгое время в Москве, супруги уезжают в профсоюзную здравницу, где в ночь с 1 на 2 мая Мандельштама арестовывают вторично. На этот раз поводом к аресту послужило заявление секретаря Союза писателей СССР В. Ставского, в котором предлагалось "решить вопрос о Мандельштаме", чьи стихи являются "похабными и клеветническими". Письмо было адресовано наркому внутренних дел, главному карателю того времени, Н.И. Ежову. Факт появления такой просьбы и ее немедленное исполнение говорят о том, что в этот раз в ликвидации поэта был заинтересован сам Сталин. Почему было решено оборвать четыре года относительной свободы Мандельштама, когда, по мнению вождя, он был у него "в кулаке" и мог продолжать восхвалять тирана, непонятно. Был ли предрешен конец автора или его смерть оказалось случайной, тоже остается загадкой. Так или иначе, 2 мая арестанта доставляют на станцию Черусти, которая находилась в 25 километрах от здравницы, и отправляют по этапу в лагерь на Дальний Восток. А уже 27 декабря 1938 года в возрасте 47 лет Осипа Эмильевича не стало. Ни дата, ни место смерти (один из пересыльных пунктов во Владивостоке) не являются точными. До сих пор неизвестна и причина, по которой скончался Мандельштам: по одной из версий поэта погубил тиф, по другой, и именно она была указана в официальном заключении НКВД, - паралич сердца. Тело Мандельштама несколько месяцев лежало непогребенным, а затем весь "зимний штабель", то есть всех заключенных, не переживших зиму, похоронили в братской могиле. Утверждать, что это не легенда, а истина нельзя, так как местонахождение могилы поэта до сих пор неизвестно. Ясно одно, смерть, действительно, стала последним испытанием великого поэта.
Автор: Кристина Минязева
